Прозаика и драматурга Сергея Носова не интересуют звоны военной меди, переселения народов и пышущие жаром преисподни трещины, раскалывающие тектонические плиты истории. Носов - писатель тихий. Предметом его интереса были и остаются "мелкие формы жизни" - частный человек со всеми его несуразностями: пустыми обидами, забавными фобиями и чепуховыми предрассудками. Таков и роман "Фигурные скобки", повествующий об учредительном съезде иллюзионистов, именующих себя микромагами. Каскад блистательной нелепицы, пронзительная экзистенциальная грусть, столкновение пустейших амбиций и внезапная немота смерти - смешанные в идеальной пропорции, ингредиенты эти дают точнейший слепок действительности. Волшебная фармакопея: не фотография - живое, дышащее полотно. Воистину Носов умеет рассмешить так, что начинаешь пугаться своего смеха.
Сергей Анатольевич Носов
Фигурные скобки
Февраль две тысячи такого-то года (20** - кто бы запомнил порядковый номер?): это когда по обилию снега уже в январе побиты рекорды двух или трех десятилетий.
Вчера была пятница, будни прошли, а поезд идет, и в мозгу Капитонова формируются схемы обстоятельств момента.
Вот сам Капитонов. Минуту назад он покинул купе. Взрыв "Болеро", и он ищет по карманам мобильник.
А вот и московское время.
16:07
Это Оля, из оргкомитета.
- Евгений Геннадьевич, здравствуйте. Вас не может встречающий найти. Вы, собственно, где? - Я, собственно, в поезде. - А почему не выходите? - Потому что еду.
На несколько секунд потусторонняя Оля лишается дара речи. Капитонов спокоен - к недоразумениям он готов. На электронном табло в торце коридора уже не время, а температура как есть: –11. Нормально. Не холодней, чем в Москве.
А в вагоне очень сильно натоплено.
- Простите, куда вы едете?
Очаровательно. Куда же он едет?
За окном промелькнуло двухэтажное строение с гигантскими сосульками, свисающими до земли. И снова - деревья, снег, деревья.
- В Петербург, Оля. В Санкт-Петербург.
- Но поезд уже прибыл давно. Вас встречают на вокзале.
- Вот как? Но мне еще полчаса до Ладожского вокзала. Если по расписанию.
- Подождите, но почему до Ладожского?
- А до какого?
- До Московского?
- Оля, сосредоточьтесь! Вы мне вчера сами позвонили и сказали, что билетов на "Сапсан" нет, но, если я хочу успеть ко второму дню, можно еще заказать на проходящий поезд из Адлера. Вы забыли? Сел я на Казанском вокзале, не на Ленинградском, а выйду, судя по всему, на Ладожском, не на Московском!.. Трясусь я в душном вагоне все утро и весь день. Это не самый хороший поезд и это не лучший способ путешествовать из Москвы в Петербург.
- Простите, Евгений Геннадьевич, то была не я, другая Оля. Она вам перезвонит.
Дверь в купе открыта. На Капитонова глядят попутчики - дама, которую зовут Зинаида, и ее сын даун по имени Женя, взрослый уже. Зинаида смотрит сочувственно, а даун Женя - восторженно.
Проводница с веником в руке мимо проходит, она тоже слышала разговор:
- Не переживайте, скоро этот поезд отменят к чертям собачьим, вон вагон полупустой.
- А я и не переживаю.
Вошел, сел. Сидят. Едут. Теперь уже скоро.
- Я сначала подумала, что дочь позвонила, - говорит Зинаида.
Он уже пожалел, что рассказал ей о дочери.
Перед глазами Капитонова побежали черные буквы на белой стене - радикальный призыв к вооруженному восстанию. Потом - гаражи, что ли. Он никогда не приближался к Петербургу с этой стороны. Ладожский вокзал открыли за несколько лет до того, как уехал он в Москву из Питера. Он только один раз был на Ладожском - когда они с женой встречали дочь из летнего лагеря. Ей тогда было одиннадцать.
Зинаиде жалко попутчика:
- Жалко, говорю, вам поспать не пришлось.
- Ничего, - говорит Капитонов.
Большую часть дороги не общались - от самой Москвы, где он сел, то есть подсел - к ним, уже едущим, и до почти что Окуловки. А четвертого пассажира в их купе не было. Сын ее всю дорогу играл за столиком костяшками домино, а Капитонов лежал на верхней полке, глядел в потолок, предельно близкий, и делал вид, что миропорядок устроен по разумным лекалам. Три часа назад, перед Окуловкой, он, скорее от скуки, чем по необходимости, отправился в вагон-ресторан, где, обнаружив себя единственным посетителем, съел бифштекс и выпил сто грамм коньяка, который и не коньяк вовсе, да ладно. А когда вернулся, соседка по купе, эта улыбчивая дама с усталым лицом, принялась потчевать его домашним пирогом, настоятельно уговаривая разделить с нею и сыном купейную трапезу. И тогда Капитонов сделал ей первое признание: он только что пообедал. Потом она несколько раз спрашивала его: "И куда мы все это денем?" А он отвечал: "Возьмете с собой". В общем, общались. - Зина. - Евгений. - Можно было бы "Евгений Геннадьевич", как он обычно представляется в начале семестра студентам (и что есть правда), но он сказал "Евгений" (тоже ведь не солгал), и Зинаида обрадовалась: "Видишь, как бывает, - сказала она сыну дауну. - Мы с тобой едем, а не знаем, с кем. Дядя Женя, твой тезка". Сын ее, радостно просияв, протянул вдруг руку, чем удивил Капитонова, но тем и ограничился, что растопырил пальцы, - рукопожатие слабеньким получилось, односторонне капитоновским, однако достаточно убедительным, чтобы порадовать Зинаиду. Словно что-то между ними случилось такое. Капитонов узнал, что едут они из Липецка к сестре Зинаиды, что Зинаида хочет показать сыну Санкт-Петербург и что у сына есть мечта - увидеть "кораблик". Он действительно много раз повторял слово "коаблик". "Дядя Женя видел коаблик?"
Капитонов много раз видел этот кораблик - на шпиле Адмиралтейства.
Бог даст, увидит еще.
Зинаида рассказывала о себе, о муже, с которым они развелись, когда Женя родился, и который работал на металлургическом комбинате, и о прочем таком, до чего Капитонову не было дела, и он не слушал, но в какой-то момент он почувствовал необходимость высказаться самому, и он тогда сделал ей второе признание - в том, что бессонница у него и не спал две ночи. "Так мы разве мешаем?" - "Вы тут ни при чем", - сказал Капитонов, потому что в его признании не было никакого намека (равно как никакого смысла). "Так чего же не спите?" Он ответил: "Не получается". А она на это сказала: "То-то вы нервный, я посмотрю".
А теперь она говорит:
- Какая музыка у вас энергичная!
Движением пальца он прекратил "Болеро", которое очень понравилось Жене, мечтающему увидеть кораблик.
Оля - "другая":
- Евгений Геннадьевич, это я с вами вчера говорила, это я вам заказала на адлерский поезд, а наши все перепутали, послали машину не туда, на Московский вокзал, вы простите, но мы вас уже не успеем встретить… сможете без нас?
Все к лучшему. Он сам вчера просил не встречать. Это же их идея была - непременно встретить его на перроне. Он без вещей, только сумка, и он представляет, что такое метро.
Оля-другая воспарила духом:
- Слушайте, вы такой молодец, вы правильно сделали, что не приехали к открытию, тут такие события, сами увидите, а я сейчас расскажу, как доехать до гостиницы, вам надо…
Не надо. Он знает.
Оля, то есть вчерашняя Оля, "другая", чем-то сегодня взволнована сильно, говорит очень быстро, почти взахлеб, а тут еще этот мост - Финляндский железнодорожный - и слова ее подавляются грохотом. Даун Женя привстает, чтобы лучше рассмот реть белую реку. Широка Нева и вся подо льдом.
Капитонов разбирает лишь отдельные слова и среди них - "архитектор". А потом опять Оля говорит "архитектор". И он понимает, что "архитектор" - это к нему.
Поезд медленно идет по мосту, грохоча. Капитонов почти кричит:
- Я не архитектор, я математик!
- Кто математик?
(Вот это сюрприз!)
- Я - математик!
- Коаблик! Коаблик! - волнуется Женя, хотя никакого кораблика нет и быть там не может.
Мелькают перекрестья ферм Финляндского моста.
- Оля, вы кого и куда пригласили? Того ли человека и на ту ли конференцию?
- Подождите, я перезвоню.
- Отлично, - говорит Капитонов.
Правый берег. Замедляется ход - уже скоро. Ждать не пришлось:
- Евгений Геннадьевич, да что вы меня пугаете, все правильно, вы математик, архитектор не вы, другой, вас только двое сегодня приедет, и я немножко запуталась, просто подумала, что это он математик, ну а вы архитектор, так что все хорошо, не думайте, приезжайте, мы разберемся…
Убрав мобильник, делает первые приготовления - напяливает на себя свитер. За окном промзона сочетается с новостройками. Капитонов недоволен собой. В миру называть себя математиком он избегает. Сказать о себе "я математик" примерно, как "я поэт" или "я философ". Чтобы так сказать о себе, надо себя ощущать поэтом или философом преимущественно. Капитонов не ощущает себя преимущественно математиком. Если спрашивают, он говорит о себе "преподаю математику" и чаще всего добавляет: "гуманитариям". В этой стране многие считают математику бесполезной наукой. Вот он и дает понять, что занимается чем-то бессмысленным. Да так и есть. Гуманитариям она совсем не нужна. Он в этом уверен.
Зинаида собирает Женю, укладывает костяшки домино в коробочку. Не глядя на Капитонова - словно хочет спросить: почему ж вы, голубчик, сразу в том не признались? - роняет:
- Так вы математик?
Едешь так с человеком, душу ему изливаешь, веришь тому, что он сам говорит про свое сокровенное, а потом выясняется, что он и не человек вовсе, а инопланетянин.