В четвертый том собрания сочинений Валентина Катаева вошли повести: "Я, сын трудового народа…", "Жена", "Электрическая машина", "Сын полка", "Поэт".
Содержание:
Я, сын трудового народа…* 1
Жена* 22
Электрическая машина* 43
Сын полка 53
Поэт* 86
Комментарии 99
Примечания 99
Валентин Петрович Катаев
Собрание сочинений в девяти томах
Том 4. Повести
Я, сын трудового народа…
Глава I
Бомбардир-наводчик
Шел солдат с фронта. На войну уходил молодым канониром, возвращался в бессрочный отпуск бомбардир-наводчиком. На руках имел револьвер, наган солдатского образца, штук десять к нему патронов и бебут - кривой артиллерийский кинжал в шагреневых ножнах с медным шариком на конце.
Это казенное оружие было перечислено в демобилизационном удостоверении за голубой батарейной печатью с куцым орлом Временного правительства (без короны, державы и скипетра) , отслужившим свой недолгий срок.
Кроме того, подхватил еще наш батареец на всякий случай по дороге драгунскую винтовочку и пару ручных гранат-лимонок.
Сунув на глаза папаху из телячьих лапок, в аккуратной шинельке, раздутой в бедрах, маленький и бойкий, шел Семен Федорович Котко по замерзшей к вечеру степной дороге, подкидывая спиной ранец, туго набитый всякой всячиной.
Давно бы уже следовало ему сделать привал: переобуться и скрутить папиросу из крупно нарезанного румынского тютюна. Но каждый шаг приближал его к дому. А дома он не был больше четырех лет.
Чем ближе к родному селу, тем проворнее двигались ноги. Места становились знакомее. Последние восемь верст не шел солдат, а почти бежал.
Револьверный шнур морковного цвета болтался на груди. Подошвы горели.
В небе стоял ледяной месяц с острой звездой, которая, казалось, слетела с него вбок да так, на лету, и вмерзла в синий воздух, не достигнув земли. Февральский ветер, поднявшийся к ночи, с сухим шелестом пролетел в кукурузной ботве.
Скоро послышался собачий лай. Показались хаты. Семен узнал длинную кузню. Вязка подков висела на костыле, вбитом в облупленную стену, голубую от лунного света. Он обогнул знакомую коновязь, обгрызенную лошадьми. Знакомая телега со снятыми дробинами стояла среди знакомого двора в косой тени мазанки.
Солдат остановился и перевел дух. Затем с детскими ужимками он подобрался на цыпочках, стукнул в темное окошко и тотчас отскочил в сторону, прижавшись ранцем к стене. Он расставил руки и задрал подбородок. Не в силах вздохнуть от волнения, он закусил небритую губу. Загадочная улыбка остановилась на его круглом лице с крепко зажмуренными глазами. Сердце стукало в ключицы.
Четыре года он предвкушал эту шутку. Четыре года снилось ему: вот он возвращается с фронта домой, вот он подбирается на цыпочках к родной мазанке и стучит в родное окно; мать выходит из хаты и спрашивает: "Кто там? Чего надо?" Она сердито смотрит на незнакомого солдата, а он по-походному, грубо и весело, кричит: "Здорово, хозяйка! Принимай на ночлег героя-артиллериста, георгиевского кавалера! Вынимай из печки галушки или что там у вас есть в казане! Бомбардир-наводчик хочет исты!" Она невесело смотрит на него и все-таки не узнает. Тогда он вытягивается во фронт, прикладывает руку к головному убору и отчетливо рапортует: "Ваше высокоблагородие, так что из действующей армии сего числа прибыл в бессрочный отпуск Семен Федорович Котко, ваш законный сын. Накрывайте на стол, давайте борща, и больше никаких происшествий не случилось!" Мать вскрикнет, схватится за грудь, повиснет на шее у сына, - и пойдет веселье!
Но из хаты никто не выходил. Остатки высохшего снега мерцали вокруг села, как слюда. Вдруг брякнула щеколда. Дверь открылась. На пороге стояла высокая костлявая женщина в домотканой спиднице и суровой рубахе, раскрытой на жилистой шее.
Без страха и удивления она посмотрела на солдата, притаившегося в тени.
- Кого надо? - сказала она простуженным голосом.
Звук материнского голоса коснулся солдатского сердца, и сердце остановилось.
Солдат выступил из тени, обеими руками снял папаху и виновато опустил стриженую голову.
- Мамо, - сказал он жалобно.
Она посмотрела на него пристально и вдруг положила руку на горло.
- Мамо, - сказал он еще раз, рванулся, обхватил ее костлявые плечи и вдруг, прижавшись носом к рубахе, от которой пахло сухой овчиной, заплакал, как маленький.
Глава II
Фрося
Семен Федорович выспался на славу. Уже было позднее утро, когда он открыл глаза. Но что за странное пробуждение для солдата: проснуться от жары! Яркий солнечный свет смешивался с розовыми отблесками печки, затопленной сухими кукурузными кочанами. Стеклам тоже было жарко - они потели.
Семен Федорович скинул с себя ватное ситцевое одеяло, чересчур большое, тяжелое и плоское, как галушка. Старая еловая кровать затрещала. Бедная хата была наполнена превосходными солдатскими вещами.
Одежда и оружие занимали стены и подоконники, так что за ними скрылась вся домашняя утварь: сита, часы-ходики, картинки, восковые пасхальные писанки.
"Ишь чего только может нанести с фронта домой один солдат! - не без хвастовства подумал Семен Федорович, опоминаясь ото сна. - Полная хата вещей! Да еще полный ранец!"
Между тем девочка лет четырнадцати, повязанная коленкоровым платком, откуда ее лицо выглядывало, как из фунтика, в теплом мужском пиджаке рыжего домотканого сукна и громадных чеботах, уже давно с дерзким любопытством смотрела из-под руки, как на солнце, то на Семена Федоровича, то на раскиданные повсюду солдатские вещи.
Солдат заметил девочку. С некоторым недоумением он рассматривал ее.
- Тю! - вдруг воскликнул он с радостным изумлением. - А я смотрю и думаю: что это за такая кукла? Откудова она взялась? А это, оказывается, наша Фроська! Смотри ты, как выросла… Ну? Чего же ты молчишь, сестричка? Язык скушала? Да ты Фроська или вовсе не Фроська? Отвечай, как полагается по уставу!
- Фроська, - сказала девочка смело, ничуть не смущаясь тем, что разговаривает с солдатом.
- Где ж ты была вчера, что я тебя не заметил?
- А на печке. Вы меня не бачили, зато я вас бачила. Вы - кавалер?
- А, чтоб тебя! Кавалер! - захохотал Семен. - Такая малявка, а уже понимает, что за такое кавалер… Где ж это ты видишь, что я кавалер?
- У вас на груди крест, - сказала девочка, подходя к солдатской гимнастерке, раскинутой рукавами врозь на столе. Она потрогала крестик, пришитый к карману. - Беленький. Без бантика. Значит, четвертой степени. Георгиевский. Скажете - нет? Ой, что это! Накажи меня бог - драгунская винтовка! - продолжала Фрося болтать, не обращая внимания на брата.
Он смотрел на нее во все глаза, дивясь тому, как она выросла за эти четыре года: уходил на войну - была совсем маленькая, незаметная; возвратился - и на тебе: высокая, ничего не стесняется, с дерзкими глазами (как у той козы) , а главное, понимает солдатские дела, - хоть замуж выдавай!
- Дивитесь, - говорила девочка, переходя от вещи к вещи, - дивитесь, сколько богатой справы! Бачьте - какие сапоги: юфтовые, и головки совсем ще целые! А нож какой кривой! Артиллерийский. Скажете - нет? Ух ты, а ранец! Тяжелый. Двумя руками не подымешь. Целый чемойдан. Что в нем такое?
- Не касайся до ранца.
- Та я ж не касаюся. Я только побачу и положу на место.
- Ой, Фроська, заработаешь по рукам!
- Ни. Вы меня с кровати не достанете.
- А ну, где мой пояс с медной бляхой? Он достанет.
- Нема вашего пояса с медной бляхой, - хохотала девочка, - я его на горище закинула!
- Ну тебя к черту, на самом деле! Положь ранец. Хочешь хату подорвать, чи що? Может, в этом ранце ручные гранаты лежат, откуда ты знаешь?
- Лимонки или бутылки? - быстро, с живым любопытством спросила Фрося, не выпуская из рук ранца.
Солдат всплеснул руками.
- Что вы скажете? - ахнул он. - Лимонки или бутылки! Где это ты научилась понимать? Допустим, что лимонки. Ну?
- Я знаю! Лимонку сначала надо об такую маленькую терочку чиркнуть, а без того она все равно не подорвется. Скажете - нет?
- А вот я тебя сейчас чиркну по одному месту, - пробормотал Семен и вдруг выскочил из постели с проворством, которого никак нельзя было угадать по его лицу - блаженному и слегка опухшему от долгого и счастливого сна.
Но Фрося оказалась еще быстрей и проворней брата. В мгновение ока со страшным визгом она шмыгнула в сени, - платок упал с головы и повис на крепком маленьком плечике, только довольно длинная тугая коса, заплетенная ситцевой лентой, мелькнула перед носом Семена.
Из темноты сеней на солдата смотрели блестящие глаза, круглые и настороженные.
- А вот не споймаете!
- Очень мне это надо, - с напускным равнодушием сказал Семен.
Он хитрил. Ему до страсти хотелось поймать нахальную девчонку и шлепнуть ее для примера, чтобы она имела уважение к воинскому званию.
Но он хорошо понимал - нахрапом тут ничего не выйдет. Надо действовать осторожно.
Не обращая внимания на Фросю, он озабоченно прошелся по хате, как бы разыскивая какую-то нужную ему вещь. Он даже нарочно отошел как можно подальше от двери и копался на подоконнике, чтобы усыпить всякие подозрения.
- Все равно не споймаете, - послышался сзади Фроськин голос.