А девушка эта смотрит на меня с любопытством и хитринкой, которая так привлекает; во взгляде её – смесь кокетства, задора и интереса, будто она меня дразнит и одновременно изучает. Но я держусь, не отвожу взгляда от её серых, самую капельку раскосых глаз, в которых отражается огонёк коптящей на столе свечи, словно кто-то невидимый могучей пятерней держит меня за затылок, не давая малодушно уронить глаза в стол или отвернуться.
Откуда-то извне до меня доносится высокий Анин голос:
– Эй, про меня не забыли?
– Ну как про тебя забудешь! – на выдохе произносит Татьяна, и второй раунд гляделок заканчивается. Вничью.
Я прикладываюсь к кружке и делаю большой, должно быть, самый большой за сегодня, глоток. Затем ставлю кружку на стол и закуриваю. В голове творится что-то странное.
Появляется реанимационная бригада, мои друзья. Первым идёт Че, за ним, чуть пошатываясь, прилизанный мокрой пятерней Дон Москито, замыкает процессию чему-то улыбающийся Панк Петров. Все трое подходят к нашему столику.
– Я смотрю, ты времени даром не терял! – воодушевлённо произносит Че. – Не представишь нас дамам?
– Разумеется. – Я встаю. – Так, по порядку: Сергей, Николай, Олег. Они же: Че, Дон Москито и Панк Петров. А это, – показываю на девушек, – Анна и Татьяна.
Девушки синхронно кланяются, что выходит у них очень мило.
– Ну, с Анной мы все знакомы, – льстиво говорит Че, – прекрасные стихи.
– Спасибо, – кивает Анна, – не искренне, но, всё равно, спасибо.
Че пропускает её слова мимо ушей и делает небольшой шажок в сторону Татьяны.
– А вас я вижу впервые. Тоже пишете?
– Н-е-ет, – отвечает Татьяна с ухмылкой, – упаси бог. Моё отношение к поэзии ограничивается дружбой с поэтессами.
– И поэтами, – вставляет Аня.
– Ну, не без этого, – пожимает плечами Татьяна, – мне нравятся мужчины со странностями.
– Со странностями? Это ко мне! – восклицает Че, хватает свой стул и оказывается между нашими новыми знакомицами, причём ближе к Татьяне, от чего я испытываю несильный, но достаточно чувствительный укол ревности.
– Так, и в чём же странность? – по-медицински интересуется Татьяна, – Сергей, правильно?
– Да, в общем-то… – начинает Че.
– Серёжа у нас актёр, – встреваю я, – играет в театре.
– Надеюсь, не в анатомическом? – уточняет Анна.
– Нет, он лицедействует на четверть ставки в театре в прошлом красной, а теперь трёхцветной армии.
– Разрешите представиться: король массовки, – Че привстаёт и, махая русой чёлкой, словно поп кропилом, картинно кланяется по очереди вправо и влево, Татьяне и Анне. Девушки хихикают, а я переживаю второй, гораздо более ощутимый укол ревности.
– А вот этот молодой человек с боевой раскраской, которую заработал, защищая свою барышню от хулиганов – скульптор, – не давая девушкам сосредоточиться на Че, – говорю я, – ваяет, в основном, обнажённых дам, так что если хотите быть увековечены в мраморе или граните, милости прошу в натурщицы.
– Ну, насчёт мрамора ты загнул, и, тем более, насчёт гранита, – отзывается, закуривший одну из своих длиннющих сигарилл, Панк Петров, – я работаю в основном с песчаником, туфом, иногда с гипсом… а насчёт натуры, это да, всегда, пожалуйста. Моя студия к вашим услугам.
Девушки молча переглядываются. Че смотрит на меня с плохо скрываемым удивлением, я же отвечаю на его взгляд страшными глазами, в которых аршинными буквами написано: "Уйди, я её первый увидел!"
– Что же до нашего четвёртого друга, – показываю рукой на Дона Москито, – то, как вы уже догадались, он – поэт.
– Да, мы догадались, – кивает головой Татьяна.
– Слышали, – подтверждает Анна, – и видели.
– От лица компании прошу его извинить, – мёртвым голосом произносит Че, – он сегодня немного не в форме. Перебрал-с. Обычно Коля себе такого не позволяет, но сегодня, видимо, что-то не так на небосводе.
Услышав своё имя, Дон Москито поднимает на нас мутный, полный страданий взгляд, но уже через пару секунд его мокрая голова поникшим бутоном снова свисает с плеч. Девушки, чуть скривив лица, отворачиваются.
– Судя по содержанию его стихов, – на вдохе сообщает Анна, – у него личная драма. Возможно, в этом причина.
– Очень даже может быть, – соглашается Че, – он у нас нежный. Не мужчина, а облако в штанах.
Анна мечет на него негодующий взгляд, на что мы с Татьяной, предварительно переглянувшись, реагируем улыбами.
– Не вижу ничего смешного! – фыркает Анна.
– Я что-то не так сказал? – удивляется Че.
– Анна считает, что Маяковский убил русскую поэзию, – поясняю я, – и поэтому ненавидит всё, что с ним связано.
– Не совсем так, – чуть успокоившись, произносит Анна, – но, по сути, верно.
– Простите великодушно. – Че прикладывает сложенные руки к груди. – Не знал, что это для вас так важно. Чем я могу искупить свою бестактность?
– Разве что смертью, – сощурив глаза до щёлочек, сообщает Анна после секундного раздумья. – Скажите, а в театре, где вы служите, ставят Маяковского?
– Это "Клопа", что ли? – уточняет Че. – Или эту, как её, "Баню"?
– Не только, – кивает Анна, – ещё бывают спектакли по мотивам его поэм.
Че сосредоточенно трёт лоб.
– Нет, ничего такого у нас не ставят. Раньше, может быть, но не теперь. Сейчас идут: "Мария Стюарт", "Гамлет", "На бойком месте" и "Мастер и Маргарита". Я в нём, кстати, задействован…
– "Мастер и Маргарита"? – в унисон спрашивают девушки.
Видимо, почувствовав интерес к себе, Че принимает академическую позу.
– Да, да, я знаю, спектакль очень сложный, – с апломбом вещает он, – но в нашем театре ставили и не такое. Может быть, вы слышали, в восьмидесятые был такой спектакль…
Анна перебивает его.
– А кто играет Маргариту?
– Воробьёва, – удивлённо отвечает Че, – Гиена, в смысле, Елена Львовна. А что?
– Эта та, которая в "Гусар-девице", что ли играла? – спрашивает Татьяна.
– Она, – кивает головой Че.
– Так ей же сто лет в среду! – кричит Анна. – Какая из неё Маргарита?
Че разводит руками:
– Какая есть. У нас говорят: "Возраст для актрисы не главное, главное, чтобы её муж был директором театра".
Девушки задорно смеются, а вот мне не до смеха. Ревность тонюсенькой, но чертовски острой шпажкой колет меня под ребра слева после каждой удачной реплики Че, который подводит свой спич про театр к логическому завершению.
– Кстати, если у вас есть желание лицезреть госпожу Титову в образе Маргариты Николаевны, – вкрадчиво начинает он, – а заодно и вашего покорного слугу в роли третьего легионера в пятом ряду, буду счастлив устроить вам контрамарки.
Девушки снова переглядываются. По выражению их лиц я пытаюсь понять, какова будет реакция на предложение Че, что у меня, разумеется, не получается.
– Мы на секундочку вас покинем, – объявляет Татьяна, делая глазами знак Анне.
– Да, надо припудрить носик, – откликается та. – Мы быстро.
Девушки встают и, взяв сумочки, направляются в сторону уборной. Мы провожаем взглядами их удаляющиеся тылы. Девушки движутся строем "пеленг", давая нам возможность всё внимательно рассмотреть и сравнить. После того, как они выходят из нашего поля зрения, Панк Петров также отбывает в, как он выразился: "тронный зал", оставляя нас с Че наедине. Чуть тёплый Дон Москито не в счёт.
– Ну и чего ты завёлся? – вопрошает Че после долгого и неудобного молчания.
– Ревность, – отвечаю я, чувствуя приливающую к лицу кровь.
– Понятно, – кивает головой он, – запал, что ли?
– Ещё не знаю, – честно признаюсь я, – просто, понимаешь…
Че делает снисходительный жест рукой:
– Валер, это называется: "чувство собственника".
Он абсолютно прав, и от понимания этого мне становится ещё гаже.
– Называй, как знаешь, – бурчу я в ответ.
Че только пожимает плечами: мол, всё равно.
Напряжённое молчание продолжается. Смотрю на дверь женской уборной, в надежде, что та распахнётся и явит наших новых знакомиц, но та остаётся закрытой. Проходит ещё некоторое время в молчании.
– Интересно, чего они так долго? – наконец, не выдерживаю я.
– Надо полагать, общаются, – невозмутимо отвечает Че.
– Интересно, о чём?
– О нас, скорее всего. Распределяют цели.
– Может, и мы с тобой распределим?
Че смотрит на меня с неподдельным удивлением.
– Да не нужна она мне тысячу лет! И прекрати вести себя, как идиот, ладно?
Киваю в знак согласия. Я не верю тому, что он говорит, но правду выяснять не хочется. Через минуту возвращается помрачневший Панк Петров.
– Где бабы? – спрашивает он, зевая.
– Ещё не вернулись, – отвечает Че.
– Понятно, а вы чего такие кислые?
– Цели распределяли, – поясняю я.
Лицо Петрова вытягивается:
– А мне-е-е-е?
– У тебя рука в этом самом… – говорит Че совершенно серьёзно, – давайте решать, что будем делать с Колей.
Смотрю на Дона Москито, и понимаю, что он совсем плох, и с ним действительно надо что-то делать. Раньше он достаточно уверенно держался в седле, то есть на стуле, теперь же это получается у него совсем плохо – он вот-вот завалится на бок. Только поддержка подошедшего Панка Петрова спасает его от второго за сегодняшний день падения.
– Да, надо бы его на воздух, – заключает Че.
– Может, лучше сразу домой? – предлагает Панк Петров, с трудом удерживающий Дона Москито в состоянии неустойчивого равновесия.
– Согласен, – говорю я, – кто его повезёт?
– Один не справлюсь, – стонет Панк Петров, – он тяж-ж-жёлый.