- Это еще доказать надо, что он сбил! А ну как не он? Где твердые доказатеьства?
- Впол-не, вполне достаточно доказательств! - отчеканила судья. - Одна вмятина, которой утром не было, чего стоит!
- Мало ли что вмятина. Я, конечно, не знаю, откуль она там взялась. Но одно теперь знаю твердо: не врет он! Ведь он мне как на духу ответил. Не мог он мне соврать, нет! Я как человека его спросил. Человек он все ж таки… да жись такая.
- Разжалобил он вас, только и всего. На это они мастера. Никогда не упускают.
- Может быть. А только по мне - оправдать его надо. Пущай мальчонку ростит.
- Еикак нельзя его оправдать, - голос Павла Ивановича сделался скрипуч, неприятен. - Эдак они нас всех передавят. Это первое. Второе: вы об этом Боброве недавно заметку в районной газете читали? "Когда за рулем пьяный" называется. Попробуй теперь его оправдать. Ого-го, что подымется!
- Да тут разве можно пугаться-то? - рассердился Мазунин. - Человека жись решать, а газетки бояться - это дело? Народ, он все, кроме неправды, поймет.
Вера Андреевна вдруг поглядела на него с любопытством и захохотала. Смех был долгий, с кашлем и питьем воды. Мазунин растерянно сопел.
Отсмеявшись, судья придвинула к себе лист, взяла ручку, сказала сухо:
- Шесть лет общего режима! Ваше мнение, Павел Иванович?
- Точно так! - выдохнул заседатель.
- А как вы думаете, Степан Игнатьич?
- Оправдать! - рубанул рукой Мазунин.
- Придется писать особое мнение.
- Куда же деваться.
Приговор - шесть лет - пошел в областной суд, и его утвердили. Утвердили его и в Верховном Суде, куда Мазунин писал жалобу вместе с адвокатом. В судебных заседаниях он больше не участвовал, на другой день после приговора сказался больным, а сам вышел на работу. Как-то незаметно на его заседательское место избрали другого и кандидатуру Мазунина на выборные должности больше не выдвигали. Так он жил и мучился несправедливостью к чужому человеку, пока года через три вдруг не встретил Вальку возле магазина. Тот сам подбежал к нему, затряс руку:
- Здорово!
- Здорово, - вежливо ответил Мазунин. - Откуль здесь?
- Отпустили условно-досрочно, понимаешь. Хватит, говорят, с тебя.
- Далеко был?
- Далеко. На кране работал - суда в бухте разгружал.
- На море, значит?
- Ага.
- Ну и как оно?
- А! - махнул рукой Валька. - Лучше ввек бы его не видать! Вода да и вода. Колыхается все. И погода - дрянь: то холод, то жара. Да я в жару-то купаться как-то полез: прямо с пирса - бух! И как по башке стукнуло, отключился сразу - во, какая вода холодная! Еле откачали.
- Холодная, значит. Оно, конечно, ежли по неволе - какая там красота! А куды деться - я уж тут хлопотал, хлопотал, чтоб тебя оправдать, - да сила солому ломит, слышь.
- Ну и дурак был, что хлопотал! - зло фыркнул Валька. - Мальчонку-то ведь я примял.
Мазунин выпучил глаза, разинул рот:
- Как… Как…
Схватил Вальку за рукав, потащил за собой в проулок. Там спросил, навалившись на забор:
- Да ты… врал все, выходит?
- Выходит, врал! - беззаботно отмахнулся Бобров. - Все надеялся чего-то - больно, знаешь, тюрьмы боялся. Теперь дело прошлое, слушай.
… Тогда, отремонтировав машину, он действительно поехал к гастроному за водкой. На плотине его остановил Костя Бабкин, предложил съездить в лес, где у них рядом были покосы: Костя хотел чистить свой от хвороста, который навалил зимой, заготовляя дрова. Валька согласился, они поехали на покос, немного потаскали сучья и выпили бутылку, что была у Кости. Бобровскую бутылку решили распить дома. Поехали домой. Шедший по обочине дороги мальчик с удочкой вдруг вскинул руку и выбежал на середину дороги. Валька гнал шабко и затормозить не успел. Когда машина остановилась наконец, помертвевший со страху Костя повернулся к Боброву: "Что теперь?" "Теперь молчи вмертвую, понял? - выкрикнул Валька. - Слазь и дуй лесом до дому, а я один поеду. Чтоб от греха подальше…" Сам он - верно - доехал до лежневки, выпил там бутылку и поехал на место, где сбил мальчонку. Не обнаружив его, перекурил на покосе и поехал домой, твердо решив никому ни в чем не признаваться.
- Понял, нет? - весело спросил он Мазунина.
- Понял. Сука ты, Валька. Ить я из-за тебя, можно сказать, душу продал.
- Пошто продал? - удивился Валька. - Ведь если бы не ты, мне, небось, на полную катушку заломили бы!
- Вот то-то и оно! - горько усмехнулся Мазунин.
Тем же вечером он пошел к Косте Бабкину - мужику, с которым Валька ездил на покос. Хотел дознаться, почему он скрыл правду, промолчал тогда. Но тот и слушать Мазунина не стал, послал его подальше, и все.
21
В конце апреля Мазунин начал искать шабашку: надо было заработать денег на отъезд, на обзаведение в новых местах. Тысячу пообещались дать Людка с мужем - за дом, который он им оставлял. Рублей пятьсот было скоплено за зиму. Но полторы тысячи - не Бог весть сколько, и думать не стоит подходящий угол на них заиметь.
Шабашка подвернулась быстро: Андрей Бажин женил сына, и молодые надумали строиться. Отец и сын сами пришли нанимать старика - своей сноровки для строительства было маловато, а Мазунина знали как отличного плотника и печника - честного, старательного.
Строительство начали в мае. Отобрали и привезли лес; выкопали, залили фундамент. Днем Бажины были на работе, Мазунин один сновал по стройке: размечал, подносил материал; тюкался и строгал - готовил задел на вечер. Зато когда возвращались Андрей с Борькой, работа шла ходко: все было отмерено, отрезано - только поднять и положить.
Домой Мазунин приходил поздно, однако отдыхать не торопился: слонялся молча по дому, по огороду, копался в нем, хлопотал возле любимицы - маленькой чахлой яблоньки. Чаще же всего набивал папиросами карманы и отправлялся к новому другу - городскому поэту Николке Шолгину.
Николка жил неподалеку. Прозвище его было Суета - потому что по любому поводу рад он был изречь: "Это все, мужики (или бабы), суета". Но в чем дело - так и не объяснял, усмехался загадочно. Работал Николка аккумуляторшиком на заводе, жил после смерти матери один, на отшибе.
Стихов Суета писал много. Раз-два в год, обычно к праздникам, ему удавалось их пристроить в районную газету; тогда он важничал, носил номер на работу и по соседям и звал редактора не Михаилом Самсонычем, как все, а Михайлой Кукиным. Но вообще давал свои стихи куда попадется, лишь бы читали - все слава! Писал и по заказу: украшали его творения красочный стенд с фотографиями "Не проходи мимо!"
Ему бы бревна кантовать,
Но в вытрезвителе опять!
И взор не тот, и сквернословит
По пьянке часто сей Коровин.
Ему бы кончить классов восемь,
Но залиты вином все очи.
И так далее.
Еще писал стихи и частушки для выступлений самодеятельности:
Уж как наш родной завод
Замарал обилье вод -
Очистных сооружений
Мы не видим целый год!
И хоть на самом деле очистных сооружеиий не было гораздо больше года, а со дня пуска завода - лет эдак восемьдесят, - Николку это мало волновало. Он жил по другим порядкам, которые окружающие люди усваивали трудно и неохотно. Особенно женщины. К ним Суета относился осторожно, говорил ласково, с придыханием, но женщины почему-то не любили его. Так, дурачком считали. Да и мужики тоже. Мазунин, надо сказать, раньше вообще не обращал на Николку внимания, жумал о нем как о балаболке и никудыхе. Разговаривал с ним редко и только по делу.
Сближение произошло вскоре после возвращения старика из госпиталя. Как-то по дороге в магазин за папиросами он подсел к торчащему на крыльце Суете и за расспросами о заводском житье-бытье вдруг спросил:
- Слышь, Никола, вот что мне скажи: какой душевной смысл ты со своих стихов имеешь?
Николка напыжился и взмахнул было рукой, но Мазунин предложил:
- Давай в избу к тебе зайдем.
В избе он подошел к этажерке, вытащил наугад белый томик, сунул Суете:
- Читай!
- Чего тебе читать?
- А! Что попадет - послухать хочу.
Николка тоже наугад раскрыл книжку и, поднесши ее одной рукой к лицу, отставил ногу, откашлялся и начал:
- Змея почтенная лесная,
Зачем ползешь, сама не зная,
Куда идти, зачем спешить?
Ужель спеша возможно жить?
- Так-с. Теперь, Степан Игнатьич, послушаем ее ответ:
- Премудрый волк, уму непостижим
Тот мир, который неподвижен.
И так же просто мы бежим,
Как вылетает дым из хижин.
- Это, как бы тебе объяснить… - важно помавая рукой, сказал Суета. - Вроде того, что всякое существо бежит - а иной раз и само собой это у него получается.
- Дальше. Дальше давай! - цыркнул Мазунин.
- Заканчивается ответом волка:
- Понять не трудно твой ответ.
Куда как прав рассудок змея!
Ты от себя бежишь, мой свет,
В движенье правду разумея.
- Вот оно как, Степан Игнатьич: в движенье правда-то, оказывается. Истина, значит. Что - красиво книга бает?
- Откуль ты ее прибарахлил? - поинтересовался старик.
- Да пригрел прошлый год одного парнишку - в командировку на завод приезжал, дак на фатере у меня жил - он и оставил. На память, можно сказать, - неохотно объяснил Николка, целясь приладить книгу на место.
- Дай-ко сюды! - буркнул вдруг Мазунин и цапнул книгу из Николкиных рук. Повернулся и пошел к двери, не прощаясь.