"Милый, славный человек!.. - думала Екатерина, любуясь его красивым мужественным лицом. - За все, что ты для меня сделал, я готова взять тебя в супруги, но ты сам знаешь: на это никогда не согласится русская знать…"
Между высшими сановниками уже ходили слухи о возможности супружеского союза императрицы с Орловым. Против такого союза решительно выступил Никита Панин. По его словам, Григорий Орлов был слишком худороден, чтобы сесть рядом с царствующей особой.
- Я сделаю так, как ты советуешь, - нарушила молчание Екатерина. - Но ты не должен сегодня оставлять меня одну. Буду ждать тебя вечером. Вместе подумаем, что написать Румянцеву.
- Я приду, - пообещал Орлов.
4
Почти полгода ожидал в Гданьске решения своей участи Румянцев. Безделье, частое употребление вин довели его до того, что он и в самом деле почувствовал себя больным: по вечерам его стало сильно лихорадить.
Письма из России приходили редко. От графини Строгановой не было ни одной весточки. На водах ли она или уже вернулась домой - этого он не знал.
Последнее письмо, полученное из России, было от Бутурлина, ныне занимавшего в Москве чин генерал-губернатора. Свояк звал его домой, давая понять, что, оставаясь за границей, он, Румянцев, вредит этим самому себе, поскольку упускает случай быть отмеченным высочайшими милостями. В день своего коронования императрица удостоила милостями всех генералов, присутствовавших на церемонии. Графу Салтыкову Петру Семеновичу пожалована шпага, усыпанная бриллиантами. Многие повышены в чинах… В том же духе писали ему в Гданьск мать, жена, сестра Параша… Всем хотелось, чтобы он не оставлял службы в армии, скорее возвращался домой.
"Может быть, они все-таки правы? - подумал он. - Зачем ехать в деревню? Я солдат, а солдату без армий не жизнь".
Его мучило молчание императрицы на прошение об отставке. Уж скорее бы… Хотя он теперь внутренне и не желал отставки, отступать было поздно. Не писать же новое прошение! Теперь судьба его зависела от того, какое решение примет императрица.
Он ждал из Петербурга одно письмо, а получил сразу два - от Григория Орлова и самой императрицы. Орлов писал:
"Сиятельнейший граф, государь мой Петр Александрович! Хотя ваше сиятельство персонально меня знать не изволите, однако же я несколько как по слухам, так и делам о вашем сиятельстве знаю. При сем посылаю письмо от всемилостивейшей моей государыни к вашему сиятельству, в котором, я чаю, довольно изъяснены и обстоятельства тогдашних времен и что принудило ее величество ваше сиятельство сменить, которое я главной, так же как и все, почитаю причиной отсутствие ваше из отечества.
Знавши б мой характер, не стали бы дивиться, что я так просто и чистосердечно пишу. Ежели вам оное удивительным покажется, простить меня прошу в оном. Мое свойство не прежде осуждать людей в их поступках, как представляя себя на их место. Я не спорю, что огорчительно вам показалось, но и против того спорить не можно, что по тогдашним обстоятельствам дело было необходимо нужное, чтоб вы сменены были. Кончая сие, препоручаю себя в вашего сиятельства милость и желаю, чтобы я мог вам персонально дать объяснение причин тогдашних обстоятельств вашему сиятельству.
Граф Григорий Орлов".
Письмо Орлова обрадовало Румянцева. Он не был отвергнут, он оставался для Петербурга заслуженным генералом, с ним по-прежнему считались.
Послание императрицы оказалось таким же доброжелательным, как письмо Орлова. Государыня просила его остаться в армии, уверяя в своем дружеском к нему расположении.
"Вы судите по старинным поведениям, - писала она ему, - когда персоналитет всегда превосходил качества и заслуги всякого человека, и думаете, что бывший вам фавор ныне вам в порок служить будет, неприятели же ваши тем подкреплять себя имеют. Но позвольте сказать: вы мало меня знаете. Приезжайте сюда, если здоровье ваше дозволит. Вы будете приняты с той же отменностью, которую ваши отечеству заслуги и чин ваш требуют…"
- Что прикажете передать в ответ? - поднялся курьер, увидев, что Румянцев кончил читать.
- Передайте, что я постараюсь выехать в Петербург, как только почувствую себя лучше. Впрочем, - помедлил Румянцев, - я напишу об оном в письме государыне.
Он поднялся с оттоманки, сел за стол и стал писать ответ.
Курьер уехал из Гданьска на следующий день, а через месяц приехал снова, доставив Румянцеву, уже оправившемуся от болезни, рескрипт следующего содержания:
"Из письма вашего от 31 января усмотрела я, что вы надеетесь вскоре сюда возвратиться. Смотря то намерение ваше и чтобы не подумали вы, что, будучи отсюда в отдаленности, забыты, определила я сегодня иметь вам в команде вашей Эстляндскую дивизию и желаю притом иметь вскоре удовольствие видеть вас. Остаюсь навсегда доброжелательная
Екатерина"
За окном сияло яркое солнце. Стоял погожий мартовский день. Над деревьями возле гостиницы с шумом носились грачи, поправляя старые гнезда и устраивая новые. Весна! Она звала все живое к продолжению жизни.
Румянцев положил рескрипт императрицы в ларец, где хранились ценные бумаги, послал денщика к хозяину гостиницы сказать, что время его пребывания в Гданьске кончилось и что он намерен выехать в Петербург.
Часть третья
Глава I
Тучи над Малороссией
1
Вот уже вторую неделю не показывалось солнце в осеннем небе южной Малороссии. Над пожухлой степью нескончаемо плыла лохматая сырость, плыла угрюмо-угрожающе, готовая в любой час обрушиться на землю ледяным дождем или снегопадом. Дул ветер. От непогодья попряталось все живое. В благодатные дни степь обычно кишела зайцами, лисами, а тут хоть бы мышь показалась. Пусто кругом…
В сопровождении отряда охраны Румянцев объезжал границу с Оттоманской империей и подвластным ей Крымским ханством. Три дня не слезал с седла, а успел проверить лишь часть кордонов. Велика граница. На западе она начиналась у Синюхи, пересекала мелководные речушки Ингул и Ингулец, после чего ровной линией тянулась к востоку до самого Машурина Шанца, что на Днепре, затем сворачивала вниз по течению реки до Конских Вод, потом снова шла на восток, не доходя Северного Донца, круто поворачивала к югу, выходила к Дону и заканчивалась у крепости Святого Дмитрия Ростовского, неподалеку от Азова, принадлежавшего туркам.
Румянцев ехал в глубокой задумчивости. Ветер трепал легкую епанчу, забрасывал нижние края ее на голову, но он не замечал этого. Он думал о состоянии пограничной охраны. Сегодняшний выезд еще раз убедил его, что созданные здесь укрепления не стоят и ломаного гроша. В большинстве случаев они представляли собой простейшие сооружения полевого типа, охраняемые мелкими подразделениями гарнизонной службы и казачьих войск. Татары без особого труда прорывали линию укреплений, безнаказанно проникали в глубь Малороссии и с обозами награбленного добра возвращались обратно.
"Нет, кордонами границу не защитишь, - подумал Румянцев, - тут надобно другое".
Это "другое" представлялось ему еще не очень-то ясно, но он чувствовал, что уже нащупал правильное направление. Кордонная система изжила себя. Для обороны рубежей напрашивалось иное. Поскольку мелкие укрепления не в состоянии были противостоять противнику, их содержание теряло всякий смысл. Разумнее было их разрушить, а команды свести в боеспособные подвижные отряды, кои держать сосредоточенно в глубине охраняемого района, на наиболее важных направлениях и коммуникациях. Что касается кордонов, прикрывающих города, речные переправы, то их следует усилить. Было бы не худо также соорудить укрепления в приграничных селениях, а самих жителей селений вооружить ружьями…
"Составлю план и рапортую в Петербург, - решил Румянцев. - Государыня не откажет во внимании, поелику дело касается безопасности империи".
Его отношения с государыней нельзя было назвать близкими, тем не менее он мог надеяться на ее поддержку. Во всяком случае, она была к нему милостива. Когда в 1763 году после долгих раздумий он приехал наконец из Гданьска в Петербург, в императорском дворце ему оказали достойные почести. Государыня имела с ним несколько личных бесед, в которых обнадеживала кредитом, делала намеки, что при проявлении с его стороны "усердия" он может занять при дворе весьма высокое место. Румянцев делал вид, что не понимает намеков, всякий раз подчеркивая, что он солдат и видит свой долг оставаться таковым, пока его рука в состоянии держать шпагу. Наслышавшись разговоров о влюбчивости ее величества, он был осторожен.
В ноябре 1764 года указом императрицы Румянцев был определен генерал-губернатором в Малороссию, президентом тамошней коллегии, учрежденной в Глухове взамен упраздненного гетманства, главным командиром малороссийских казацких полков, запорожских казаков и Украинской дивизии. Этим же указом Румянцеву было "всемилостивейше" пожаловано "сверх настоящего по чину его жалования, из тамошних налогов по 4000 на год столовых денег, да на генерал-губернаторский уряд ведомства Кучеровского село Кучеровку с прилежащими к нему селами и хуторами, да село Серединную Буду".