В книгу Юрия Лаптева вошли роман, повести и рассказы.
В романе много действующих лиц, но главные из них - Михаил, избалованный сын генерала, и Митька, вчерашний вор. Благодаря усилиям коллектива оба они становятся настоящими людьми.
Полна юмора повесть "Старички районного значения" - о пенсионерах районного городка. "Следствие не закончено" - повесть о том, как следователь-коммунист спасает шестнадцатилетнюю девушку, попавшую в воровскую шайку.
"Вот так-с…" - рассказ о короткой, но глубоко значительной беседе студента с В. И. Лениным. В "Напутствии" возникает образ А. М. Горького.
Вошедшие в книгу произведения различны по жанру, но их объединяет серьезное внимание автора к современным нравственным проблемам. Герои их - люди чистые и душевно щедрые. Они активно отстаивают в жизни свои убеждения.
Содержание:
МИХАИЛ И МИТЬКА - Роман 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 15
ПОСЛЕСЛОВИЕ 35
ПОВЕСТИ 35
ЗАРЯ 36
СЛЕДСТВИЕ НЕ ЗАКОНЧЕНО 87
БАЛАШИ 94
НАСТЯ-СИБИРЯЧКА 100
СТАРИЧКИ РАЙОННОГО ЗНАЧЕНИЯ 128
РАССКАЗЫ 136
ВОТ ТАК-С… 136
НАПУТСТВИЕ - (Быль) 137
УЧИТЕЛЬ 139
ДАНИЛА ДАНИЛОВИЧ 142
ИВАН ДЕРЮГИН НЕ ОБМАНЕТ! 144
ПОРТРЕТ ПИЛОТА 147
Примечания 149
Следствие не закончено
МИХАИЛ И МИТЬКА
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Хотя отношения между ними были выяснены предостаточно, оба - Михаил Громов и Катюша Добродеева - в это утро словно бы стеснялись друг друга. Девушка стояла перед приемником, крепко сцепив под подбородком пальцы рук, и чуть ли не благоговейно слушала литературную передачу из Москвы, а Михаил сидел в другом конце комнаты с газетой и, казалось, усердно вчитывался в статью "Качественная обработка паров - залог урожая!".
…Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным…
Может быть, сказывалось настроение, но распаренный вдохновением баритон далекого чтеца все больше волновал Катюшу.
- Какие слова!
- Предположим, хулиган - словечко тухловатое, - не отрывая взгляда от газеты, отозвался Михаил.
…Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали…
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить…
Громов неожиданно для Катюши рассмеялся:
- Вовремя перекантовался лирик!
Такое отношение возмутило Катюшу.
- И не стыдно?
"На этом мы заканчиваем передачу, посвященную одному из любимейших молодежью поэтов - Сергею Есенину", - возвестил диктор.
- Ага, слышал, скептик несчастный! - торжествующе произнесла Катюша. - Любимейший поэт молодежи!
Однако и этот довод не подействовал на Михаила.
- А что ж она - вся под один стих причесана, как пишется, наша замечательная советская молодежь? Да и поэтов сейчас расплодилось. Мы как-то тех же Сергеев, кроме Есенина, насчитывали полный десяток: Михалков, Васильев, Смирнов, Орлов, Наровчатов, Островой… Или вот, - Михаил перевернул газетный лист, - еще один одаренный Серёнька объявился, некий Черенков. Машистый, видать, стихоплет: в одном опусе увековечил всех космонавтов. По четыре строки на брата!
- Ми-иша!.. Ну как ты можешь газетные стишки какого-то Черепкова…
- Не Черепкова, а Черенкова! И рифма, заметь, притертая: Вера - Венера, космическая мгла и невесомые тела. Да вот послушай…
- Не хочу!
Катюша обиженно отвернулась и пошла к двери, ведущей на террасу.
- Катюша, подожди! Неужто и пошутить нельзя? - Михаил догнал девушку, обнял за плечи.
- Ну, почему вы все… - Катюша обиженно отстранилась от парня.
- Что?
- "Поступь нежная, легкий стан! Если б знала ты сердцем упорным…" А вот ты никогда не говорил мне таких слов. И вообще мне иногда кажется…
Хотя Катюша снова не договорила, Михаил догадался, поэтому заговорил обидчиво:
- Во-первых, Екатерина Кузьминична, прежде чем мы с вами… второго мая это произошло…
- Запомнил все-таки!
- Все-таки! Да ведь до того вечера я целую зиму маячил по Фалалеевой протоке, вдоль вашего забора: тридцать два шага от угла до калитки, тридцать два - обратно. Как Зарецкий. А к тебе даже подойти не решался, не то чтобы высказать красивые слова. Но знал твердо: не отступлю!.. А вот Павлику Пристроеву - любимчику твоей благочестивой тети - я… высказал! Да я бы из этого пуделя белоглазого всю душу вытряс!
Хотя Громов говорил сердито, Катюше его слова понравились.
- Ты такой!
- Какой?
- Ох и напористый ты, Мишка!.. И правильно написал о тебе тот журналист бородатый: такие комсомольцы, как Михаил Громов, вступают в коммунизм, как молодые хозяева заходят в не достроенный еще дом, чтобы осмотреться!.. Я эту статью вырезала. И твой портрет.
- Стоило того: аллилуйщик он - твой борзописец бородатый. В ботву, видать, пошел.
- Не надо!
Катюша нерешительно приблизилась к Михаилу, обняла его, заговорила негромко, почти шепотом:
- Миша… Мишка! Мишенька!.. До сих пор не могу поверить, что скоро… Знакомьтесь, пожалуйста, - это мой муж. Муж! Даже смешно. Только… Ну что мне делать с твоими волосами!
Катюша достала из кармана пиджака Громова расческу.
- Да нагнись же!.. Вот и характер у тебя такой же.
- А точнее?
- Фу! Никак не расчешешь…
И, очевидно, желая задобрить неподатливую шевелюру, Катюша звонко чмокнула парня в щеку.
Хотя день был субботний, Кузьма Петрович Добродеев успел спозаранку побывать у себя в "Сельхозтехнике". И в райком наведался. А по пути к дому как бы мимоходом завернул в "боковушку" продовольственного магазина к Антониде Тихоновне Малининой - благодушной упитанной женщине, которой кто-то из местных остряков присвоил кличку "Антих с малиной". Здесь Кузьму Петровича уже ожидал сверток стоимостью в двадцать шесть рублей сорок копеек: две бутылки армянского коньяку, килограмм копченой колбаски, шоколадный набор.
С булькающей покупкой под мышкой, в отличном настроении пришагал Добродеев в особнячок, что приютился на углу улицы Дружбы народов и Фалалеевой протоки - узенькой и тенистой, неровно замощенной булыжником улочки, сбегавшей вдоль дачных участков к купальням и городским пристаням.
- Н-но и денек сегодня: с утра двадцать восемь градусов, и все выше нуля! - весело заговорил Кузьма Петрович, заходя через террасу в комнату. - О, да у дочурки, оказывается, ранний гость! Привет, привет передовой молодежи!
Кузьма Петрович привычно поцеловал дочь, здороваясь с Михаилом Громовым, задержал его руку в своей.
- Так вот он каков - свежеотмеченный бригадир Громов. В газете-то вы постарше выглядите. И побрюнетистей.
- А разве вы меня только в газете видели, Кузьма Петрович!
- Видеть - одно, приметить - другое. Живой пример: дочка моя, Екатерина Кузьминична, каждый день видит предостаточно молодых людей, а приметила, как выяснилось, только одного. Зато самого кучерявого.
- Папаша, - смущенно произнесла Катюша.
- Ну, ну, дело житейское.
Добродеев подошел к дочери, обнял ее, заговорил, обращаясь к Громову:
- Приветливая она у меня, в мать пошла характером, светлая память Марфуше. Не то что сынок, Андрей Кузьмич наш…
Полное, не по годам моложавое лицо Кузьмы Петровича утеряло благодушие, недовольно сощурились глаза.
- Впрочем, если не ошибаюсь, Михаил…
- Иванович, - подсказала Катюша.
- Хорошо - полный тезка Калинину. Помнится, дочка говорила, что и у вас с родителями вашими что-то…
Кузьма Петрович, не договорив, испытующе уставился в лицо Громова.
- Да. Было, - сказал Михаил.
- Что именно?
- Мой отец, Иван Алексеевич Громов…
Михаил напряженно замолчал.
- Он генерал - Мишин папа, - попыталась прийти. Михаилу на помощь Катюша. - И ветеран: в трех войнах участвовал!
- Вот как?.. Это похвально, - одобрил Кузьма Петрович. Правда, не очень кстати, потому что…
- А мы с отцом… расстались! - решительно и, пожалуй, вызывающе сказал Михаил. Помолчал и добавил уже тише: - И из университета меня отчислили тогда же. В шестьдесят седьмом году это произошло.
- Так, так, так, - несколько обескураженный таким самоуничижительным признанием, затакал Кузьма Петрович.