Наискось от председательского стола сидел бледный радист Асаевич. Голова у него шла кругом от противоречивых телеграмм и слухов. Порой ему казалось, что он видит какой-то странный затянувшийся сон - проснется он в своей каморке, и все станет на прежние места. Снова Царегородцев будет занимать место за главным столом в уездной канцелярии, в сенях будут толпиться торговцы и промышленники, богатые оленеводы, мелкие анадырские мещане, промышляющие ростовщичеством, тайной скупкой пушнины за водку, золотоискатели в ожидании разрешения на старательство и разведку драгоценного металла.
Совсем еще недавно все сидели в строгом порядке, соблюдая свое место в небольшом анадырском обществе, и Асаевич отлично знал, как с кем разговаривать.
Вот пришел Иван Тренев. "Лис Тренев", как за глаза называли его многие в Ново-Мариинске. Сходство с лисой-огневкой подчеркивала рыжеватость волос, бородки и даже бровей Ивана Архиповича. Глухая ненависть шевельнулась в душе Асаевича. Как он мог тогда поддаться уговорам этого хитреца, скрыть телеграмму от законных представителей власти да еще согласиться возглавить Комитет общественного спасения? Какой из него председатель? В этом, правда, быстро убедились все члены комитета. Он легко уступил место Ивану Мишину, бывшему делопроизводителю полицейского управления. Низкорослый, лысоватый мужчина, которого все за глаза звали Ванькой, теперь принял важный вид и надулся, как пузырь. Даже голос у него заметно изменился. Когда смещали Асаевича, много толковали о демократии и о том, что надо прислушиваться к голосу народа. Но больше прислушивались к телеграммам из Петропавловска, где настойчиво советовалось Комитету общественного спасения Ново-Мариинска оставить у власти Царегородцева… Эти телеграммы насторожили всех анадырских политиков, и Тренев, теребя жиденькую рыжеватую бородку, задумчиво повторял:
- Так-так-так… Так-так-так…
Вошел Петр Каширин, и все притихли, как бы сжались. Асаевич не совсем понимал силу этого человека, у которого, знал, за душой ничего не было, кроме кайла, остро отточенной лопаты да старательского лотка.
Последним явился Мишин и положил на стол потертый тощий кожаный портфель. Обведя собравшихся строгим взглядом, он сказал:
- Господа!
Каширин громко крякнул, насмешливо посмотрел на Мишина. Бывший царский делопроизводитель отвел взгляд и поправился:
- Граждане! Приближается лето. Продовольственные запасы в уезде истощены, а источники их восполнения остаются до сих пор неизвестными. У нас нет связей с торговым домом Чурина из Владивостока. Братья Караевы, находящиеся на мысе Восточном, не отозвались на наши запросы.
- Однако вся надежа на рыбу, - сказал рыбак Ермачков, хитро взглянув на анадырских рыбопромышленников - молчаливого, флегматичного японца Сооне и благообразного, дородного Грушецкого.
Без Ермачкова не обходилось ни одно примечательное событие в Ново-Мариинске. Он умел проникать всюду и в нужное время, хотя его никогда никуда не звали.
- Моя имей опизатерьства, - с удивительной для него быстротой отозвался Сооне, - моя давай рыба компания, моя своя рыба нет!..
- Сооне-сан прав, - заговорил сытым басом Грушецкий. - У каждого из нас есть свои обязательства перед компанией, и выловленная нами рыба, если бог ее нам пошлет, будет полностью отправлена заказчику.
Иван Тренев, теребя бородку, медленно поднялся с места.
- Граждане, - заговорил он негромко, но проникновенно. - Новая Россия ждет помощи от деловых людей, от людей, готовых поступиться личным благополучием во имя спасения общественного порядка. Мы все ждем от промышленников и коммерсантов деловых предложений.
Все молчали, и каждый посматривал на другого.
Тренев понимал, что ни один из них не отважится на то, чтобы сказать действительно дельное. Все они - даже те, кто корчил из себя настоящих хозяев, - на самом деле таковыми не являлись, представляя в Ново-Мариинске и во всей анадырской округе крупные торговые фирмы.
Иван Мишин оторвался от замусоленных бумажек и громко спросил:
- Кто первый?
- В чем первый? - переспросил Каширин.
- В том, чтобы, значит, поступиться личным, - растерянно пробормотал Мишин.
- Да речь не об этом, - перебил его Грушецкий. - Гражданин Тренев, видимо, хотел сказать о том, что надо изыскать другие источники для продовольственного снабжения. Могу вам указать на такие источники.
Все присутствующие с оживлением повернулись в его сторону.
- Рыбопромышленным оборудованием, сетями, лодками, кунгасами и катерами нас может в обилии снабдить Япония, - продолжал Грушецкий, - а все остальное даст Америка.
- А за какие шиши? - насмешливо спросил Ермачков.
- За ту же рыбу и пушнину, - спокойным деловым тоном ответил Грушецкий. - И если хотите знать мое мнение, гражданин Тренев, то именно нынешнее наше положение открывает огромные возможности.
Тренев слушал Грушецкого с тайной завистью: тот сумел сказать прямо и с достоинством о том, что Тренев побаивался сказать все эти месяцы.
- Граждане!
Это был Каширин.
- Граждане! - повторил он. - Да вы думаете о том, что говорите? В России - свобода! Свобода для всего народа, как это заявлено. А это значит, что весь народ должон решать, как жить дальше. Почему же у нас, в Ново-Мариинске, этого нет? Отчего это у нас у власти все те же люди - Мишин, Асаевич и этот еще? - Каширин небрежно кивнул в сторону Царегородцева.
- Петропавловск предписывает, - нервно заговорил Мишин, - чтобы в уезде была крепкая власть. Вот здесь у меня телеграмма, подписанная Добровольским и Емельяновым…
- Эти господа хорошо мне известны, - оборвал Мишина Каширин. - Они как были царскими слугами, так ими и остались. Того, что вы предлагаете, господин Грушецкий, не будет. Народ не позволит распродавать по кускам Россию иностранцам…
- Ну и с голоду подохнет ваш народ! - со злостью заметил Грушецкий.
- А вот не подохнет! - с вызовом ответил Каширин. - Сколько лет голодали, терпели - еще год потерпим, но Россию продавать по кускам не дадим! Да вы спросили, господа хорошие, хоть одного чукчу или эскимоса, что им надобно? Это же они тут живут, и здесь ихняя земля!
Сооне-сан в испуге завертел коротко остриженной головой.
- Граждане! - Иван Мишин поднялся с председательского места. - Что касается привлечения дикарей к управлению, то просвещенные государства, как известно, этого не делают для блага самих же дикарей.
- А не лучше ли запросить по этому важному вопросу Петропавловск? - предложил Тренев. - У них есть связь с Хабаровском и Владивостоком. Они-то уж знают, как поступать.
- Вы что же, ничего не слыхали? - обернулся к нему Каширин. - Хоть Петропавловский комитет и называет себя новой властью, но он не спешит расстаться со старыми порядками. Я официально ставлю на голосование комитета предложение об аресте господина Царегородцева и всех старых чиновников как уездного, так и полицейского управлений!
Каширин стоял бледный, но всем своим видом выражал решимость.
Японец зашевелился и простонал:
- Моя борьной, моя ходи домой… Моя очень борьной…
Сооне поднялся и стал пробираться к выходу.
Проводив взглядом уходящего, Тренев примирительно сказал:
- К чему такие крайности, гражданин Каширин? Ежели мы всех начнем сейчас арестовывать да сажать в тюрьму, кто останется? Надо искать пути сотрудничества и объединяться на основе общей идеи…
- Объединишь волка с оленем, - проворчал Каширин и сказал: - Я настаиваю на голосовании.
Проголосовали. Большинство высказалось против ареста, остальные воздержались, в том числе и Иван Тренев.
- Следующий вопрос, который нам надо обсудить, - продолжал деловитым тоном Мишин, - это выборы делегатов на съезд представителей в Петропавловск.
- Послать Каширина! - выкрикнул учитель Сосновский, давно забросивший педагогическую деятельность и понемногу спивавшийся. - Пусть он там и митингует.
- Хотите избавиться от меня? - усмехнулся Каширин. - Но ведь я вернусь…
Большинством голосов представителем на съезд был избран Петр Васильевич Каширин.
- Все равно от своего не отступлюсь, - хмуро заявил Каширин.
По Ново-Мариинску, по домишкам, по купеческим, большей частью закрытым по причине отсутствия товара, лавкам, у проруби на Казачке, где бабы брали воду, пронесся слух: Каширин поднимает восстание против Временного правительства.
Сам Каширин загадочно улыбался и о чем-то часто совещался со своим другом Аренсом Волтером, занимавшимся починкой металлических изделий - от примусов до оружия. Аренс Волтер - норвежец - служил на американских судах. Несколько лет назад был списан на берег здесь, в Ново-Мариинске, капитаном, которому не понравились его проповеди о всеобщем христианском братстве. Поначалу Аренс Волтер намеревался основать первую на Чукотке баптистскую общину, но встреча с Петром Кашириным переменила понемногу его взгляды…
- Ваня, скажи, что будет? - пытала Агриппина Зиновьевна мужа.
Но Тренев ничего определенного не мог сказать. Никто не знал точно, что происходит в Петропавловске, во всей России. Телеграммы противоречили одна другой.
- Насчет Каширина все враки, - успокоил жену Тренев.
Легкий на помине Каширин постучался в дом Тренева.
- Здорово, коммерсант! - иронически приветствовал он торговца, зная, что Тренев любит называть себя так, отделяясь от всех других. - По делу я к тебе пришел, - сказал Каширин. - Надобно мне кумачу аршин двадцать.
- На что тебе столько? - удивился Тренев. Красный кумач в основном шел на женские камлейки и расходился довольно туго. - Иль камлейки будешь шить?