Тут вынула она ключ от сундука, который был уже перенесен ко мне в дом, как и все имущество тестя; начала отпирать, но не тут-то было: ключ вертелся кругом, да и только. Долго смотрел я; наконец сказал с нетерпением:
- Дай-ка мне, я лучше тебя это знаю, - но и я вертел, вертел, - всё то же, - Что за черт? - вскричал я, поднимая крышку, и она без всякого усилия поднялась. - Да тут и замка нет, - говорил я, и глядь в сундук, ничего не было. Княжна побледнела, стоя на коленах и смотря на голое дно сундука. Я был почти в таком же положении.
- Ну, которое же платье, - спросил я, несколько рассердясь, - наденешь ты к венцу? красное, зеленое или белое?
Феклуша заплакала, протянула ко мне руки и сказала с чувством соболезнования:
- Это все - батюшкины проказы!
- Да где он? - вскричал я со гневом и встал.
- Не сердись, милый друг, не брани его. Я лучше пойду к венцу в праздничном набойчатом сарафане, нежели видеть его печальным. Бог нам поможет; мы и еще наживем.
- Наживем или нет, - сказал я сурово, - не в том сила. Но как пойдет к венцу князь Чистяков с своею невестою княжною, которая будет в набойчатом сарафане? это больно; а не без чего я хотел еще сделать тебе цветочный венок на заморский манер?
Феклуша опять заплакала.
- Не плачь, мой милый друг, - сказал я, смягчась, и вдруг луч разумения озарил меня. Я выхожу в кухню и вижу, что князь Сидор Архипович, сидя на скамейке, спокойно курит трубку и точит лясы с Марьею.
- Батюшка, - сказал я довольно сухо, - где платье и белье Феклуши?
- Спроси о том, сын мой, у жида Яньки: он это должен лучше знать.
- Марья! ступай за мной!
Мы вышли. Марья смотрела на меня с удивлением. Подошли к хлеву, где стояло единственное мое имущество - корова. Опутав рога ее веревкою, дал я в руки Марье большой прут и велел подгонять.
- Ваше сиятельство, сиятельнейший князь! - говорила старуха со страхом, - куда ведете вы корову?
Я молчал. Вышли со двора и направили путь свой к чертогу жида Яньки.
- Куда вы ведете ее? - кричала Марья с горестью.
- Подгоняй, Марья, - отвечал я, - видишь, она упрямится.
- Да что мне делать, ваше сиятельство?
- Бей ее покрепче, - говорил я с важностию.
- Да куда ведете вы ее? по крайней мере скажите; если убить, так напрасно: я к ужину припасла пару гусей, пару уток доморощенных; им не больше как от пяти до шести лет.
- Бей покрепче корову, - кричал я.
- Да куда ведете вы ее?
- К жиду Яньке, - сказал я вполголоса, - выкупить подвенечное платье моей невесты!
Пораженная ужасом, Марья чуть не упала без чувств, и это, конечно, было бы, если б не ухватилась она за хвост коровы, которая или уже озлилась, что я так свирепо тащил ее, или не узнала Марьи, изрядно лягнула ее ногою, так, что бедная старуха покатилась наземь.
Вставая и отряхивая пыль, сказала она:
- Когда так, когда это в пользу ее сиятельства Феклы Сидоровны, - буди по воле вашей! - Она отерла слезы и спокойно подгоняла корову.
Был праздничный день, и народу всякого звания и возраста было довольно на улице; все знали, как я, впрочем, ни таился, что сегодни венчаюсь.
- Смотрите! смотрите! Вот жених, - говорили одни, указывая на меня пальцами; другие отвечали: "Тише, не мешайте, он сегодни справляет бал и ведет корову к жиду". Видно, злой дух надоумил их или князь Сидор разболтал, что, платье заложено у жида, и всякий догадывался, что я иду в таком торжестве выкупать его.
Хотя мне и крайне стыдно было, но образ милой Феклуши развеселял меня. "Как она будет хороша, - думал я, - в белом платье и цветочном венке! Тогда-то посмотрю, что вы скажете, проклятые ротозеи!"
Таким образом ополчась мужеством, бодро вел я корову свою к жиду и, несмотря на смешанный крик народа, кричал громче всех:
- Марья, бей крепче!
Мы достигли обиталища чада израилева. Несколько поспорили, пошумели, то надбавляли, то убавляли цену, а кончилось тем, что Янька отдал все имение будущей жены моей и, сверх того, пять рублей деньгами и два штофа водки. Я думал, что подобной великолепной свадьбы и самый знатный из предков моих не праздновал. Водку отдал я нести Марье, а сам, с узлом платья и пятью рублями, как стрела бросился к своему дому, дабы сиятельнейшей невесте доказать любовь свою.
- Вот, княжна, возьми и располагай всем, - сказал я, подавая ей узел с платьем. - Изволь выбирать, что тебе полюбится: это ли красное, или это зеленое, оба тафтяные платья, и это белое, хорошего миткалю. Правда, княгиня, мать моя, была несколько тебя повыше, но ты теперь зато вдвое толще. - Тесть мой сидел в другом углу, и приметно было, что половина свадебных напитков ускользнула. Я дал ей то на замечание; она поставила мне в виду, что оно справедливо; и оба положили на мере спрятать подалее другую половину.
- Не печалься, - сказал я тихо, но с торжественным видом, - Марья принесет довольно.
- Как! - возразила будущая моя княгиня, оторопев и скидывая коты, чтобы надеть башмаки, - да откуда возьмет Марья?
- Молчи, мой друг, - отвечал я прямо по-княжески, - ты узнаешь больше. - Тут отвел ее за перегородку, в другую избенку, которую нарекли мы величественным именем опочивальни, и сунул в руку полученные мною от жида пять рублей. "Только отцу не сказывай! Это на домашние наши расходы!" - сказал я ей на ухо.
- Сохрани бог! - отвечала она после некоторого исступления, в которое приведена была такою нечаянностию. Отроду своего не имела княжна моя вдруг столько денег. Сколь же прелестно показалось ей супружество!
Меж тем как обедали, рассуждали, думали и передумывали, как считался я с жидом и прочие заботы нас занимали, смерклось.
- Феклуша! одевайся, а я пойду искать цветов тебе на голову.
Княжна начала убираться, а я пошел в огород и задумался. "Где мне взять теперь цветов? время осеннее, все поблекло и пало!" Как я ломал себе голову, ходя по запустелому моему огороду, вдруг увидел багряные головки репейника. Искра удовольствия оживила сердце мое, я бросился к нему, сорвал головок с полсотни и в совершенной радости тихо пошел домой. "Разве это хуже розы? - думал я сам в себе. - Она цветет, правда, нехудо и запах недурен, но все так скоро проходит, что, не успеешь взглянуть, ее уже и нет! А репейник? О прекраснейший из цветов! Тщетно ветер осенний на тебя дует, - ты все цветешь! О провидение! если б я не тосковал о Феклуше, когда она не вышла на заре полоть капусту, и не перетоптал всего своего огорода, верно бы репейник истреблен был Марьею!"
Так рассуждая, вошел я в комнату, где была Феклуша, уже одетая в белое платье и опоясанная розовою лентою. Она не могла наглядеться на себя в обломки моего зеркала.
- Вот тебе и венок, - вскричал я радостно и высыпал на стол целую полу цветов своих.
- Это репейник! - сказала она печально.
- Да, репейник, - отвечал я, - единственный цвет, какой теперь найти можно. Не тронь, я все сделаю сам, а теперь пойду одеваться.
Мой туалет скоро кончился. Я надел мундир, обыкновенные свои чистые холстинные шаровары и шляпу; потом начал делать венок, и мне показалось это так мило, так приятно и так легко, как нельзя лучше. Стоило только одну головку прислонить к другой, они вмиг сживались. В две секунды венок был готов, и я с торжествующим видом надел репейников венок на голову сиятельнейшей моей княжны, легонько придавил, и он так плотно пристал, что я не опасался, чтобы могла выпасть хотя одна головочка.
Таким образом, взявши под руку мою Феклушу, повел ее в церковь, в сопровождении званых гостей.
- Что-то скажет теперь Мавруша, старостина дочь, увидя невесту мою в таком наряде? Ага! Вот что значит быть княгинею.
Но едва показался я на улице, глаза мои померкли. Множество народу стояло кругом. Все подняли ужасный хохот. Что было этому причиною, - я и до сих пор не знаю. Феклуша смешалась, шаг ее был неровен, и от того дородность ее была еще приметнее.
- Не робей, - говорил я ей на ухо и выступал самыми княжескими стопами. Но увы! беда беду родит! Не знаю, что-то вздумалось Феклуше почесаться в голове: одна головка репейника выпала из венка, - она увидела это несчастие, хотела поправить свой наряд; выпала другая, - княжна совсем потерялась. - Не тронь больше, - сказал я ей тихо.
Однако любопытные тотчас подняли две выпавшие головки. "Репейник!" - раздалось со всех сторон, и хохот умножился; Феклуша чуть не упала в обморок. "Я умираю от стыда", - говорила она, облокотясь на мою руку. "Это пройдет", - отвечал я несколько сердито.
Наконец дошли до церкви и обвенчались без всякого приключения, ибо священник, как званый гость, не впустил туда никого лишнего. По окончании бракосочетания он дал нам совет - не идти назад улицею, а лучше огородами.
Мы послушались. Хотя путь был затруднительнее и гораздо далее, зато никто нас не беспокоил.
До дому достигли благополучно. Несколько гостей и тесть мой сидели уже за столом и забавлялись подарком жида Яньки, Все было тихо и покойно. Правда, покушанись было некоторые крестьяне и крестьянки взлезть на забор, чтоб опять подшутить над нами, но догадливый на сей раз тесть мой, не сказавши и нам, вышел со страшною дубиною, погрозил переломать им руки и ноги; они соскочили с забора, ушли и после не появлялись.