- А за то, собственно, и сменили, что, по словам господина Парначева, я крестьянских мальчиков естеству вещей не обучал, а обучал якобы пустякам. У меня и засвидетельствованная копия с их доношения земскому собранию, на всякий случай, взята. Коли угодно...
- Гм!.. да! возвратимся прежде к вашему случаю. Из рассказа вашего я понял, что вы не совсем осторожно слушали у дверей, и господину Парначеву это не понравилось. В чем же тут, собственно, злоумышление?
- Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича, к примеру, если вы, или я, или господин капитан... сидим мы, значит, разговариваем... И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет - хоть до завтрева слушайте!
- Да, но, с точки зрения общественной безопасности, этого факта все-таки недостаточно. Повторяю: из рассказа вашего я вижу только одно, что вы подслушивали...
- Не подслушивал, а как бы сказать - хотел достойные примечания вещи усмотреть.
- Ну, да, подслушивали. Вот это самое подслушиванием и называется. Ведь вы же сами сейчас сказали, что даже не успели "потрафить", как господин Парначев отворил дверь? Стало быть...
- А по моему мнению, это не только не к оправданию, но даже к отягчению их участи должно послужить. Потому, позвольте вас спросить: зачем с их стороны поспешность такая вдруг потребовалась? И зачем, кабы они ничего не опасались, им было на цыпочках идти? Не явствует ли...
- А я полагаю, что это затем было сделано, чтоб вы вперед подслушивали умеючи. А вы вот подслушиваете, да ничего не слышите!
- Извините меня! Довольно неистовых слов слышал: свобода, эмансипация, протолериат!.. И, опять-таки, случай с ребятишками... не достаточно ли из оного явствует...
- Слушайте-ка! ведь вы сами отлично знаете, что это детская игра?
- Но почему же они предприняли именно ее, а не другую какую игру, и предприняли именно в такой момент, когда меня завидели? Позвольте спросить-с?
- Об этом вы бы у них спросили!
- Стало быть, по мнению вашему, все это - дело возможное и ненаказуемое? Стало быть, и аттестация, что я детей естеству вещей не обучал, - и это дело допустимое?
- Ежели вы находили эту аттестацию для себя обидною, то вам следовало ее той инстанции обжаловать, от которой зависит определение сельских учителей.
- Позвольте мне сказать! Имею ли же я, наконец, основание законные свои права отыскивать или должен молчать? Я вашему высокородию объясняю, а вы мне изволите на какую-то инстанцию указывать! Я вам объясняю, а не инстанции-с! Ведь они всего меня лишили: сперва учительского звания, а теперь, можно сказать, и собственного моего звания...
- Ну, это что-то уж мудрено!
- Напротив того, даже очень легко-с. Позвольте мне объяснить. После того случая, о котором я имел честь вам сообщить, поселилась между нами заметная холодность, а с ихней стороны, можно сказать, даже ненависть. Я доношение - и они доношение; я в губернию - и они в губернию. Что они там говорили, какие оправдания против моих доношений принесли - этого я не знаю. Знаю только, что наряжено было надо мною следствие, якобы над беспокойным и ябедником, а две недели тому назад пришло и запрещение. И выходит теперь, что я запрещенный поп-с! Ужели и этого в глазах начальства еще недостаточно?
Сказав последние слова, отец Арсений даже изменил своей сдержанности. Он встал со стула и обе руки простер вперед, как бы взывая к отмщению. Мы все смолкли. Колотов пощипывал бородку и барабанил по столу; Терпибедов угрюмо сосал чубук; я тоже чувствовал, что любопытство мое удовлетворено вполне и что не мешало бы куда-нибудь улизнуть. Наконец капитан первый нарушил тишину.
- Стало быть, теперича нужно дневного разбоя... тогда только начальство внимание обратит? - сказал он, не обращаясь ни к кому в особенности.
- Да чего-нибудь в этом роде, - пошутил Колотов.
- Чтобы нас, значит, грабить начали?
- Да, вообще... протолериат бы какой-нибудь произвели.
Я невольно усмехнулся.
- Смеется... писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник - смотрю, а на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. "Смотри, говорю, мерзавец! любуйся! ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!" И что ж бы, вы думали, он мне на это ответил?" "От мерзавца слышу-с!" Это Васютка-то так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
- Вы бы у Васютки и спросили, кто, мол, тебя выучил на "мерзавца" "мерзавцем" отвечать?
- Стало быть, господину Парначеву так-таки ничего и не будет?
- Не знаю; до сих пор ничего замечательного не вижу... Понял я из ваших слов одно: что господин Парначев пропагандирует своевременную уплату недоимок - так ведь это не возбраняется!
- Не понравился, батя! не понравился наш осётрик господину молодому исправнику! Что ж, и прекрасно! Очень даже это хорошо-с! Пускай Васютки мерзавцами нас зовут! пускай своих гусей в наших палисадниках пасут! Теперь я знаю-с. Ужо как домой приеду - сейчас двери настежь и всех хамов созову. Пасите, скажу, подлецы! хоть в зале у меня гусей пасите! Жгите, рубите, рвите! Исправник, скажу, разрешил!
- Гм!.. Это недурно! только ведь вы, пожалуй, не скажете, капитан?
- Ну, вот вам крест! провалиться мне на сем месте, ежели не скажу!
- Скажите, скажите! я не обижусь. Ну-с, конференция, стало быть, кончена; о господине Парначеве вы никаких больше сведений сообщить не имеете?
- По замечанию моему, хозяин здешний словно бы изъявлял готовность свидетельствовать! - отозвался отец Арсений, - впрочем, думаю, что вряд ли и его свидетельство во внимание примется.
- Нет, отчего ж! пускай свидетельствует! Только я должен вас предупредить, что мне известны некоторые эпизоды из жизни здешнего хозяина...
- Эпизодов, ваше высокоблагородие, в жизни каждого человека довольно бывает-с! а у другого, может быть, и больше их... Говорить только не хочется, а ежели бы, значит, биографию каждого из здешних помещиков начертать - не многим бы по вкусу пришлось!
- Какие же это эпизоды про здешнего хозяина? - полюбопытствовал я у отца Арсения.
- Пустое дело-с. Молва одна. Сказывают, это, будто он у здешнего купца Мосягина жену соблазнил и вместе будто бы они в ту пору дурманом его опоили и капиталом его завладели... Судбище у них тут большое по этому случаю было, с полгода места продолжалось.
- Мосягин? Этот не яичник ли? - вспомнилось мне.
- Он самый-с. Яйца по окрестности скупал и в Петербург отправлял.
- Жив он?
- И посейчас здесь живет. И прелюбодейственная жена с ним. Только не при капиталах находятся, а кое-чем пропитываются. А Пантелей Егорыч, между прочего, свое собственное заведение открыл.
- И какое еще заведение-то! В Москве не стыдно! за одну машину восемьсот заплатил! - вставил Терпибедов.
- Мужик умный. А в настоящее время даже и христианин-с.
- Ну, батя! что христианин-то он - это еще бабушка надвое сказала! Умница - это так! Из шельмов шельма - это я и при нем скажу! - отрекомендовал Терпибедов.
- Позвольте, батюшка! - вновь начал я, - вот вы сейчас сказали, что Мосягин и теперь здесь живет? Что ж он, так-таки просто и живет?
- А что же ему больше делать, сударь?
- Да ведь вы говорите, что Пантелей Егоров жену у него соблазнил, капитал отнял...
- То есть, как бы вам сказать! Кто говорит: отнял, а кто говорит: Мосягин сам оплошал. Прогорел, значит. А главная причина, Пантелей Егоров теперича очень большое засилие взял - ну, Мосягину против его веры и нету.
- Тем, стало быть, и кончено?
- По здешнему месту эти концы очень часто, сударь, бывают. Смотришь, это, на человека: растет, кажется... ну, так растет! так растет! Шире да выше, краше да лучше, и конца-краю, по видимостям, деньгам у него нет. И вдруг, это, - прогорит. Словно даже свечка, в одну минуту истает. Либо сам запьет, либо жена сбесится... разумеется, больше от собственной глупости. И пойдет, это, книзу, да книзу, уже да хуже...
- И дельно! потому - дурак! Учить дураков надо! - выпалил Терпибедов.
- По здешнему месту насчет дураков даже очень строго. Вроде как даже имением своим владеть недостойными почитаются... Сейчас, это, или сам от своей глупости прогорит, или унесет у него кто-нибудь...
- Дурак - это по-здешнему значит: выморочный человек, - пояснил Колотов.
- Так прикажете позвать Пантелея Егорыча?
- Позовите! позовите! пускай свидетельствует!
* * *