Главный герой романа Вадима Чекунова "Шанхай" преподает русский язык в одном из шанхайских университетов. В российском прошлом остались: взрыв на Каширке, после которого герой принял окончательное решение уехать из России, любимо-постылая бывшая жена и вся русская культура в целом, обращениями к которой наполнен роман.
Он - русский "angry writer" начала нового столетия, - "рассерженный". Его не устраивает новый мир российской действительности, потому что здесь нет ничего стоящего и искреннего, все в разной степени гадко и фальшиво.
Герой необщителен, замкнут, мелочен, подозрителен, агрессивен при похмелье и патологически лжив с раннего детства; наряду с этим бывает развязен, инфантилен, сентиментален и склонен к душевному эксгибиционизму. Эдакий романтичный подонок. И вдруг, нечаянным даром небес, в жизнь подонка приходит любовь к юной китайской девушке, в платье из красных шелков, где золотом вышиты осы, цветы и драконы. Любовь, которая прекрасна, как жизнь, и неотвратима, как смерть… Тема смерти - будущей, неизбежной - постоянно присутствует в тексте, начиная от взрыва на Каширском шоссе и заканчивая страшным землетрясением в Сычуани.
Из путевых шанхайских заметок автор создал исповедальный роман о жизни и любви маленького русского человека за границей.
Содержание:
力不从心 - Вместо пролога 1
外国 - Заграница 4
阴雨天 - Ненастье 6
高兴 - Радость 8
老外 - Заморский черт 10
焦虑 - Тоска 11
市郊 - Окраина 12
约会 - Свидание 13
上海 - Шанхай 14
爱情 - Любовь 14
白酒 - Водка 22
初爱 - Влюбленность 22
无所适从 - Замешательство 24
礼物 - Подарок 24
餐馆 - Ресторан 26
深思熟虑 - Раздумья 28
壹场旅行 - Поездка 29
小心 - Осторожно! 31
会面 - Встреча 34
傍晚 - Вечер 37
清晨 - Рассвет 39
忧愁 - Тоска 40
上帝 - Бог 42
海滩 - На пляже 43
清醒 - Отрезвление 44
爱人 - Любимая 45
灾难 - Беда 48
归途 - Путь домой 50
Эпилог - Деревня 51
Вадим Чекунов 53
Примечания 54
Вадим Чекунов
Шанхай. Любовь подонка
И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно - колокольчик фарфоровый в желтом Китае
На пагоде пестрой… Висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.
А тихая девушка в платье из красных шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,
Внимательно слушая легкие, легкие звоны.
Н. Гумилев
力不从心
Вместо пролога
Москва
- Мне надо п-позвонить… Домой, - говорит Инна и пьяно смотрит на меня. - У тебя есть телефон?
Меня злит, когда она напивается так быстро. Раздражает ее пристрастие к пойлу в жестянках, в которых нет ничего, кроме голимого спирта и химии. Любой идиот это знает, но она уверена, что это все несерьезно: "винтаж" и "ром-кола" благороднее, чем очаковский "джин-тоник", хотя еще год назад хлестала хининовую дрянь каждый день.
- Ты меня напоил… Или отвези меня домой, или дай телефон. У тебя есть мобильник?
У меня нет мобильника. Ни дорогого, ни дешевого. Потому что дешевых мобильников не бывает. У меня нет машины. По той же причине. Я почти никому не звоню, сильно пью и езжу на троллейбусе и метро.
Но у меня есть дом. Крохотная "двушка" на Развилке. Я живу в ней всего месяц. Первый месяц самостоятельной жизни. Бегство от матери, от пейзажа за окном, от пустого отцовского места за столом.
Переезд на место, где расходятся Варшавка с Каширкой, а между ними куда-то на юг тянется ветка железной дороги, виделся мне судьбоносным.
Открытые пути.
Жизненный выбор.
Все по плечу.
Выбор оказался предсказуемым. Все оказалось по одному месту.
Отмечали с коллегами на факультете первое сентября, новый учебный год. Результат - двухнедельный запой, чудом прерванный звонком Инны.
Так и не могу понять - она действительно случайно нашла мои книги и в порыве благородства решила вернуть, или это был всего лишь предлог.
- Нет. Дома есть телефон, обычный. Поехали ко мне, оттуда позвонишь.
Мне самому непонятно, зачем я это ей говорю. Вообще часто не понимаю своих поступков.
Тем более - в отношении жены.
Бывшей жены.
- Наверное, я скоро уеду.
Придвигаю к себе пакет с книгами и смотрю на Инну.
Она делает движение бровями.
Пытаюсь понять - означает ли это "куда?" или простое "ну и?"
- В загранку. Приглашают поработать, по специальности. Сеять разумное и доброе. В общем, в Китай зовут. Я, правда, не знаю… Не отказался пока… Но стремно как-то. Все чужое совсем…
Инна едва заметно усмехается.
- Ты там будешь как Гулливер… А поприличней страны не нашлось? На сколько ты едешь и когда?
- Зимой. Документы оформить, туда-сюда… На один семестр. Летом вернусь. А может, понравится - тогда останусь. Кстати, Китай страна приличная. Просто совсем другая.
Снова усмешка, уже явная:
- Сомневаюсь. Впрочем, может быть. Может быть…
Пальцами она барабанит по пластику стола - я слышу легкие щелчки.
- А я, если все сложится, перееду в Питер. Там проще, и работу предложили хорошую. Не спрашивай, что и как. Пока не срастется, не могу сказать.
Киваю.
И не собирался спрашивать.
Питер, так Питер.
Так даже лучше.
"Дан приказ - ему на запад. Ей - в другую сторону…"
В нашем случае наоборот - мне в другую сторону.
Сидим молча, не глядя друг на друга.
Одно радует - музыку уже выключили. Разговор у нас все равно не клеится, но без музыки - лучше. Как разговаривать, когда она кивает дурацкому "часики тикают - тик-так"?.. Что в ее голове?
Замечал за собой: как только надираюсь, теряю адекватность, и мне начинает нравиться наша попса. Нахожу в строчках глубинный смысл, тонкую душевность и даже подпеваю, пугая соседние столики.
Сейчас я не трезв, но и не пьян настолько, чтобы сожалеть о ночной тишине.
К черту музыку. К черту все…
Попсу она всегда слушает с удовольствием. Ссорились с ней из-за этого не раз, смешно сейчас вспоминать. "Как ты можешь слушать людей, которые издеваются над твоим родным языком?" Один из ответов мне запомнился. "У тебя физиономия и замашки дворового гопника, просто курьезно, когда сквозь это пытается вылезти преподаватель-филолог".
К нашему столику подходит официантка с усталым некрасивым лицом. В руках у нее замызганная тряпка. Прямо перед моими глазами.
Я - такая же тряпка. Мокрая, безвольная, грязная. Мною уже и не вытереть ничего. К чему ни прикоснусь - лишь испачкаю.
- Молодые люди, мы закрываемся.
Кроме нас, в кафешке только два толстых мужика за угловым столиком
У меня нет даже наручных часов. Но я знаю, что уже второй час.
Завтра на работу.
За широким окном дождливая темень.
Погасшая буква "М" над подземным переходом и входом в метро.
По мокрой Профсоюзке, желтой от фонарей, катят машины.
Блестят, переливаются отраженным светом.
Притормаживают, зажигая красные огоньки, на светофоре.
У меня нет машины. И, наверное, никогда не будет. Но у меня есть место, где можно жить. Главное - не упустить шанс на эту жизнь.
Выбрать правильную дорогу, свернуть в нужную сторону.
Расплачиваюсь. Осталось совсем немного на тачку и, если повезет, - на троллейбус завтра.
На работе у кого-нибудь займу. Если одолжат, конечно.
Еще есть заначка, маленькая совсем, но она - на крайняк, "н/з".
Инна наклоняется над столиком и выставляет указательный палец.
- Только не приставать. Я поеду к тебе, но ты должен обещать, что не будешь.
- Что не буду?
Смотрит удивленно.
- А ничего не будешь.
- Хорошо. Обещаю. Поехали. Что?
Откидывается на спинку стула и корчит гримаску.
- Ну, ты такой неинтересный…
Началось… Не сдерживаюсь, закипаю:
- Блядь, что не так?! Ты просила - не приставать. Я сказал - хорошо, не буду. Что теперь?
Ее лицо мгновенно принимает знакомое выражение - жесткое, волевое.
Последний раз я видел его таким полгода назад, при разводе. А раньше - почти каждый день.
- Если ты еще раз матернешься при мне… - тянет она сигарету из пачки. - Если хоть один раз еще… Я встану и уйду.
Пальцы ее, длинные, с аккуратными ноготками, подрагивают и все никак не могут ухватить тонкую сигарету.