Они ведь и впрямь холодно жили в последнее время. Его ничего не интересовало, кроме своей работы. За четыре последних года всего три раза сходили в театр. Но во всех трёх спектаклях актёры так сквернословили, что по дороге домой не хотелось даже смотреть друг на друга. Разок попробовали, как в юности, пойти в кино. Фильм оказался неплохой, о любви, с юмором, – но вокруг в кинотеатре все говорили по телефонам, чавкали, шурша руками в вёдрах попкорна. К концу фильма оба настолько разнервничались, что, выйдя из кинотеатра, поссорились. Последние три года вместе ходили только в химчистку. Он помогал ей нести сумку. Ходили молча, думая каждый о своём. Возвратившись домой вечером, он запирался в своём кабинетике и гонял на компьютере какие-то картинки с графиками. Даже ужинать не выходил на кухню как прежде – перекусывал за клавиатурой, отчего между клавишами за несколько лет скопились крошки, кое-где скреплённые засохшим йогуртом. Когда она ему намекнула, мол, надо бы купить новый пылесос с большей тягой, чтобы это всё пропылесосить, они окончательно и навсегда друг друга не поняли. Самое страшное, не поняли без ссоры. Молча пришли к согласию взаимонепонимания. Она больше не пыталась врываться в его кабинетное пространство. Придя с работы, тихо проходила на кухню, надев заношенный халат и стоптанные тапочки. На кухне занималась обычным женским делом: смотрела телевизор и говорила по телефону с подругами.
Тост был долгим и обстоятельным. После него гости громко кричали "сладко!". Женщины с завистью смотрели на неё – как она смогла, несмотря на такое долгое замужество – девять лет, сохранить свежесть и красоту? Мужчины не менее завидовали ему: молод, а уже свободен! Под дружеские продолжительные аплодисменты они по-товарищески пожали друг другу руки.
– У тебя потрясающие духи! – сказал он, подливая ей шампанское после рукопожатия. – Новые?
– Да нет… Просто раньше не душилась, повода не было…
– Кто-то подарил? – как можно более безразличным тоном поинтересовался он.
– С аванса купила. Мне три года назад зарплату повысили…
Она заботливо положила ему в тарелку две тарталетки.
– Попробуй. Этот рецепт я изобрела сама, когда мы с подругами праздновали защиту моей диссертации.
– Какой диссертации?! – Его глаза стали больше, чем тарталетки, положенные на тарелку.
– Кандидатскую! Разве я тебе не говорила? Да ты попробуй тарталетки-то.
– Ты кандидат наук?!
– Давно уж. Я, между прочим, докторскую писать начала.
Тарталетка выпала из рук и шлёпнулась на пол по закону тарталетки – паштетом вниз.
Их разговор прервал его отец тостом, который был обращён к её матери:
– Наконец-то я никогда больше не увижу вас в своем доме! Какое счастье!
Развеселившиеся гости им тоже кричали "сладко!", и они на радостях жали друг другу руки гораздо дольше своих детей. И даже впервые обнялись.
– Надо же, какая ты молодец! – Он снова подлил ей шампанского. – А я… я… я тоже… – Ему вдруг невыносимо захотелось перед ней похвастаться. – Я, между прочим, теперь не просто менеджер…. а топ-менеджер!
– Да что ты! Прямо вот так – топ?!
– Ты что, не веришь?
– Наоборот! Радуюсь за тебя. Я же единственная ещё до свадьбы говорила, что ты далеко пойдёшь. А мне не верили. За дурочку принимали. Видишь, не такая дурочка оказалась, да? Менеджер – шутка ли? Да ещё… топ!
На душе от её слов ему стало ещё веселее, чем от шампанского.
– Слушай, а давай потанцуем, а?
Тамада распоясался окончательно и, увидев, что они идут танцевать, объявил прощальный танец. Но они его не слышали, как и завистливого шепотка гостей:
– Витёк, Витёк… Да оторвись ты, слышь, от салата! Смотри, а она ведь ещё ничего? Долго в девках не засидится!
Витёк посмотрел на свою жену с гораздо меньшим восхищением, чем только что смотрел на салат:
– А может, и нам так же?
– Ты чего? Салата объелся?
Вернувшись после танца на свои места, распалённые вином и воспоминаниями, они разговорились о том, какие планы у каждого на будущее. Со смехом отметили, что мечтают примерно об одном и том же. Это показалось им забавным, и они с шампанским вышли на балкон.
– Какой сегодня замечательный день! – сказала она, продолжая руками следить за причёской.
– Мне давно не было так хорошо!
Расходились гости поздно, на прощание снова кричали "сладко!", хохотали до колик. Благодарили за чудесный вечер, забирали подарки, подаренные к свадьбе. Желали хорошей последней брачной ночи.
– Ну, ты довольна? – спросил он, когда они остались одни среди груды немытой посуды.
– Очень! Сегодня был лучший день в моей жизни! – Она поднялась на цыпочки и дружески чмокнула его в щёку.
От этого поцелуя он осмелел и обнял её.
– Ты что?! – Она решительно отстранилась. – Зачем тебе всё это?
– Ты это… Ты… потрясающая!
– Все вы так говорите… Лишь бы… своего добиться от нас, незамужних.
– Нет, правда… Я серьёзно… Ты зря. – Он помялся, а затем всё-таки решился: – Ты знаешь, это, наверное, глупо звучит… Но ты… Выходи за меня замуж, а?
– Ты что?! Что ты такое говоришь? Мы ещё недостаточно хорошо с тобой знаем друг друга! – Она еле освободилась от его настойчивых объятий.
– Неправда! То, что я узнал о тебе сегодня, меня… меня просто восхитило! Я ведь всю жизнь мечтал встретить такую женщину, как ты. А сегодня… на Воробьёвых горах я… просто влюбился в тебя… с первого взгляда!
– Боже мой! Как тебе не стыдно? В твоём возрасте… топ-менеджер… и с первого взгляда? Скажешь тоже…
– Уверяю тебя, погляди на нас в зеркало, мы правда подходим друг другу.
– Всё равно один день – это слишком мало, чтоб делать столь серьёзное предложение. Надо всё обдумать! – Она впрямь залюбовалась картинкой в зеркале.
– Что тут думать?! – Он снова сделал попытку поцеловать её в губы.
– Нет, нет… только не это! – Она ещё более решительно вырвалась из его объятий и от смущения стала поправлять окончательно развалившуюся причёску.
– Ну почему же?
– До свадьбы нехорошо! – сказала она и пошла мыть накопившуюся за вечер посуду, предварительно надев на себя заношенный халат и стоптанные тапочки.
Прощёное воскресенье
Боже мой! Сегодня же прощёное воскресенье. Чуть не прозевал. Одиннадцать минут осталось до конца дня, а я ещё никого не простил.
Жена тоже хороша – не могла утром напомнить, что сегодня всех простить надо. Никогда ей этого не прощу! Нет, нет, нет… Надо простить! Говорят, если всех, на кого обижен, в этот день простить, то многие болезни исчезнут. Хорошо! Душа обновится. Хорошо! Карма просто отвалится. А главное, если те, кого ты простишь, тебя при этом не простят, им от твоего прощения ещё хуже будет. Очень хорошо. Надо срочно всех простить.
Только прощать надо правильно. Как священник учит. Сначала представить себе того, кого прощаешь, мысленно подойти к нему, обнять, поцеловать… Очень ласково сказать: "Прощаю тебя, дорогой. И ты меня прости, а то хуже будет…" И так всех поимённо, на кого обижен. Обнять, поцеловать и послать… в смысле отпустить.
А на кого я обижен? На друзей, коллег, врачей, на вчерашнего гаишника, на ГАИ вообще вместе с МВД, не говоря уже о правительстве. Этих не то что простить, перебить мало. Нет, нет, в такой день их тоже надо простить. Да, простить! А потом перебить. Нет, сначала перебить, а потом простить!
Не отвлекаться, не отвлекаться… На кого я ещё обижен? На родственников – это ещё две деревни. На лиц кавказской национальности. Интересно, я что, за оставшиеся десять минут всю эту шелупонь перецеловать должен? Кто вообще это правило придумал – целовать всех, на кого обижен? А если я обижен на свою итальянскую сантехнику? Особенно на массажную ванну, которая начинает работать как массажная, только когда из неё вылезаешь?
Священник тоже хорош. "Твою ванну, сын мой, сглазили на таможне". Не знаю, не доверяю я что-то сегодняшним священникам. Смотришь на их лица – и как-то не верится, что они постятся.
Боже мой! Остаётся всего девять минут, а очередь на прощение только растёт. Короче, кого я только что простить хотел? Ах да, жену! Значит, как там? Представить? Представил! Подойти? Подошёл! Вот она стоит прямо передо мной. Теперь поцеловать. Сколько же лет мы с ней уже не целовались? Но сегодня надо пересилить себя. Вот так, подойти поближе… Нет, глаза лучше закрыть. Не могу. Всё-таки двадцать лет вместе живём – своё не целуется. А может, потому, что я не сформулировал, за что я её прощаю? Интересно, она мне изменяет? Не знаю. А я ей? Знаю, но прощаю! Правильно! Прощаю тебя, дорогая, за то, что я тебе изменяю! Надо же, и правда на душе полегчало. Тогда и за остальное тоже прощаю. И за ссоры наши беспричинные. Ты же не виновата, что вся в мать свою пошла. А та просто вампириха, кикимора укушенная… Тесть тоже монстр. Попугай шишколобый. Пылесос энергетический. Упырь. Сейчас я вас прощу! Сейчас я вас так прощу…
Нет, нет… Нельзя сегодня о родственниках так думать. Завтра можно. А сегодня только ласково, как священник учил. Дорогие мои, любимые упыри, негодяи мои ненаглядные… Нет – "негодяи" неласково. А как ласково? Может, в честь такого дня хотя бы частицу "не" убрать? Годяи? Точно. Годяи! О, представил себе – стоят передо мной два годяя, смотрят на меня своими обмылками годяйскими!
Кстати, кто точно годяй, это вчерашний гаишник. Отбирает права и лыбится. Недоумок. Нет, нет, недоумок – тоже грубо. Без "не" лучше. Доумок! Причём не только доумок, но и доносок. Интересно, я что, Господи, и его поцеловать должен? Жестокое правило. Ты его рожу видел? Вся в прыщах, как ёж противотанковый. Уж лучше я всю сантехнику перецелую, вместе со сливным бачком.