Доктор Фе галантно взял дам под свое покровительство. Скотт-Кинг и Уайтмейд ехали в машине с кем-то из его подручных. Они мчались через предместья Беллациты: трамвайные пути, недостроенные виллы, порывы горячего ветра и слепящая белизна бетонных стен. Вначале, после самолетной прохлады, жара показалась приятной, но теперь тело у Скотт-Кинга начало зудеть и чесаться, из чего он понял, что одет не по сезону.
- В последний раз я ел ровно десять с половиной часов тому назад, - сказал Уайтмейд.
Подручный доктора Фе наклонился к ним с переднего сиденья и показывал различные достопримечательности.
- Вот на этом месте, - сказал он, - анархисты застрелили генерала Карденаса. А здесь радикал-синдикалисты застрелили помощника епископа. Вот здесь члены Аграрной лиги живьем зарыли десять Братьев-Проповедников. На этом вот месте сторонники биметаллизма самым невероятным способом надругались над женой сенатора Мендозы.
- Простите, если мне придется вас перебить, - сказал Уайтмейд. - Но не могли бы вы сказать, куда мы теперь едем.
- В министерство. Там будут рады с вами познакомиться.
- Мы тоже будем рады с ними познакомиться. Но в данный момент мы с моим другом изрядно проголодались.
- Да, - сказал с состраданием подручный, - мы читали об этом в наших газетах. О ваших продовольственных карточках, о ваших забастовках. Здесь у нас все очень дорого, но зато всего много - для тех, кто может платить, поэтому наши люди не бастуют, а много работают, чтобы разбогатеть. Не правда ли, так лучше?
- Возможно. Мы непременно обсудим это позднее. Однако в данный момент нас волнуют не столько общеэкономические проблемы, сколько наши индивидуальные и весьма неотложные потребности…
- Приехали, - сказал подручный. - Это министерство.
Как и многие нейтральские здания новейшего времени, министерство не было достроено, однако спроектировано было в суровом однопартийном стиле, типичном для диктатуры. Портик с простыми колоннами без капителей, зияющий пустотой, огромный дверной проем, фигуры барельефа, символизирующие Революцию, Юность, Технический Прогресс и Национальный Гений, лестница. Однако то, что они увидели на ступеньках лестницы, оказалось куда более неожиданным: по обе ее стороны, точно игральные карты, притом в какой-то странной сдаче, куда попали одни лишь короли да валеты, снизу до самого верху стояли трубачи возрастом от 60 до 16 лет, наряженные в камзолы средневековых герольдов; более того - головы их были увенчаны коротко подстриженными светлыми париками; но и это еще не все - их щеки покрывал густой, почти осязаемый слой румян. Как только Скотт-Кинг и Уайтмейд ступили на нижнюю ступеньку лестницы, эти фантастические персонажи поднесли к губам свои трубы и протрубили фанфарный туш. При этом один из них, который, судя по крайней дряхлости, приходился им всем почтенным родителем, стал по мере слабых сил бить в крошечные литавры.
- Честно сказать, - буркнул Уайтмейд, - я нынче что-то не настроен на подобные шутки.
Среди трубного рева они поднялись на площадку, где человек в вечернем костюме сыграл в честь гостей марш на рояле, после чего их повели в зал для приемов, заставленный рядами скамей и трибунами. Он несколько напоминал зал суда, да и на самом деле нередко служил для заседаний трибунала, где приговаривали какого-нибудь честолюбивого политика к высылке на неуютные острова, лежащие поодаль от берегов родины.
Зал уже был полон. В центре на троне под балдахином восседал министр культуры и отдыха, мрачного вида молодой человек, потерявший большинство пальцев, забавляясь с бомбой еще в пору последней революции. Доктор Фе представил ему Скотт-Кинга и Уайтмейда. Министр одарил их жутковатой улыбкой и протянул искалеченную руку. Его окружало с полдюжины высокопоставленных чиновников, и доктор Фе представил каждого из них гостям. Почетные титулы, поклоны, улыбки, рукопожатия; потом Скотт-Кинга и Уайтмейда отвели в их собственный загон, где находились и другие гости, прибывшие на празднество, числом около дюжины. На красном плюшевом сиденье, предназначенном для каждого гостя, лежала кучка буклетов и программ.
- Не очень-то пригодно в пищу, - пробормотал Уайтмейд.
С лестницы донеслись звуки труб и литавр; прибыла еще одна, последняя группа гостей, которая также была представлена руководству; затем началась церемония.
Голос министра культуры и отдыха, вероятно и от рождения не отличавшийся особой мягкостью, еще больше огрубел от выступлений на шумных уличных митингах. Он говорил очень долго, а потом уступил место на трибуне достопочтенному ректору Беллацитского университета. Скотт-Кинг изучал тем временем книги и брошюры, предоставленные в его распоряжение, всю эту обильную продукцию Министерства народного просвещения - сборник избранных речей Маршала, монография по предыстории Нейтралии, иллюстрированный путеводитель по горнолыжным курортам страны, годичный отчет Корпорации виноградарства. Ничто, похоже, не имело здесь прямого отношения к происходящему, за исключением многоязычной, воистину полиглотской программки предстоящих празднеств:
"17.00. Церемония открытия торжеств министром культуры и отдыха.
18.00. Прием делегатов в Беллацитском университете. Костюм вечерний.
19.30. Торжественный прием, вино и закуска а-ля фуршет в муниципалитете Беллациты.
21.00. Банкет, организованный Комитетом празднования трехсотлетия Беллориуса. В музыкальном сопровождении молодежного отделения Беллацитской филармонии. Костюм вечерний.
Ночлег в отеле "22 марта"".
- Видите, - сказал Уайтмейд, - до девяти часов есть нам не дадут, и попомните мои слова - они еще и опоздают вдобавок.
- У нас в Нейтралии, - сказал доктор Фе, - в Нейтралии, когда мы счастливы, мы не наблюдаем часов. А сегодня мы очень счастливы.
Отель "22 марта" получил свое название в честь какого-то уже забытого ныне события, которыми изобиловала история восхождения Маршала к власти и в связи с которым был тогда по горячим следам удостоен переименования крупнейший отель столицы. За эти годы он пережил - в зависимости от перемен политического климата - столько же официальных переименований, сколько и самая площадь, на которой он был расположен: "Королевский", "Реформа", "Октябрьская революция", "Империя", "Президент Кулидж", "Герцогиня Виндзорская"; нейтральны, впрочем, всегда называли его попросту "Риц". Отель возвышался над пышной субтропической зеленью, фонтанами и статуями - солидное сооружение с разнообразными украшениями в стиле рококо, бывшими здесь в моде полвека назад. Отель служил местом встречи для представителей нейтральской аристократии; они бродили по его просторным коридорам, сидели в уютном фойе, оставляли у портье письма друг для друга, иногда занимали у барменов немного денег, иногда звонили отсюда и, конечно, ежедневно судачили о том о сем, а по временам и дремали в удобных креслах. Они не пользовались платными услугами отеля. Они просто не могли себе этого позволить. Цены здесь были установлены законом, и притом высокие, к ним прибавлялось еще множество совершенно головокружительных налогов - 30 % за обслуживание, 2 % гербового сбора, 30 % налога на предметы роскоши, 5 % сбора в фонд зимней помощи, 12 % сбора в пользу инвалидов и жертв революции, 4 % муниципального сбора, 2 % федерального налога, 8 % налога на удобства и излишки жилплощади, превышающие минимальные потребности, а также множество еще самых разнообразных сборов; налоги эти росли, так что номера гостиницы и ее роскошные рестораны стали недоступны ни для кого, кроме иностранцев.
Иностранцев же в последние годы здесь бывало немного; в "Рице" процветало казенное гостеприимство; и все же угрюмый кружок нейтральских аристократов, исключительно мужчин - ибо, несмотря на бесчисленные революционные перевороты и оптовое распространение свободомыслия, нейтральские дамы все еще скромно сидели по домам, - по-прежнему собирались в отеле. Это был их клуб. Они носили темные костюмы и очень жесткие воротнички, черные галстуки и черные ботинки на пуговках; они курили сигареты в длинных черепаховых мундштуках; лица у них были темные и морщинистые; они беседовали о деньгах и о женщинах бесстрастно и отвлеченно, ибо никогда не имели в достатке ни тех, ни других.
Городской сезон в Беллаците подходил к концу, и в тот летний вечер десятка два потомков крестоносцев, еще не выехавших на лето к морю или в свои родовые поместья, как всегда собрались в прохладном холле "Рица". Они были первыми вознаграждены зрелищем возвращения иностранных профессоров из Министерства культуры и отдыха. Вид у гостей был запаренный и умученный; их завезли, чтоб они смогли облачиться в свои академические одеяния для приема в университете. Выяснилось, что у прибывших последними - Скотт-Кинга, Уайтмейда, мисс Свенинген и мисс Бомбаум - багаж пропал. Доктор Артуро Фе бушевал за столиком администратора, как лесной пожар; он заклинал, он угрожал, он звонил по телефону. Одни утверждали, что багаж был конфискован на таможне, другие - что он украден шофером такси. В результате выяснилось, что вещи были попросту забыты в служебном лифте на верхнем этаже отеля.
Доктору Фе удалось в конце концов собрать представителей науки, Скотт-Кинг надел магистерскую мантию и шапочку, Уайтмейд - куда более пышные одеяния новоиспеченного доктора Упсалы. Среди представителей разнообразных цитаделей науки, облаченных в университетские одежды, которые делали их похожими то на судейских с гравюр Домье, то на персонажей знаменитого артиста мюзик-холла Уилла Хэя, особняком стояла мисс Свенинген в своей прозрачной спортивной рубашонке и белых шортах. Мисс Бомбаум ехать отказалась. Она сказала, что ей еще нужно дотянуть статью.