Иванов Андрей Спартакович - Копенгага стр 21.

Шрифт
Фон

- Он говорит: зачем теперь секс, если его уже год не было? Если сейчас будет секс, то какой смысл было не иметь его целый год до того? Это он мне так говорит… Я не понимаю, зачем мне он это говорит, если я в первую очередь не понимаю, как можно жить без секса, и почему он целый год не спал с женщиной или дружком?! Я не понимаю… Целый год - ничего! Мне кажется, он уже достиг того состояния, когда не нуждаются вообще ни в чем. Еще чуть-чуть - и он станет таким, как отец. Но даже отец, он ведь живет с женщиной… А Иоаким - уже нет!

С другой стороны, Иоаким мог провернуть что-то только ради забавы, просто, чтобы себе самому устроить небольшую встряску. И это больше всего нервировало Фредди…

Дангуоле тоже так считала.

- Вероятней всего, что он задумал себе приключение просто от скуки, - сказала она.

Я доверял ее интуиции…

* * *

Сначала я познакомился с Фредериком (Иоаким приехал позже), и Фредди для меня навсегда стал как бы оригиналом. Его манера быстро говорить и говорить много; его скользкие усмешки над собственными шуточками, пущенными словно в скобках; его мимика - все это для меня стало его и только его собственностью. Потом, когда из Мексики приехал Иоаким, который старше Фредди на три года, все, что я нашел в Иоакиме, включая их внешнее сходство, мне казалось пародией на Фредерика. Я не мог отказаться от мысли, что Иоаким, старший брат, подражает младшему брату, Фредерику, и это заблуждение сохраняется до сих пор. Фредерик мне кажется старше, умнее, рассудительнее и намного талантливее старшего брата. Иоаким живет с чертенком в голове, он его слушает и поступает не как человек. Он много курит, а теперь еще и кокаинит, больше не пишет…

- Так, побренчит на гитаре свою мексиканскую народную - но разве это практика? - качал головой Фредерик с джоинтом в зубах, чистя площадку возле костра. - Откуда берутся эти камни? Откуда берется этот хлам? - возмущался он, швыряя камни в гущу "чапараля".

Он метал их туда и говорил:

- Там поднимутся горы! - Кинул туда огрызок яблока и многозначительно изрек: - Скоро там будет сад, яблоневый сад!

Он запустил туда металлический предмет и сказал, что там будут построены заводы. Кусок стекла - туда же:

- Там взойдут небоскребы из стекла и пластика!

Фредерик любил перформансы. Из всего он старался сделать спектакль.

- Жизнь - это карнавал, - говорил он. - Скучать нельзя. Если человек скучает, это значит, что он не умеет ощутить карнавала, не умеет свою жизнь наполнить весельем… Таких людей было бы жалко, если бы они не отравляли атмосферу и не мешали другим наслаждаться карнавалом! Поэтому этих людей надо отстреливать! Просто стрелять!

И тут же, лукаво улыбаясь уголком рта, добавлял:

- Это была шутка.

Он не любил, когда его воспринимали всерьез или думали, что он серьезен.

- Серьезным быть вредно, - говорил он.

Поэтому всегда не договаривал, а если и договаривал, то старался затем все повернуть таким образом, будто сказал это полушутя, не на самом деле. Он боялся показаться пафосным. Боялся, что все подумают, что он моралист или кого-то может осуждать за что-то…

У него было полно всяких странных опасений, они в нем были, как носовые платки; чуть что, из кармана выныривало опасение, которое, как платок, стирало с лица улыбку, и он начинал путаться в экивоках…

На стене их домика была табличка: "Falkoner alle" - тень Копенгагена легла и на маленький домик в Хускего.

- Откуда взялась табличка? - как-то спросил я.

Фредерик ответил, что его отец когда-то прилепил ее.

- Мы живем на Falkoner alle! - сказал и засмеялся, несколько раз сгибаясь от смеха, повторил: - Мы живем на Фальконер алле! - Успокоился и сказал: - Это своего рода фуск! Обманка!

Я тоже посмеялся над этой иллюзией. Да, у них все было "фуск", ирония над собой, халтура, шутка, подделка, наёбка… Фуск. Они из самих себя делали фуск! Притворялись и выворачивали себя наизнанку, лишь бы не показаться излишне черствыми. Они играли в самих себя, и над своими словами и поступками первыми и посмеивались, приговаривая:

- Я сфусковал! Это был фуск! Не поймите меня неправильно! Фуск, всего лишь фуск!

- Верить в то, что ты живешь на Falkoner alle… - начал говорить Фредерик, но сбился. - Или нет. Верить в то, что ты живешь в Хускего… Или, что ты живешь вообще… Что это ты, а не кто-то другой… Все это такой же фуск, как верить в то, что мы живем на Falkoner alle!

* * *

Однажды Фредди, Иоаким, Джошуа и Хенрик решили в первый раз отправиться за грибками.

Это были те самые желтенькие на тонкой ножке грибки, похожие на сосок.

Чтобы грибки показались, как это было принято у хускегорцев, надо было первый найденный гриб непременно съесть - и Фредерик съел.

Ошибки быть не могло. Грибки показались. Они начали собирать, но Фредерик почему-то продолжал их поедать. Он не замечал никаких изменений. Он хотел собрать больше всех, поэтому каждый второй найденный гриб отправлял в рот, чтобы показалось еще и еще больше грибков. При этом ничего не менялось. Он себя хорошо чувствовал. Ему было одиннадцать лет. Он привык курить травку. Грибки не действовали. Он продолжал кушать. И вдруг - началось…

Что было потом, он не помнил. Он вел себя странно. Джошуа, Иоаким и Хенрик испугались и убежали. Несчастного нашел лесник. Он долго пытался добиться толкового ответа от мальчика. Это длилось несколько часов. Потом все прошло.

С тех пор Фредди не ест грибки. С тех пор он не такой, как все. Он всегда торопится что-то сделать, чем-то занять себя. Торопится бросить одну подружку, чтобы найти другую. Чтобы поскорее бросить и ее. Он спешит домой, чтобы набить косяк и написать песню. Дома ему не сидится, он прыгает на мотороллер и мчится куда-то, чтобы поскорее забыть обо всем. Он мчится куда-то, чтобы где-то там написать другую песню или сыграть вновь написанную, придумать историю, рассказать или услышать анекдот, который он торопится рассказать всем дома, в Хускего, и никто не смеет его задерживать. Он вечно кому-то нужен. Его всегда кто-нибудь где-то ждет. Его мотороллер с треском проносится и перечеркивает вечернюю синь, как телеграммный пунктир. Его можно слышать несколько раз в сутки: то туда, то обратно. Он вечно кого-то ищет, ждет от кого-то звонка, по десять раз на дню проверяет электронную почту, мобильный телефон, сумку в Коммюнхусе, сумку, в которую почтальон кладет письма. Он всегда говорит, что должен встретиться с кем-то. Он всегда нервно подсасывает воздух губами, закатывая глаза. Он прикладывает руку к горлу, не успев пожать вашу, и уже прощается с вами, уже тает во мгле, потряхивает на ходу рукой в воздухе, будто ошпарил ее, показывая тем самым, что у него все горит. Он спешит на встречу с Полом, чтобы быстро проститься с ним, потому что ему надо встретиться с кем-то еще, кто давно его ждет, еще раньше, чем он договорился с Полом, и он уже actually late. У него много ингейджментов, договоров, групп, с которыми он играет, певцов, которым он подыгрывает, учеников, баров, где его ждут в дыму сумрачные личности, напитанные алкоголем и травкой, намечено вечеринок всякого толка, где он должен играть… Он всюду и везде… там и тут, как Фигаро. Он торопится жить, старается не замечать, что живет. Он совершенно безумная личность.

И еще он гениален.

Так говорят музыканты. Многие считают: то, что делает этот двадцатитрехлетний мальчик на своем клавесине, просто высший пилотаж.

Пол иногда зовет его Моцартом. И конечно, Фредерик играет у Пола. Там все держится на нем. Без Фредди у Пола музыки нет, одна тоскливая гитара.

Фредди сочиняет тоже, но смеется над своими сочинениями, хотя они мне кажутся восхитительными по своей гармонии и простоте.

* * *

Фредди взорвал джоинт, потянул-потянул, передал мне и заиграл мне песенку, которую сочинил две недели назад. Пустил в пляс пальцы по клавишам и запел, смешно, становясь практически анимационным.

Когда петь было не нужно, он нейтральным голосом объяснял мне, что это пародия на датскую народную песенку.

Я кивал, умиляясь…

Он пел, пел…

Что-то про какую-то Камиллу, которая неизвестно где шляется по ночам, а он якобы ее ищет, ждет, тоскует по ней, ох, Камилла, ах, Камилла, где же ты? Уу, Камилла…

Я понимал только в общих чертах.

Песенка была простенькая, игривая.

Это было самое главное.

Все остальное не важно…

Особенно, когда так некисло обдолбан…

Он прервался и сказал, что уже успел ее несколько раз выдать за датскую народную!

- Фуск, в общем-то, - жеманно усмехнулся он, - но люди поверили…

- Ты настоящий фускер, - сказал я.

Он отмахнулся.

- Я всего лишь сын своего отца…

И снова пустил пальцы в пляс…

Ах, Камилла, Камилла…

- О, да, - кивал я, - о, да…

Я знал его отца…

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке