– Мадам, – сказал Хардман, – я просто никакого понятия не имею. – Двое выпивавших за одним столом китайцев без любопытства взглянули. Тут явилась Тетушка, колоссальная, с широко открытыми приветственными объятиями.
– Ах, – сказала она, – вот великая радость. Вы оказываете нам честь не так часто, как надо бы.
– Мистер Бэшюн-Фрейзер наверху?
– Мистера Бэннон-Фрейзера тут нынче нет.
– Наверху, с той самой сучкой.
– Ни с какой он не с сучкой; в любом случае, здесь его нет. Может, в каком-нибудь другом месте.
– Пойду посмотрю. – Миссис Толбот направилась к центральному залу.
– Нельзя туда, – предупредила Тетушка. – Это для постояльцев. – И всей тушей преградила дорогу. – Заходите в бар, выпейте чуточку. Вместе со мной. – И потащила миссис Толбот в сторону, схватив ручищей-окороком цвета сырой говядины хрупкий локоть. Миссис Толбот шлепнулась на круглый стул, уткнулась локтями в стойку, зашмыгала.
– Все одинаковые, – всхлипывала она. – Все вы одинаковые. – И яростно набросилась на Хардмана: – Ты со своими проклятыми католическими добродетелями. Не настолько добродетелен, чтобы…
– Хватит, – оборвал ее Хардман. – Не здесь.
– Что будете, дорогая моя? – заискивающе спросила Тетушка. – Джин?
– Двойное виски.
– Слушай, – сказал Хардман Краббе, – мне идти надо. К десяти обещал вернуться. – Подмигнул, кивнул в сгорбившуюся над стойкой бара спину миссис Толбот. – В контору забегай как-нибудь.
– Я и сам ухожу, – сказал Краббе. Потом взглянул на миссис Толбот, супругу начальника Службы просвещения штата, напившуюся, не в себе, одинокую, не способную вести машину. И добавил: – Где-нибудь через минуточку. – Хардман опять подмигнул и тихонько ушел. Тетушка помахала ему, заговорщицки подмигнула.
– Как приятно тут вас видеть, – обратилась она к миссис Толбот. – Очень было б приятно видеть чаще. У нас иногда бывают приемы, из Бангкока и Пинанга приезжают милые люди. Хотят видеться с симпатичными европейцами.
– Ох боже, боже, – сказала миссис Толбот. – Никого никогда не хочу больше видеть. – Проглотила виски и крикнула: – Бой!
– Слушайте, – сказал Краббе, – выпейте томатного соку. Холодного. Вы ели что-нибудь?
Она безрадостно рассмеялась.
– У нас дома вечно едят. Беспрерывное представление. Ради бога, не напоминайте мне о еде.
– Не пейте больше виски, – попросил Краббе. – Прошу вас.
Она качнула головой.
– Стараетесь оградить меня от худшей стороны моей натуры, или что? – Чуть по-детски шепелявила, глядя на него, равномерно попивая виски из полного стакана.
– Давайте я вас домой отвезу, – предложил Краббе.
– Считаете, я машину вести не могу, или что? – Тот же тоненький детский невинный голос.
– Ну, разрешите мне отвезти вас домой. Он забеспокоится.
– Кто? Бэннон-Фрейзер? Он забеспокоится при нашей встрече. Я дам ему повод для беспокойства. Свинья. Червяк.
– У нас милые люди бывают, – сказала Тетушка. – Радиола есть. Можно потанцевать.
– Можете тут оставить машину, – продолжал Краббе. – Утром бой ее приведет. Давайте, позвольте мне отвезти вас домой.
– Ну, волынку завел. – Девочка-кокетка. – У тебя планы насчет меня? О-о-ох, как интересно.
– И повар новый, – добавила Тетушка. – Китаец. Получает сто пятьдесят в месяц.
– Еще одну на дорожку, – решила миссис Толбот, – прежде чем меня мистер Краббе уложит в мою одинокую постель. Или в свою одинокую постель. В какую? – Вытаращила па него глаза, покачиваясь, со слегка накопившейся в уголках губ пеной.
– Пошли, – сказал Краббе, беря ее за руку.
На улице моросило. Миссис Толбот потеряла равновесие, шарахнулась в стену.
– Держитесь, – сказал Краббе и обнял ее. – Моя машина тут, за углом.
"Абеляр" стоял, гладкий, призрачный в слабом уличном свете. Выяснилось, что этим вечером никто в нем домой не поедет. Все шипы проколоты. Должно быть, хорошие люди мистера Джаганатана с жаждой знаний, в утолении которой им отказал плохой белый мужчина, совершили мелкую месть. Краббе выругался, придерживая миссис Толбот.
– Глядите-ка, что эти свиньи сделали с моими покрышками.
Миссис Толбот поняла шутку и от всего сердца, почти трезво расхохоталась.
– Ничего смешного, – буркнул Краббе.
– Теперь вам придется отправиться ко мне домой, – сказала она.
– Давайте ключи от машины.
– Нет. Я сама вожу собственную машину.
– Только не сегодня. Давайте ключи.
– Нет. Садитесь.
Краббе заколебался. Почему-то она казалась протрезвевшей. Язык не заплетался; ключ зажигания был ловко вставлен.
– Ну. Поехали?
Машину она вела слишком быстро, но реакции вполне нормальные. Виляла по дороге из стороны в сторону, но быстро нажимала на тормоз. Возвращавшийся домой велорикша на много ярдов избежал гибели.
– Слушайте, – заметил Краббе, – дорога не та. – Она свернула с главного шоссе, мчалась к аэропорту. На слова его не обратила внимания. – Не та дорога, – повторил он.
– Да, милый. Знаю, что не та.
– Гогда какого черта вы делаете?
– Разве не знаешь, милый? Там, дальше по дороге, есть симпатичное тихое место, где нам с тобой будет вполне уютно.
– Но, черт побери…
– И я говорю. Черт побери всё. И всех. Молодость бывает лишь раз.
Физическое наслаждение само по себе хорошо, а некоторые мистики утверждают, что Бог точно так же хорош, как хорошо на вкус яблоко. В любом случае, не стоит отказываться от предложенного добра, несмотря на мораль, честь, личную гордость (она мстит Бэннон-Фрейзеру), сознание, что рано или поздно возникнет чертовская куча проблем. Краббе взял предложенное, как дольку апельсина, очищенный банан. Тем временем дождичек стучал по крыше машины, а на диспетчерской башне светился красный огонек – понапрасну.
7
– Брат, брат! Не сиди без конца у себя в магазине. Пойдем сегодня с нами выпивать.
Мохиндер Сингх пребывал в нерешительности. У них все очень хорошо. Картар Сингх – полицейский констебль, жирный, счастливый сознанием, что сейчас, за два года до пенсии, повышенья уже не получит. Тейя Сингх, безмятежно глубоко дышавший пузом-валуном, – ночной уличный сторож при китайском отеле. Никому терять нечего. Тогда как ему, Мохиндер Сингху, приходится идти своим путем, и терять есть чего: крупный годовой доход за свободно прогулянный день. Он пребывал в нерешительности.
Картар Сингх до того разжирел, что был вынужден пересматривать эстетические стандарты. До того разжирел, что не выглядел толстым; триумфальная жирность звучала какой-то победной восторженной утверждающей песнью, а не панихидой по исчезнувшим мускулам и выпиравшим кишкам. К этой жирности и сводился сам Картар Сингх: его плоть воспевала громоздкими кантиленами с сочными педальными нотами конгениальную самодовольную глупость, глупость, по своей сути не менее положительную, чем солнце. Примерно неделю назад Картар Сингх патрулировал улицы с констеблем помоложе – со смышленым малайцем, – и часы над банком пробили час.
– Теперь все, – сказал малаец. – Пора отчитываться за дежурство в участке.
– Откуда ты знаешь? – спросил Картар Сингх.
– Часы только что пробили, – ответил малаец.
Картар Сингх от души рассмеялся и говорит:
– Дурак, ну и что? Эти часы то и дело бьют.
Тейя Сингх представлял собой одни грязные седые волосы, чуть пробившуюся редкую бороду, грязные белые одежды и тюрбан, который постоянно надо было поправлять. Спал всю ночь на койке сторожа, досыпал днем. Теперь взял выходной от спанья – редкий случай.
– Смотри, – сказал Картар Сингх. – Вот бутылка доброй самсу, которую я получил в виде взятки от одного китайца. Очень светлая. Значит, хорошая. Возьми из своей кассы деньги, брат, ибо у нас нет ничего, пойдем в какой-нибудь кедай, потешимся.
Мохиндер Сингх пребывал в нерешительности. Оглядел магазин: рулоны материи, слоны из мыльного камня, трусы, соски для младенцев, бритвенные лезвия, единственный комод из камфорного дерева – и сказал:
– Трудно. Хозяин должен в магазине сидеть.
– Не всегда, брат. Мы, сикхи, время от времени должны встречаться. Нас так мало, а других рас так много. Мы должны показать миру солидное лицо, показать, что мы все заодно. Давай, брат, запусти руку вот в эту с верхом полную кассу, пойдем с нами в кедай поразвлечься.
Мохиндер Сингх забрал из кассы все ее содержимое – две долларовые бумажки и горсть мелочи, – запер дверь. Подозрительно глянул на высохшего китайца, который сидел в трусах, ковыряя в зубах, у соседней аптекарской лавки, на портного-малайца через дорогу.
– Не надо бы мне это делать, – сказал он, – арендная плата за месяц еще не уплачена.
– Что такое арендная плата, брат? Тирания домовладельцев. Пошли.
Рука об руку они проследовали по крытому проходу, приветствуя разнообразных знакомых. Вошли в Мусульманскую столовую Чень Леня, заняли центральный стол, громко потребовали стаканы. Потом откупорили свою самсу и выпили друг за друга.
– Что с нами будет, – спросил Тейя Сингх, – когда они получат свою независимость? Вижу впереди тяжелое время для сикхов.
– Сикхи против всего света, – сказал Картар Сингх. – Что такое немножко малайцев и еще немножко китайцев? Мы – раса воинов, можем биться за свои права.
– Где твой браслет? – спросил Мохиндер Сингх. – На запястье у тебя пет браслета. Каждый сикх должен носить браслет.
– Я способ нашел открывать им пивные бутылки, брат. К несчастью, он сломался. Другой раздобуду.