- Давайте, маэстро, давайте! - шипел Тополев. - Не упускайте! И так, чтоб лицо стервеца было видно.
- Мало света, - шепнул Ребров.
- Где ж я вам свет раздобуду, маэстро?
- Вы уверены, что с этой камерой что-то выйдет при подобных условиях?
- Новейшая камера! В Берлине купили! Лучше на сегодняшний день быть не может. Снимайте!
- Света мало, света бы…
Но вышло на удивление неплохо - Тополев был доволен. Обещал заплатить после… И слово сдержал: заплатил десять тысяч марок и снова исчез.
После этой вылазки, как бы случайно, в ателье появился Китаев. Трюде наделала в записях неразберихи, перепутала некоторые заказы; Борис возился, сортировал конверты и вносил записи заново. Свет в ателье потускнел, Борис оторвал глаза от гроссбуха: перед ним стоял щегольски одетый высокий господин с тонкими усиками и большими голубыми глазами невротика. Он был в легком пальто парижского покроя, снег лежал на воротнике, поблескивая. Одной рукой он прижимал к груди шляпу, другой (на пальце перстень с фиолетовым камнем) держал фотокарточку: молодой камер-паж с галунами и прекрасная княгиня в бальном платье. Борис только сейчас понял, что в ушах звенит затихающий колокольчик. Забыл закрыть дверь, подумал он. Увлекся, - ему было жалко Трюде (хотел непременно исправить все). Конец дня. В лаборатории оставались ретушеры, лаборанты, в студии над свадебным альбомом возились художники. Борис взял карточку: камер-паж улыбнулся, глаза княгини посветлели. Скорей всего ее глаза были голубыми. От силы двадцать три. Ему - каких-нибудь восемнадцать. Весь навытяжку. Полная грудь любви. Лосиные рейтузы, ботфорты, шпоры, на сгибе руки камер-паж торжественно держал каску с султаном и андреевской звездой. На оборотной стороне: que Dieu vous benisse.
Посетитель стряхнул капли с рукава.
- Вот, опять мокрый снег, - сказал он и устремил на него болезненно-рассеянный взгляд. Ребров смутился: в гроссбухе клякса.
- Портрет брата, - лепетал незнакомец. - Хотелось бы увеличить - поставить в рамку - как можно скорей. Я уезжаю послезавтра!
Голос посетителя дрожал, дыхание бежало на поезд. Отказывать Борис не умел.
- Мой родной брат и княгиня Юсупова… После этого бала из ревности или зависти его разжаловали по доносу… Из ревности и зависти, и то и другое… Он был блестящий, талант, поэт… Лучший друг написал рапорт, какая-то ерунда, политические разговоры… Чушь! Мой брат никогда не интересовался политикой… Разжаловали в унтеры и - в Маньчжурию, bon chance!. Десять лет спустя - легендарная встреча - я сам присутствовал: Английский клуб - бридж - я проигрался - кто выиграл, не помню - играли по мелкому - выходим в фойе - ба! Лучший друг моего брата бросается в ноги… Молит о прощении… Кто старое помянет… Обнялись. И что говорит этот друг моего брата…? Он говорит: "А ты знаешь, я столько думал, а ведь ты тогда был прав!" Ха-ха! Прав! Вообразите! В чем? В чем был он прав, если мой брат и не говорил и даже не думал про царя ничего! Такое было время - искривленное: все шептались, шушукались, друг друга подозревали… Через год после этого: то же место - те же игроки - бридж - я проигрался, как всегда - влетает мой верный друг: только что в кого-то стреляли - подозреваемый заходил в клуб - советую вам… Я к моему дорогому брату, он смеется и машет на меня рукой… Как знаешь, как знаешь… Немедленно выхожу через черный ход и как можно скорей… Через пять минут влетает ЧК, всех арестовывает, всех к стенке… всех и моего брата… Вот эта фотокарточка - все, что осталось… послезавтра поезд… как можно скорей…
- В нашем ателье, увы, так скоро не получится, у нас сейчас много заказов…
- А где можно? Мне необходимо! - топнул ногой посетитель.
- Понимаю, - ответил Борис, поглядывая на художников и ретушеров, которые уходили, прощаясь, он им кивал, и шепотом: - Я попробую договориться… попробую что-нибудь придумать…
Лицо господина с фотографией искривилось. Задергалась губа.
- Уж попробуйте, - чуть ли не с вызовом сказал посетитель, - придумайте что-нибудь! Я в этом "Салоне", в номерах, еще ночь буду… Кухня у них отвратительная… Табльдот такой, что от запаха все нутро сворачивается! Послезавтра уезжаю, так что - будьте добры!
Борису вдруг показалось, что все это какое-то представление. Незнакомец заскочил в ателье, чтобы спрятаться от каких-нибудь преследователей, которые летели за ним на всех порах от черного хода Английского клуба. Наверняка играли крупно, и не проиграл, а выиграл, подумал художник.
- Ах да, забыл представиться! - хлопнул себя по лбу посетитель. - Сорок лет, а памяти нет. Китаев! Валентин Антонович Китаев! И я к вам с рекомендацией.
- Какой рекомендацией?
- Сейчас узнаете. Вы ведь закрываетесь? Давайте я вас подвезу!
Крупными хлопьями валил снег. На улице ждал знакомый таксомотор. Большой, как рояль. За рулем сидел граф Бенигсен.
Ребров часто видел графа на стоянке в конце улицы Лай. Граф прогуливался возле своего громадного автомобиля в офицерских галифе и высоких сапогах. Как-то Борис видел его вместе с генералом Васильковским. Генерал был в папахе и генеральской шинели с шашкой на боку. Граф, как всегда, в тяжелом кожаном шлеме, который придавал ему вид воздухоплавателя. Широким шагом они молча шли по улице Пикк. Люди смотрели им вслед. Ни на кого не обращая внимания, граф и генерал дошли до церкви Святого Духа, сверили часы с часами на церкви и очень церемонно простились. Некоторые потом говорили, что в Ревеле снимали фильм.
Граф и теперь был в кожаном шлеме пилота. Рядом с ним сидел Тополев, что-то тараторил, граф неподвижно смотрел сквозь стекло в снег, казалось, даже не слушая того.
- Вот кто мне вас рекомендовал! - воскликнул Китаев, распахивая дверцу.
- Добрый вечер, маэстро! - сказал Тополев. - Как поживаете?
Копию Борис сделал у француза, тогда же напечатали и фотографии с нескольких пленок. Китаев остался доволен, заплатил щедро, с тех пор время от времени заходил к Борису. Несколько раз они встречались в городе. Китаев приглашал художника в кафе, угощал, жаловался, что в Ревеле скучно, в Риге немного веселей, но все равно очень и очень скучно…
Был он разным; меняя костюм, менялся сам. То был смешливым, то хмурым, как туча. Иногда становился придирчивым и капризным. С другими он говорил скороговоркой, подергивался, хлопал глазами, как при первой встрече в ателье. Борис вскоре заметил, что сам Китаев оставался при этом спокоен, он просто изображал, что нервничает, заставляя торопиться и дергаться всех вокруг, входить в его положение, стремиться поучаствовать в нем; теперь с особым наслаждением Борис наблюдал, как при виде Китаева швейцары и лакеи спешили ему услужить, кельнеры суетились, все перед ним расшаркивались. Китаев только хлопал ресницами и приподнимал ухоженные брови, изображая беспомощность.
Всегда получалось так, что говорил он, а Ребров слушал, вставляя что-нибудь. Китаев чаще всего вспоминал о коротком периоде, который провел в Москве, у него там была тайная связь с актрисой.
- Не знаю, почему-то меня преследует Москва, хотя я родом из Санкт-Петербурга, но ярче всего вспоминаю Москву, наплывает без спросу и томит, знаете… Что-нибудь звякнет, и тут же всплывает ранняя весна в Москве, когда снег сходит, знаете, везде капель, журчит и сквозь прочий шум резво летят подковы экипажей, по-новому грохочет трамвай - все проснулось! А бывает, еду с каким-нибудь стариком в купе, от него пахнет старостью, французским одеколоном, сигарой, и вдруг он, шелестя газетой, начинает прикусывать зубами, по-стариковски, знаете, зуб о зуб, стук-стук, стук-стук, и сразу: московский зимний трамвай - глухо бежит сквозь снег - стук-стук, стук-стук… А что вы делали в прошлом году в декабре? Во время переворота были в Ревеле? Видели что-нибудь? Страшно небось было?
Ребров сказал, что ничего не видел, весь день сидел в лаборатории у француза, а потом рассказали…
- Много работаете, - заметил Китаев.
- Я с детства много работаю, - рассказал, что у отца в Петербурге было свое ателье, там и начал…
- Сколько же вам было? Что вы делали?
- С одиннадцати лет по субботам я разносил заказы по домам, в собственные руки.
- А что за ателье у вас было? Где?
Борис сказал, что ателье было скромное, в подвале, на окраине, назвал адрес.
Для бедных, подумал Китаев, попытался вспомнить улицу, в которой косточкой в горле стоял корень знакомой фамилии, но так и не всплыло (возможно, знал человека с такой фамилией), - кроме ателье Шрадера и Чеснока, ни одного не вспомнил…
В собственные руки, думал Китаев, одиннадцатилетний мальчик по субботам… должно быть, получал чаевые… копеечку… бедно жили, бедно…