На седьмой неделе Великого поста старший класс был занят "христосными мячиками", так назывались красивые шелковые шарики, которыми выпускные христосовались с "обожаемыми". Христосный мячик был типичной институтской игрушкой - красив, дорог и совершенно бесполезен. После того как ребенок подержал его в руках или покатал по полу, мяч немедленно пачкался и терял свой нарядный вид.
Прежде всего для такого мячика нужно было достать гусиное горло, хорошо вычищенное, высушенное. Такое горло доставали через горничных, и оно стоило иногда до рубля, смотря по нетерпению и богатству девочки. В него насыпали горох, который потом звенел внутри мячика, и после обматывали сперва грубыми нитками, а затем мягкой бумагой. Когда мячик достигал желаемой величины и безукоризненно круглой формы, по его, так сказать, экватору и меридиану на равном расстоянии втыкались булавки, затем между ними натягивали плотный шемахинский шелк. Шелк натягивался по задуманному рисунку; самый простой и быстрый составлял шахматные квадратики в два цвета, самый трудный - золотисто-желтые звезды по темному фону. Маша Королева была всегда особенно завалена заказами христосных мячиков. Насупив брови, помогая себе языком, терпеливая и аккуратная девочка достигала высот искусства.
Франк, всегда порывистая, тоже хваталась за работу, воображение ее горело, она хотела изобразить летящую комету, хвост которой был из огненных искр. Работала она усердно. Фон у нее был - ночное синее небо, для этого весь мяч был покрыт зеленовато-синим шелком, а на нем местами выложены неправильные серо-черные круги. "Дождь ливмя льет, несутся тучи!" - мысленно декламировала себе девочка…
За ее спиной остановилась Бульдожка и выразила на своем лице такое удивление, что к ней примкнуло еще несколько любопытных.
- Хорошо? - спросила Франк, не оборачиваясь.
- Н-н-недурно, н-н-ничего, - заикаясь тянула Бульдожка.
- Да ты вглядись! Вот видишь это… - она указала пальцем на комету.
- Да нечего мне растолковывать, сама вижу, это лиса бежит. Только почему это у нее из хвоста кровь?.. Охотника-то ведь нет?
- Лиса? Это лиса?! - задыхаясь кричала Франк.
- Да и деревья у тебя странные, - вставила другая, - круглые, серые, без стволов.
- А трава синяя. Или это вода? - спросила третья.
- Это… это… - Франк от злости не находила слов… - это вы все дуры, где тут лиса?! Где деревья?! Это ночь в грозу и комета, несущаяся по небу! - За ее спиной раздался дружный хохот. Подвернувшаяся Иванова вдруг выхватила из рук Франк мячик и побежала с ним по классу.
- Глядите, глядите, метеор летит, комета! - Франк погналась за Ивановой, но дорогу ей преградила высокая, неуклюжая, но чрезвычайно добрая и разумная Кадьян.
- Оставьте, Франк, - она всем говорила "вы", - пусть их тешатся, ведь мячик действительно не вышел, я его видела. Помогите-ка мне лучше написать поздравительное письмо, мне надо такое… особенное… чтобы красиво вышло.
- Сейчас, сейчас! - Франк в эту минуту перехватила руку нечаянно подвернувшейся Ивановой и отняла от нее мячик. Взглянув на свою комету, она вдруг сама разразилась веселым, звонким хохотом.
- Бульдожка, а ведь ты права, это совсем, совсем лисица… Кто хочет кругляш с горлом? Кто хочет?
- Я, я, я, я! - послышалось со всех сторон. Мячик полетел вверх, его кто-то подхватил и принялся разматывать шелк, не вдохновлявший новую искусницу.
* * *
Яйца девочки сами не красили, вообще всякая "пачкотня" была им строго запрещена, но они все-таки умудрялись достать чистых яиц, сваренных вкрутую, и Женя Терентьева, талантливо лепившая и рисовавшая, делала для своих друзей рельефные картинки. Рисунок из теста накладывался на яйцо, а затем разрисовывался красками.
В страстную субботу всем девочкам, имевшим родных, присылали из дома по целой корзине провизии. Тут всегда были кулич, пасха, яйца, фрукты, конфеты и т. д. Все делилось на группу, чтобы разговеться с друзьями, и из всего присланного делалась складчина.
Перед заутреней все снова просили друг у друга прощения, умиленные, кроткие, очень голодные, так как постились не в шутку, а по всем правилам. Все ждали с нетерпением благовеста к заутрени; праздничные платья, тонкие передники, пелерины и рукава, тщательно причесанные волосы придавали всем милый, нарядный вид. В пасхальную ночь старшим дозволялось не ложиться; вернувшись от вечернего чая, они сидели группами, расхаживали по коридору, и кто-нибудь беспрестанно бегал вниз по парадной лестнице и приносил известия о том, который час и пришел ли в церковь батюшка.
- Душки, ведь это наша последняя Пасха в институте, - сказала Пышка, подходя к группе, сидевшей у лампы на сдвинутых вокруг табуретах.
- Что-то Лосева поделывает? - вздохнула Вихорева, бывшая особенно дружна с нею.
- Кто последний писал ей? - спросила Екимова.
- Очередная Салопова.
- Салопова! Салопова! - закричали из кружка.
- Да она же не говорит, - отвечала за нее Иванова, - ведь она со страстного четверга ничего не ест и ни с кем не разговаривает.
- А знаете ли, медамочки, может, она и в самом деле святая!
- Ну да, святая! Отчего же она чудес не делает?
- Тс, тс, что вы какой грех говорите! Вот нашли разговор для страстной субботы.
- А у кого корзина для Грини?
- У Екимовой! - И десять голосов закричали сразу: - Екимова! Екимова! - другие бросились к ней, прося показать им корзину. А корзина была действительно чудом искусства: простая, лучинная, она была обтянута голубым и розовым коленкором; внутри лежала белая вышитая рубашечка, русская, с косым воротом, черные бархатные панталоны, расшитый шелками поясок, а затем пестрый, шелковый христосный мячик - "писанка" работы Терентьевой - и масса разных "штучек"; все это было сработано, пожертвовано "тетями", державшими свой обет, данный Лосевой. В первый день праздника все ждали своего приемного сына. Лосева, поддерживаемая всем классом письмами, советами, ласками, воспитывала своего брата и справлялась дома с хозяйством как настоящая мать семейства.
- А знаете ли что, медамочки? Ведь мы встречаем славную Пасху. Иванова, запиши-ка в свою хронологию нынешний год; в нем была большая междоусобная война, выигранная рыжим полководцем, и один мирный договор двух враждующих партий.
- Ты, Терентьева, верно, опять что-нибудь путаешь, я ничего подобного не знаю!
- Да ты подумай, Иванова, подумай!
- И думать не хочу, все это глупости! Да и нет никакой новой хронологии.
- Да ты это о чем? - пристали к Терентьевой другие.
- Я говорю о победе Франк над вами в истории с Метлой и о примирении нашего класса с Нот.
- А знаешь ли, Терентьева, - Франк задумчиво посмотрела на запертую дверь комнаты классной дамы, - я ужасно рада, что мы с ней примирились, доктор говорил нашим, которые были в лазарете, что она не долго проживет.
- Да что ты, Франк! - девочки приблизились к ней.
- Верно. Он говорит, что у нее чахотка и что только полное спокойствие даст ей небольшое облегчение, так и слава Богу, что теперь ее никто не дразнит и не изводит.
В это время дверь комнаты Нот открылась и она сама появилась в новом синем шелковом платье и белой кружевной наколке.
- Rengez vous, rengez vous, mesdemoiselles - à l'église! à l'église!
Первый удар колокола домашней институтской церкви послал эхо по всем коридорам и спальням. Девочки вскакивали с мест, взволнованные, но серьезные, спешно строились парами, и вскоре весь институт стоял в домовой церкви.
- Я особенно, особенно люблю вот эту минуту, - шептала Русалочка, прижимаясь к Франк, когда, обойдя весь средний коридор, "искавшие Христа" остановились на паперти перед церковными дверями, - я верю в чудо, и всякий раз, когда услышу "Христос воскресе", мне так страшно и так радостно, точно вот-вот между нами явится воскресший Христос.
Франк тихонько пожала холодные, дрожащие пальчики Русалочки. Когда хор грянул "Христос воскресе", они первые поцеловались, у впечатлительной, нервной Русалочки по щекам текли слезы.
- Ах, душка, ах, душка, - шептала она, - когда я подумаю, что скоро выпуск и я снова увижу свой Кавказ, я готова плакать и смеяться. Господи, как хорошо!
Из церкви старшие, уже не соблюдая пар, здороваясь с встречными, христосуясь, бежали в столовую, там ожидал их чай, казенный кулич, пасха и яйца; каждая знала, что там, в дортуаре, начнется настоящее разговенье вкусными домашними припасами, но тем не менее голод брал свое, все ели и находили все вкусным.
- М-r Минаев! Христос воскресе! - И Надя Франк, подкараулив инспектора на парадной лестнице, присела перед ним, подавая христосный мячик.
Инспектор, одетый по случаю первого дня праздника в вицмундир, с комическим недоумением держал в руках христосный мячик, не зная, что с ним делать.
- Это ваша работа? Вы такая рукодельница? Прелестно!
Франк молчала, краснела и снова приседала, не имея сил признаться, что она выменяла у Пышки этот мячик на два апельсина и кусок сладкого пирога.