- Уверяю, господа, ничего опасного, - возражала Екатерина, подставляя белую в кружевах руку для поцелуя. - Все очень просто. И, уверяю, никакой боли. Я сделала такую же операцию сыну, и, надеюсь, господа, вы тоже не откажетесь. Мы подадим добрый пример всей Европе.
Наконец награды - поцелуя августейшей ручки - удостоились все, и толпа, блиставшая орденами, золотом и каменьями, направилась в зал, приготовленный для совещания.
- Ну что, господа, - начала совещание Екатерина с такой веселостью, словно предстоял разговор об очередном маскараде, а не о войне, - не боитесь турок?
- Нам ли, матушка, их бояться? - живо откликнулся Бестужев-Рюмин. - Мы их и при Анне Ивановне, царство ей небесное, бивали, а с вашим величеством и подавно побьем.
Докладчиком был граф Чернышев. Не касаясь сути конфликта, он сказал, что у военной коллегии сложилось мнение о намерении противника вторгнуться в Польшу, объединиться с конфедератами, а потом уже идти на Россию.
- Не верится, - усомнилась Екатерина. - В христианской стране турки не найдут поддержки, разве что в лице конфедератов.
- Мы тоже так думаем, - нашелся вице-президент. - Конфедераты всюду терпят поражения. Действия генерал-поручика Веймарна достойны похвалы. И все же, усматривая опасность со стороны турок, мы решили послать ему в подкрепление отряд бригадира Суворова.
- Это какого Суворова? Не сына ли того Суворова, который в военной комиссии значился?
- Точно так, сына Василия Ивановича.
- Добро, - согласилась с решением коллегии императрица. - Как я поняла, нападения турок надо ожидать прежде всего на Польшу?
- Не только. Поступило донесение графа Румянцева, в котором высказывается предположение о возможности вторжения неприятельских войск в Малороссию со стороны Крыма. Принимая во внимание сие сообщение, коллегия считает необходимым выставить против неприятеля два корпуса - один против его главных сил, другой для прикрытия действий первого корпуса.
Улыбка исчезла с лица императрицы, во взгляде выразилась напряженная мысль. Она что-то взвешивала в уме.
- Две армии… Выходит, и командующих надобно столько же. На ком остановим выбор?
- В империи вашего величества много достойных генералов, - приподнялся Бестужев-Рюмин, поправляя на себе фельдмаршальскую звезду.
Александр Голицын с усмешкой покосился на него: уж не себя ли хочет предложить эта развалина? Хотя бывший канцлер и носил чин фельдмаршала, пожалованный ему императрицей, он вряд ли ведал, с какой стороны заряжается ружье.
- Сей вопрос зело серьезный, - подал голос Никита Панин. - Прежде надобно учредить военный совет…
- Время тянуть? - резко, почти со злостью оборвал его Григорий Орлов. - Кому начальствовать армиями - решать государыне, матушке нашей, а не совету.
Сидевшие с ним рядом одобрительно зашушукались: прав граф, зачем тянуть волынку?.. Кто-то вспомнил о фельдмаршале Салтыкове. Вот кому возглавить главную армию! Умный, опытный полководец. В Семилетнюю под Кунесдорфом самого Фридриха победил.
- Граф Салтыков достойный генерал, - со сдерживаемым раздражением сказал Панин, - но он стар, да и здоровье у него… Тут надобен такой, чтобы и опыт имел, и еще не стар был бы.
- Тогда, может быть, Румянцева?
На какое-то время воцарилось молчание. Сказать что-либо против этого человека было трудно. Румянцев находился в расцвете сил. И опыта предостаточно. В Семилетней показал себя не хуже графа Салтыкова. Одно худо - крут характером, своеволен, высшим чинам почтения должного не отдает…
Екатерина уставилась на раскрасневшегося Панина. Ее несколько удивляла горячность первого министра. Можно было подумать, что в этом деле он имел личную заинтересованность.
- Я не против графа Румянцева, - нарушил молчание Панин, - однако считаю более удобным дать ему корпус прикрытия. Граф хорошо знает тамошние места, да и войска у него уже под руками.
- Что ж, быть посему, - сделала утвердительный жест императрица, обращаясь больше к Панину, чем к остальным. - А кого в первую армию?
Панин многозначительно промолчал. Григорий Орлов громко покашлял. Наконец-то до него дошло, к чему клонил первый министр: Панину хотелось видеть командующим главной армией своего братца Петра Ивановича. "Ого, этим Паниным дай только волю!.."
- Я так думаю, ваше величество, - решительно поднялся Орлов, - командующим первой армией быть князю Александру Михайловичу Голицыну.
Услышав свое имя, Голицын выпрямился и уставился на императрицу ни живой ни мертвый. Государыня тоже посмотрела на него.
- Подойдите ко мне, князь.
Голицын, еще не оправившийся от радостной неожиданности, нетвердыми шагами приблизился к ней, преклонил колено.
- Я рада лично объявить вам о своем решении. Поздравляю, и да благословит вас Бог!
Она коснулась губами его напудренного лба и разрешила вернуться на место.
Интерес к совещанию как-то сразу пропал. Главный вопрос - кому командовать армиями - был решен, а прочее представлялось не столь уж важным.
Уловив общее настроение, государыня объявила:
- На сегодня разговоров довольно. Учредим военный совет, тогда поговорим еще раз.
Глава II
Проба сил
1
План военной кампании писался в Петербурге генеральскими чинами, которые не очень-то хорошо представляли себе стратегическую обстановку в предполагаемых местах соприкосновения с противником. Упущений в нем оказалось так много, что Румянцев, получив сей документ, даже расстроился.
Главную слабость плана Румянцев видел в том, что "наступательной" армии ставилась ограниченная стратегическая цель - не допустить турок до соединения с польскими конфедератами. Действия этой армии по существу сводились к осаде крепости Хотин, что при большой протяженности, южных границ и отсутствии в этом районе необходимых коммуникационных линий было совершенно нецелесообразно. Кроме того, самостоятельные действия двух независимых армий могли привести к опасной разброске сил от Днестра до Дона, что исключило бы самую возможность взаимодействия войск. Пользуясь этим, турки могли легко вторгнуться в Малороссию через неохраняемые пространства, которые неминуемо образовались бы в результате несогласованных действий русских армий, ударить в тыл любой из этих армий. План не учитывал ни условий района боевых действий, ни особенностей методов ведения войны противником.
Изучив план, Румянцев решил ехать в Киев. Ему представлялось, что еще не поздно что-то поправить, пересмотреть, уточнить. Князь имел в придворном военном совете, не говоря уже о коллегии, большое влияние и при желании мог многого добиться.
Адъютант Петухов, как часто с ним бывало, завздыхал: на дворе пурга, дороги занесло, подождать бы немного… Но Румянцев ждать не стал.
- Выезжаем сей же час.
С тех пор как его назначили командующим, в нем пробудился прежний Румянцев - тот, что водил полки в атаку на Гросс-Егерсдорфском поле, геройски сражался под Кунесдорфом, одержал славную победу в Кольбергской операции. Он снова готов был по 10–12 часов не слезать с седла, работать сутками.
В Киев приехал в полночь. Голицын уже спал. Камердинер, хорошо знавший Румянцева как родственника своего хозяина, поместил его в теплой комнате, принес ужин. Но Румянцев хотел большего:
- Нельзя ли разбудить князя?
- Как можно, ваше сиятельство? - даже испугался камердинер. - Его сиятельство не позволяют себя беспокоить, пока не встанут-с сами.
Делать нечего, пришлось ложиться спать. Зато утром он не дал князю даже позавтракать, заставил закрыться с ним в кабинете, чтобы поговорить с глазу на глаз.
- Догадываюсь, о чем хочешь поговорить, - неодобрительно посмотрел на него князь. - Не одобряешь плана военного совета и готов представить собственный.
- Ты, как всегда, прав, - не стал хитрить Румянцев. - План мне действительно не нравится. Он составлен без учета опыта прошлой войны, без понятия обстановки.
- Гм, без понятия… - с усмешкой качнул головой князь.
- Насколько могу уразуметь, - жестко продолжал Румянцев, обожженный его усмешкой, - план составлен на основе предположения о вступлении турецко-татарской армии в Польшу для объединения с конфедератами?
Голицын подтвердил:
- Военная коллегия располагает сведениями, что турки намереваются идти через Хотин к Каменец-Подольску. Соединившись здесь с конфедератами, они затем двинутся в Польшу и уже оттуда через Киев и Смоленск вторгнутся в Россию.
Пришел черед усмехнуться Румянцеву:
- Когда-то ты поучал меня политике, а теперь, вижу, самого надо учить. Неужели ты и впрямь думаешь, что конфедераты дозволят своевольным туркам и татарам, склонным к грабежам и насилию, войти в их страну?
Голицын покраснел. Такого тона он не мог терпеть даже от родственника. Румянцев и сам понял, что его чуточку занесло, и продолжал более мягко:
- Допустим, вам удастся закрепиться на Днестре, взять Хотин. А что дальше? Хотин находится в стороне от главных коммуникаций турецкой армии. Наступление на Хотин не только не приведет к разъединению турецко-татарских войск, оное не обеспечит даже надежного прикрытия от неприятельского нашествия на русские границы.
Голицын смотрел на него почти враждебно.
- Что вы, собственно, предлагаете?
- Главные действия следует развернуть в направлении Очакова и Перекопа.
- И в чем же превосходство сего плана?
- Во многом.