Пахомчик отозвался не сразу: озабоченно, но без надобности, как показалось Михаилу, огляделся и лишь после явно затянувшейся паузы задал Михаилу совершенно неожиданный для того вопрос:
- Простите, Михаил Иванович, а на что, если не секрет, вы, во всем преуспевающий молодой человек, обиделись?
"Во всем преуспевающий"?! Михаил с трудом сдержался, чтобы не надерзить окончательно.
- Я, конечно, не знаю, как вы, Константин Сергеевич, поступили бы на месте "во всем преуспевающего молодого человека", но мне почему-то кажется, что даже и у непреклонных блюстителей советской морали иногда в поведении наблюдается… ну, некоторые зигзаги, что ли. Ведь, как ни странно, согласитесь, даже такое определяющее понятие, как порядочность, у нас иногда толкуется, так сказать, применительно к обстановке.
- Нет. Не соглашусь! - не задумываясь возразил Пахомчик.
- Ну, хорошо…
На другой день Михаил и сам вспоминал с недоумением: почему он, не такой уж простодушный парень, утаивший даже от отца виновника своего "грехопадения", неожиданно доверился незнакомому человеку?
Может быть, сама обстановка - под широко распахнутым звездным пологом, у трескучего и пахучего рыбацкого костра - располагала к задушевному разговору, а кроме того, рассказ получился отвлеченным: так, Феофан Ястребецкий предстал как "товарищ, недавно побывавший в "Заокеании", а Евдокия Шапо и вовсе выпала из повествования. Да и основной герой рассказа - сам Михаил Громов - предстал перед Пахомчиком не как нашкодивший юнец, а чуть ли не жертвой собственной принципиальности.
- …Конечно, с точки зрения господствующего в нашей стране кодекса морали прав мой отец. Но… вот кто-то из зарубежных классиков, если не ошибаюсь - Шоу, сказал хорошо: если человеку с детских лет назойливо, изо дня в день вдалбливать десять христианских заповедей - не убий, не кради, не пожелай жены или осла ближнего своего, - парень обязательно вырастет распутником и проходимцем. Сработает закон тяготения к запретному. Но, к сожалению, некоторые наши отцы считают, что не только лучшей, но и единственно приемлемой "пищей для ума их детей, даже достигших уже и половой и психологической зрелости, могут служить только литературные произведения, условно говоря, прямого воспитательного воздействия. Такие наставники даже не замечают, что и целиком послевоенное поколение молодежи давно уже выросло из идеологических пеленок!..
На этой фразе, кстати сказать, также позаимствованной Михаилом из "критического арсенала" Феофана Ястребецкого, и закончилась его "исповедь".
- Ерунда!.. И, извините, пошлость!
И, глядя прямо в лицо несколько озадаченного такой его категоричностью парня, Пахомчик пояснил:
- Говорю так не только потому, что я в какой-то степени наставник. И отец! И член Коммунистической партии тоже! Да и вы, Михаил Иванович, как человек, "достигший уже половой и психологической зрелости", должны бы понимать, что печатное слово всегда было, есть и останется навеки одним из наиболее острых и действенных видов идеологического оружия. С этим вы согласны?
- Трудно не согласиться! - сказал Михаил, но Пахомчик, казалось, не обратил внимания на ироничность - не так слов, как тона.
- Ну, а наиболее смертоносным оружием еще с незапамятных времен считались отравленные стрелы, затем, в начале воинственного века, - отравляющие газы. А в наши дни, при невиданном расцвете научной и технической мысли, "могучие ястребы" все больше начинают уповать на помощь невидимых глазу, но сверхпаскудных союзников - бактерий. С этим вам, надеюсь, тоже будет трудно не согласиться!
- Суду все ясно, - опять попытался сыронизировать Михаил.
- Нет. По-видимому, не все, - снова серьезно возразил Пахомчик. - Вы, очевидно, до сих пор не уразумели, что, когда ваш отец - Иван Алексеевич Громов - обнаружил непосредственно в своем доме… ну, безусловно отравленное!.. оружие и, не побоюсь превыспреннего сравнения, нацеленное прямо в голову его сына, он не только имел право, но и обязан был принять самые решительные меры. И только так!
- А кто вам сказал, что я осуждаю отца?
- Вы.
- Я?!
- Да, вы! Неужели вы не понимаете, что в таком вопросе, как точно определил кто-то из римских ораторов, терсис нон датур - третьего не дано! А поскольку вы и до сих пор пытаетесь выгородить некоего "товарища", недавно побывавшего в "Заокеании"… суду стало действительно все ясно!
Пахомчик пристальнее взглянул в угрюмо-сосредоточенное лицо Михаила и неожиданно рассмеялся:
- А посему - давайте укладываться. Рыбка лучше всего берет на утренней заре, а ведь мы с вами - рыбаки!
Хоть и хорошо спится на свежем воздухе, но Михаил долго не мог уснуть.
И свою размолвку с отцом еще раз пережил Михаил в эту безлунную ночь, на берегу реки, по темной глади которой тускловато плавились отблески далеких миров.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Первая получка!
Нет сомнений, что многим молодым людям эта знаменательная дата запомнится так же, как, к примеру, первокласснику день 1 сентября, когда вчерашний дошкольник впервые выбирается из-под опеки родительской.
Момент волнующий даже в том случае, если паренек или девчушка прибудет к широкооконному зданию школы не самостоятельно, а в сопровождении так же взволнованной мамаши, которая, заботливо поправив торжественный бант или одернув новенькую форменку, передаст своему отпрыску из рук в руки также первое "подношение начальству" - букет осенних цветов.
- Так что ты, Василек (или Петенька, или Натуся, Игорек, может быть), что же ты должен сказать учительнице?
- Здрасс…
- Правильно. Только не здрасс… а здравствуйте! Теперь тебе надо отвыкать заглатывать окончания. И носом шмыгать некультурно, для этого у тебя в кармашке имеется платок.
Иными словами, но похоже напутствовал Михаила Громова его напарник Ярулла Уразбаев, когда они, расписавшись в получении, направлялись от окошка с приветливой табличкой "касса" прямиком к прорабской, которая помещалась в еще не отделанной, но уже застекленной комнате второго этажа дома, только что подведенного под крышу.
Нужно сказать, Михаила удивило, что ему был выписан аванс чуть ли не вдвое больший, чем Ярулле: работали-то поровну.
Странно.
Но Уразбаева это обстоятельство не только не обидело, но и не удивило ничуть.
- Это не только у нас, а, хочешь знать, на всех объектах такой порядок заведен: новичку полагается обмыть копытца! Для этого и подкидывают.
- Да-а… Порядочек странный.
- Это ты - странный. Как думаешь: должен прораб узнать, что за человек Мишка Громов и к какому делу его интереснее приспособить?.. Да и Тимофей Донников для нас с тобой первое начальство. Так что - не зажимайся!
- Чудак ты, Ярулла, разве мне денег жалко? Просто… ну, Донников - туда-сюда, а ведь товарищ Бабинцев - инженер, человек, по-видимому, интеллигентный.
- Тем более.
- Что?
- Не знаю, чему только тебя, Мишка, учили в университете! - Уразбаева начала раздражать непонятливость напарника, с которым вообще-то у Яруллы с первого дня стали налаживаться дружеские отношения. - У нас в Салавате говорят: сколько ни угощай жеребца беляшами, он все равно к овсу потянется. Какой ты интеллигент ни будь, а выпить на дармовщину - каждому интересно! А если стесняешься, скажи, что желаешь отметить в хорошей компании… ну, папашкин день рождения, что ли… Иди!
Ярулла оказался прав, и вечером того же дня Михаил Громов предоставил полную возможность прорабу второго стройучастка Сергею Антоновичу Бабинцеву и бригадиру Тимофею Донникову узнать, что он за человек.
И нужно сказать, что мнение о новичке у обоих начальников создалось вполне благоприятное: не куда-нибудь, а в лучшее питейное заведение - ресторан при гостинице "Волга" - пригласил Михаил двух своих прямых начальников. Да еще и с женами!
И угощение было выставлено такое, что жена инженера Бабинцева Людмила Савельевна, дамочка по-южному экспансивная, к которой вполне применимо выражение: "Стукнет бабе сорок пять - баба ягодка опять!" - сказала, обращаясь к своему мужу:
- Знаешь, Серж, с тех пор, как ты меня вывез из Сочи, я, пожалуй, никогда не ужинала с таким удовольствием, как… вы не обидитесь, если я буду называть вас Мишей?
- Ради бога, Людмила Савельевна!
По случаю субботнего вечера гостиничный ресторан, разделанный "а ля рюс", был, по выражению Тимофея Донникова, "набит битками". Почти непрерывно играл джаз-оркестр "Виола": четыре музыканта и маслянисто-чернявый бесноватого вида дирижер, он же солист на саксофоне, он же исполнитель усладительно-ресторанных песенок.
Перед эстрадой, оформленной под челн, с которого, по преданию, Степан Разин метнул в воду персидскую княжну, на небольшом "пятачке" толкались, что называется впритирку, любители танцев, именуемых западными. Но так как большинство танцоров имели весьма приблизительное представление о том, как танцуют люди за рубежом, каждый исполнял тот же пресловутый твист как бог на душу положит.
Один - тучноватый, руководящего облика мужчина - приседал, растопырив руки, как на утренней зарядке, а его дама не по возрасту шаловливо играла то бедрами, то бюстом. Другой танцор - здоровенный, круглолицый детина в узеньких брючках морковного колера - озабоченно поднимал то одну, то другую ногу и взлягивал, словно отпугивал настырную собачонку. Третий бесцельно толокся на одном месте, словно озяб человек.
- Ну, молодые - ладно, их дело, как говорится, телячье, - скептически поглядывая на танцующих, рассуждал Тимофей Донников. - А вот взять того апостола: ему, сердешному, небось давно на персоналку пора, а он… эть как выкаблучивает!