Но, по сравнению с самим фактом гибели Парфена, ничто не имело почти никакого значения: ни причина смерти, какой бы глупой она ни была, ни показания свидетелей. В прошлое одним огромным куском отвалилась и ушла целая эпоха – эпоха. «Король умер!» – голосом главного местного печатного органа провозгласили уполномоченные на это официальные лица, и сразу же стало ясно, что обратить приветственное «Да здравствует король!» просто не к кому, потому что всех потенциальных преемников Парфен извел еще при жизни, можно сказать, собственноручно.
Отец Василий вышел из храма и глянул в небо. Дождь прекратился, но установившаяся несколько дней назад холодная, мерзкая и совсем не августовская погода так и донимала окончательно продрогших устькудеярцев. Из подсобки, в которой размещалась храмовая бухгалтерия, вышла троица недавних «гостей». Один искоса глянул в сторону священника, и все трое направились в центральные ворота, за которыми их ждали две сверкающие черной эмалью и серебристым никелем машины: классический «шестисотый» и, кажется, «Рэйнджер».
«И эти не местные, – цокнул языком священник. – Понавалило вас!» Вот уже третий день, как Усть-Кудеяр переживал наплыв чужаков, и чем дальше, тем их становилось больше. Откуда они узнавали о гибели Парфена? Порой отцу Василию казалось, что вся криминальная Россия собралась почтить память до срока умершего местного мафиози. По крайней мере, обряд отпевания ему заказали уже в шестой раз.
Сначала священник пытался честно объяснить настырным парням, что все давно и многократно оплачено, и отпевание состоится, как и договорено, ровно в пять. Но заказчики все шли и шли, платили и платили, а всякую попытку не принять деньги воспринимали как личное оскорбление. Эти, последние, и вовсе решили, что они здесь самые главные… чуть до греха, засранцы, не довели! Отец Василий перекрестился. Больше всего на свете священник хотел, чтобы Парфена поскорее предали земле и этот бесконечный и суматошный день наконец завершился. Вместе со своим дождем, холодом, похоронами и всей этой расфуфыренной братвой! Он так хотел поскорее попасть в свой, пусть и недостроенный, но уже такой уютный дом, в царство любви и тепла, где правит милая супруга Олюшка и пахнет свежеоструганными сосновыми досками, молоком и сдобой.
* * *
Без пяти минут пять отец Василий вместе с диаконом Алексием уже подъезжали к дому Александра Ивановича Парфенова. Бело-розовый трехэтажный особняк с башнями, колоннами и, само собой, с видом на Волгу почему-то сиял электричеством, сквер напротив был превращен в стоянку для «Мерседесов», а к парадной лестнице, казалось, невозможно пробиться сквозь строй плечистых и скуластых парней в черном.
«Обслуга, – догадался священник. – Главные персоны внутри, у гроба…» Он решительно протолкался сквозь братву и вошел в дом.
Огромный зал с шестиметровой высоты потолками и узорным паркетным полом был заполнен почти весь. Мужчины в дорогих черных костюмах с достоинством подходили к черному полированному гробу и затем так же неторопливо отходили, уступая место следующим. Отец Василий всмотрелся и почти сразу обнаружил единственных женщин во всем зале: сестру и мать Парфена, выглядевших среди этой роскоши чужеродно и даже нелепо. Глаза женщин были сухи, а в лицах отчетливо читалась странная смесь испуга и недоумения, словно лежащее перед ними тело никогда не принадлежало самому близкому для них человеку.
Когда отец Василий понял, что собственной воли ближайших родственников не хватает даже на то, чтобы подойти к батюшке, он решительно раздвинул широкими плечами стоящую ближе остальных к гробу элиту, кивнул диакону и взял инициативу в свои руки.
И по мере того как читались каноны и стихиры, Апостол и Евангелие, люди в зале притихали. Наступало главное событие дня. Неизвестно, знали они это или нет, понимали или не до конца, но еще не минет и суток, как раб божий Александр вступит на тяжкую для каждой души дорогу загробных мытарств, и тогда ни одно злодеяние не останется незамеченным, ни одна молитва во спасение – лишней.
Едва отец Василий завершил чтение разрешительной молитвы, подкованная в деле отпевания своих соратников братва подтянулась поближе, подхватила гроб и под пение трисвятого понесла его к выходу.
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас! – внушительным баритоном пропел священник, и упакованные по последнему писку мужики истово закрестились. «Проняло! – неожиданно мелькнула у отца Василия неуместная в такой ситуации, насквозь крамольная мысль. – Чуют свою грядущую участь!»