2
Алена открыла дверь квартиры и не поверила глазам. В конце неосвещенного коридора, в ярком проеме распахнутой двери большой комнаты она увидела рядом с отцом Анатолия Сергеевича и мать... Это было невероятно! Она знала точно, что они еще года полтора должны быть в командировке за границей...
Анатолий Сергеевич и мать, улыбаясь ей - мать как-то плачуще и восторженно, а Анатолий Сергеевич бодро,- отодвигая шумно стулья, начали подниматься, и вслед за ними, помедлив, обеими руками пригладив седую шевелюру, встал из-за стола отец.
И то, что был он в линялом синем спортивном костюме, в шлепанцах на босу ногу, а они одеты так модно и красиво, отчего выглядели не только счастливее, но и гораздо лучше него, людьми какого-то особого сорта, кольнуло ей сердце. Она подумала, что мать снова привезла заграничные вещи и, как случалось прежде, желая гордо от них отказаться, она все-таки соблазнится ими и станет, как того и хочется матери, болтать с ней обо всем на свете, словно ничего не произошло, словно она беззаветно любящая дочь. И отцу, конечно же, будет все ясно, и он обидится, но промолчит и даже не усмехнется иронически...
Осознание этой возможности настолько унизило Алену перед самой собой, что ей захотелось сразу как-то задеть мать, дать ей почувствовать свои? взрослую независимость.
И мысль об этом парне, о Короле Федоре, приласкала ее предвкушением того, как должно удивить мать подобное знакомство.
Почти непроизвольно отступила она к лестнице, обернулась и негромко позвала:
- Федор!
И мгновенно в глубине спящего дома ожила лестница – загремела, затопала... В секунды рядом с ней на площадке оказался Федор и с готовностью выдохнул:
- Я!
Его поспешность в соединении с только что пережитым из-за него страхом развеселили Алену. Она решительно потянула его за рукав полушубка в квартиру.
Упираясь и приговаривая взволнованно:
- Да куда ж это! Мне ж пора... Ну, честное слово, идти надо! - он все-таки вошел, и тут, в тесной сумрачной прихожей, стало особенно заметно, какой это крупный и сильный человек.
- Здравствуй, мамочка,- едва сдерживая улыбку торжества, сказала Алена матери.- Ты наверняка не знакома. Это... Это мой друг. Федор... Что же ты, Федор? Пожалуйста, раздевайся.- Она дернула за веревочку выключателя, и в прихожей вспыхнул яркий свет.
Федор сощурился на него и просяще протянул:
- Да ведь поздно уже...
- Счастлива видеть вас, Анатолий Сергеевич,- не обращая внимания на отнекивания Федора, быстро говорила Алена.- А мы-то с папой думали, вы еще долго в своей загранице просидите.
- О-ля-ля! - весело воскликнул Анатолий Сергеевич и покрутил лобастой головой, поблестев очками.- Насчет того, что она моя, это небольшой перебор... А ведь все хорошеет,- сказал он.- На тебя становится похожа, Ирина... Ты не находишь, Сева? - спросил он отца.
Тот в ответ пожал плечами.
- Мы только получили оттуда ваше поздравление к Новому году, и вдруг - вы здесь... Стряслось что-нибудь? - спрашивала Алена, снимая пальто; и Анатолий Сергеевич помогал ей, и мать тянулась обнять, а она взглядом искала глаза отца, который остался стоять на пороге большой комнаты, привалясь плечом к косяку, и морщился недоуменно.- Ах, папа, ты ведь тоже, кажется, не знаком. Я и забыла. Прости. Это Федор. Прекрасный шахматист, перворазрядников обыгрывает с закрытыми глазами.
- Что же вы стоите? Раздевайтесь, Федор.- Всеволод Александрович боком протиснулся между Анатолием Сергеевичем, который вешал Аленино пальто, и обнявшимися матерью и дочерью.- Пожалуйста, раздевайтесь...
Одно было на глазах приятелей в озорной надежде на новое знакомство увязаться за девушкой с приглянувшейся фигурой и с веселым блеском глаз на румяном мило-округлом лице; потом в общежитии в ответ на расспросы приятелей можно было бы небрежной усмешкой дать понять, что дело привычно слажено; иное - ни с того ни с сего очутиться в московской квартире среди чужих и таких солидных людей, поглядывающих на него искоса и с настороженностью, слышать эти слова о загранице, обонять тревожно холодящий запах духов... Да и в московскую квартиру он попал впервые за четыре так незаметно пролетевших года... Все завод да общежитие, по субботам в кино, иногда в театр или на хоккей, если в цехкоме перепадали билеты, на экскурсию, когда возили,- это он любил, ну, а в гости - в женское общежитие, выбираться откуда случалось под утро...
От неожиданности происшедшего он растерялся, а так как теряться не привык, все не мог собраться, чтобы сказать хоть что-то складное; стоял, соображая, отчего эта девушка, даже имени которой он не знает, затащила его в свою квартиру, представляет другом...
- Что же ты, Федор? Снимай полушубок. Гарантирую, тебя здесь никто не съест. И не красней так, ради бога,- сказала Алена, поворачивая к нему свое сияющее лицо.
- С мороза это я,- с трудом выговорил Федор. И все эти незнакомые Федору люди заулыбались с каким-то облегчением.
"Ах, вот оно как! Смеются... Надо мной!" - подумал Федор с боязнью снова сделать что-то смешное и непроизвольно тоже усмехнулся, но одновременно почувствовал приступ ожесточения против этих, говорящих с ним на одном языке, но таких мучительно непонятных ему людей.
По книгам на самодельных стеллажах во всю стену коридора, по книжному шкафу, который был виден в приоткрытую дверь комнаты, по очкам обоих мужчин и по замшевому пиджаку Анатолия Сергеевича опознав перед собой ученых, Федор приободрился привычно зазвучавшим в нем, уравнивающим всех голосом Высоцкого: "Товарищи ученые, доценты с кандидатами, замучились вы с иксами, запутались в нулях..."
Картинным жестом он снял шапку, вложил в согнутую кренделем руку, небрежно стянул перчатки, кинул в шапку, подал ее Всеволоду Александровичу, стал было снимать полушубок и чуть не задел вышедшую из кухни пожилую рыжеволосую женщину в розовом халате, поверх которого был на ней передник с оборками, а на ногах шитые серебром домашние туфли с загнутыми носками.
- Здрасьте,- поклонился он ей.
- Елена Константиновна, это Федор,- сказала Алена.
- Да уж слышу: "Федор", "Федор". Вышла посмотреть, что за Федор такой,- проворчала Елена Константиновна и, как показалось Федору, не без подозрения оглядела его.
"Чего она?" - подумал Федор, вновь теряясь, от мучительной попытки посмотреть на себя глазами этих людей.
Был он в лучшем своем костюме - серебристо-синем, вельветовом и, судя по ярлыку и по тому, что брал он его у фарцовщика на Беговой, "фирмовом",- и у канареечного цвета рубахи углы воротничка закруглены, и галстук был нормальный... Может, вид такой - малость шалый...
И вдруг он сообразил, на что она так пристально смотрела. На наколку! Забыл он, забыл про наколку! Лучше и перчаток было не снимать, а дать отсюда ходу...
На правой руке у него, у большого пальца, синела похожая на птичку, простершую крылья, эмблема воздушно-десантных войск, а под ней - совсем давнее, крупно: "АНЯ". За эту "АНЮ", вдобавок к распухшей руке, он был десять лет назад первый и последний раз в жизни выпорот отцом.
Давность этого происшествия сейчас особенно напомнила ему, что он самостоятельный человек, которому стыдно впадать в такую растерянность.
Федор отдал полушубок Всеволоду Александровичу, и тот начал его вешать на качнувшуюся было напольную вешалку, полную одежды. Федор по-военному прищелкнул каблуками и резко наклонил и поднял голову:
- Полынов.
Одной рукой придерживая вешалку, Всеволод Александрович протянул ему другую:
- Ивлев. Отец Алены.
-Очень приятно.- Федор крепко сжал своей большой рукой его холодную кисть.- Поглубже бы надо повесить,- посоветовал он,- а то все рухнет.- Он перевесил свой полушубок и Аленино пальто, и вешалка перестала крениться.- Вот так вернее...
-А это мама моя,- сказала Алена.
-Ирина Сергеевна.
-Очень приятно,- сказал Федор, готовясь к рукопожатию, но вовремя замечая, что Ирина Сергеевна своей узкой в кольцах руки ему подавать не собирается, а, как показалось ему, пристально вчитывается в злополучную "АНЮ" или пытается понять эмблему ВДВ.
-А это Анатолий Сергеевич.- Алена помолчала, дожидаясь момента, когда Федор и Анатолий Сергеевич шагнут друг к другу, и бесстрастно добавила: - Мамин муж...
Федора как жаром обдало.
-Чертков,- шутливо тоже щелкнул каблуками Анатолий Сергеевич, ободряюще улыбнулся Федору и с наигранной строгостью покачал головой: - Ах, Алена, Алена...
-И в кого у нее такой ангельский характер, Ивлев? - поинтересовалась Ирина Сергеевна.
Всеволод Александрович пожал плечами и спросил Федора:
-Вы чай будете или кофе?
Безразлично было Федору, чай ли, кофе ли; чужая жизнь сшибала с ног. Бежать ему отсюда хотелось, вот что!
-У нас в доме ломаться не принято,- не без назидательности заметил Всеволод Александрович и тут же смягчился.- Я вам все-таки чай заварю... Отличный чай - из трех сортов...
Он прошел из прихожей в кухню, и Елена Константиновна, чуть помедлив, направилась за ним.
-Вы действительно в шахматы играете с закрытыми глазами? - обратился к Федору Анатолий Сергеевич.
- Могу немного, - ответил Федор.
-Только уж обязательно вот так.- Алена крепко зажмурилась.
- Толя, надеюсь, это не на всю ночь,- озабоченно сказала Ирина Сергеевна.- Мы кое-что должны тут посмотреть, а ты будь, пожалуйста, на взлете... Пойдем, ангел мой ехидный,- слегка потрепала она дочь по щеке и поморщилась от удовольствия, коснувшись этой холодной с мороза, шелковистой кожи, и потянула Алену за собой.