Содержание:
ДАЛЬНИЙ КРАЙ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 25
ДАЛЬНИЙ КРАЙ
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Идите и вы в виноградник мой
Матф. 20, 7
I
- Вот, Полина, позволь тебе представить: это Степан, мой товарищ, - сказал Петя.
Степан поклонился, крепко пожал ей руку. Полина приветливо взглянула на него.
- Очень приятно.
Потом она обратилась к Пете.
- Ну как я рада, как рада, что ты зашел, наконец, Петруня! Я уж думала, ты забыл нас.
Полина, черноволосая учительница, старинная приятельница Пети, мечтала втайне о сцене, и ей нравилось, что слова "ну как я рада, как рада" выходили немного похожими на театр.
Ее сестра, Клавдия, худенькая девушка с острым лицом и слегка косящими глазами, лежала на кушетке в платке. Когда вошли, она вскочила как бы испуганная, быстро поправила волосы, и в глазах ее, умных и горячих, сохранился отблеск тайных мыслей.
- Какой ты большой стал, Петруня! Я тебя два года не видала. В штатском, усики… - Полина захохотала, встряхнула своими прекрасными, черными волосами. - Как ты изменился, если бы знал!
- Петя, вы, ведь, экзамены держите? - спросила Клавдия, поеживаясь.
Разговор перешел на экзамены. - Петя со Степаном держали в высшие специальные заведения. Петя стал жаловаться, охать, Полина шумно возражала, жестикулировала и среди дебатов незаметно, но ловко устроила кофе, достала откуда-то котлеты и даже полбутылки мадеры.
- Неужели и вы так же мрачно смотрите на будущее, как Петруня? - спрашивала она у Степана, вынимая из самовара сваренные яйца. - Но, ведь, это невозможно, вы так молоды, и такие мысли. Нет, этого нельзя допустить.
Клавдия засмеялась.
- Допускай, не допускай, они по-своему будут чувствовать - глаза ее блестели насмешливо: - чудная ты у меня, сестра, одно слово - артистка.
Полина взглянула на нее испуганно.
- При них можно. Петя свой, а Степан Николаевич не выдаст?
Степан кивнул утвердительно.
- Нет, серьезно, - продолжала Полина: - мне не по душе пессимизм современной молодежи.
- Не знаю, - сказал Степан, вздохнув: - я этого пессимизма не чувствую. По-моему, просто, жить страшно интересно, и мне как раз - он опять слегка улыбнулся - жить очень, очень хочется.
Петя засмеялся.
- Имей в виду, Полиночка, что Степан у нас страшный революционерище.
Полина обернулась на дверь: в их квартире, при городском училище, такие разговоры были не очень удобны.
- Ничего особенного, - сказал Степан. - Еще что Бог даст, все в будущем.
Клавдия опять куталась в платок, будто у нее был жар, волосы ее были в беспорядке, глаз лукаво блестел.
- Он революционер, а моя сестра артистка - и нашим, и вашим. Сегодня с вами говорит, а завтра в карету к Иоанну Кронштадскому бросится.
Полина обиделась.
- Ну уж ты всегда скажешь, Клавдия!
Клавдия захохотала и прижалась к ней.
- Не сердись, моя радость, я тебя очень люблю и просто вру на тебя. Миленькая, дай кофейку!
Клавдия подошла к Степану.
- Так, по-вашему, интересно - жить?
- Конечно, - ответил он. - Очень.
- Ну, так выпьем, коли интересно.
И Клавдия налила всем мадеры.
Разговор стал живей. Клавдия увела Степана к себе, и по их голосам чувствовалось, что они не скучают.
- Степан человек энергичный - сказал Петя Полине. - Я его знаю с детства.
- Он твой товарищ по гимназии?
- Да, даже и до гимназии. Мы росли вместе, в деревне.
Около одиннадцати Степан собрался уходить. Клавдия молчала, поеживалась; казалось, температура у нее поднялась.
Пете же не хотелось трогаться; он попросил Полину, чтобы позволила остаться еще.
- Ну, послушай, ну это будет очаровательно, - сказала Полина: - я заварю свежего кофе, Клавдию мы уложим, а ты сиди у меня, сколько вздумаешь.
И она пошла переодеться. Вышла в капоте, небогатом, но приличном, и имела несколько таинственный вид; от нее пахло духами, и ей казалось, что она знаменитая актриса, принимающая у себя после спектакля. Потому ей и хотелось уложить Клавдию. Клавдия улыбнулась не без понимания, попрощалась с Петей.
Когда вскипел кофе, Полина зашептала Пете об их жизни.
- Петруня, я серьезно мечтаю о сцене. Эта жизнь меня не удовлетворяет. Эта серая обстановка, отсутствие блеска, цветов…
И Полина, боясь повысить голос, чтобы не разбудить Клавдию, волнуясь и вставая, рассказывала, как она любит искусство, как ее ободрил Аполлонский.
Петя сидел в кресле, пил кофе, и ему казалось все в этой комнате таким родным, удобным, что, правда, так вот слушая Полину, подавая реплики, он мог бы сидеть долго, сколько угодно. Когда представлялось, что придется тащиться через весь Петербург, возвращаться в свой пустынный номер, его охватывала тоска.
- Клавдия все посмеивается надо мной, но ты меня поймешь, я чувствую. Я Клавдию очень люблю, но она большая фантазерка, это еще мама говорила. Она только и мечтает о революции. И она такая нервная, странная, я прямо за нее боюсь. Ты знаешь, ведь, у нас тетка была психически–ненормальна. И с Клавдией иногда сладу нет. Теперь, например, я, с одной стороны, очень рада, что ты привел товарища, но и боюсь: это еще сильней может ее свернуть, раз он такой левый.
Петя успокоил ее, сколько мог, и стал прощаться. Пожимая ему руку, Полина сказала:
- Ах нет, все-таки я не понимаю этого увлечения политикой. То ли дело артисты, сцена!
Она вздохнула и подняла кверху глаза.
Петя улыбнулся, вышел. По темной лестнице он спустился вниз, миновал дворик и немедленно зашагал по переулку, в районе Лиговки. Он жил у Николаевского моста. Предстоял длинный унылый переезд по чужому городу. Петя был в Петербурге всего с неделю, но успел возненавидеть его. Хорошо, что тут Полина, Клавдия, иначе во всем огромном городе не было бы родной души.
Он шел медленно и думал о том, что послезавтра опять экзамены, и предстоит еще неделя борьбы. На этих экзаменах надо отвечать лучше всех, чтобы быть принятым. Почему-то так надо. Почему-то он кончил гимназию, прошлое лето усиленно готовился и теперь соперничает в знаниях с сотнями таких же, как он. Если же разобрать, то ничего этого ему не нужно. Инженером ему быть не хочется, и наверно он будет плохим инженером. Что, вообще, ему надо? Петя задумался. Он находился у порога взрослой жизни, сознательной, но не знал, какова его линия. Степан, например, стоит твердо. "У него есть идеалы", подумал почти вслух Петя, и ему стало завидно. А какие идеалы у него, Пети? Неужели он так ничтожен, ни на что не годен, что у него нет идеалов?
С горечью Петя видел, что того высшего, что как бы приподымало жизнь Степана, у него нет. Если спросить, каково его назначение, какова цель, он ответить не сумеет, а сердце подсказывает что-то мрачное.
В таком настроении возвращался он на Васильевский остров.
На Николаевском мосту глухо выл ветер. Нева клубилась во тьме, фонари уходили золотыми цепями вдаль, в туманный мрак. Сердце Пети сжалось: ему почудилось, что он всегда один в этой пустыне, и без цели и смысла ему надлежит блуждать по ней. Но тут он вспомнил об Ольге Александровне - ее далекий, милый образ светлым видением проплыл перед ним. "Любовь", подумал он, входя к себе по лестнице. "Любовь"? Сердце его забилось.
II
Экзамены тянулись с неделю, и эта неделя была очень утомительна для обоих, особенно для Пети: от волнений он успел похудеть и пожелтеть. Казалось, все идет хорошо. Вывесили список принятых; Петина фамилия была в нем, Степан не попал: не хватило полубалла.
Хотя Петя притворялся равнодушным, ему занятно было надеть форму - это несколько развлекало: он казался себе похожим на мичмана. Неудача же Степана очень изумила и огорчила его. Он считал, что Степан гораздо способнее его и более, чем он, достоин носить форму.
Когда он спросил его, что же он намерен делать, Степан ответил:
- Как-нибудь устроимся.
Из Петербурга он решил, во всяком случае, не уезжать. Через знакомых земляков нашел урок и за двадцать рублей должен был мерить ногами Петербург; это дало ему возможность жить почти самостоятельно.
Утром он читал, днем просвещал мальчика, обедал в дешевой столовой, а вечерами бывал у знакомых, на вечерних курсах, лекциях.
Как всегда, Петя завидовал его жизненности.
- Тебе скучно бывает? - спрашивал он.
- Нет, не бывает. - Степан курил, и по взгляду его небольших, темных глаз было видно, что это правда: где же скучать, когда еще не решен спор народников с марксистами, не прочитан Ибсен, Ницше.
Петю же остро мучило одиночество. Рос он с детства в любви, среди забот о нем, всегда с женщинами. Теперь этих милых, своих женщин не было; были лишь те, которых он видел издали, - они только смущали его. Самый воздух, каким дышал раньше, был иной.
Утром Петя шел в институт, вяло слушал лекции. Завтракал в институтской столовой, иногда заходил в музей - единственное - что ему нравилось.
Бродили столетние сторожа, было тихо, беспредельно покойно. Потрескивал паркет, веяло теплом из отдушин. Белые шкафы с золотыми разводами, за стеклами минералы, окаменелости; посреди зал скелеты мамонтов, плезиозавров. Петя разглядывал бериллы, топазы, аметисты, кварц с прослойками золота - драгоценные, застывшие соки земли.