Третий диверсант страховал их сзади, командир и его наблюдатель – спереди.
И лишь оказавшись под мнимой защитой «зеленки», а затем и в ненавистном овраге, что находился сразу за ним, Еретик дал волю чувствам:
– Сука! Гаденыш! Я из-за тебя чуть ногу не сломал.
Он хорошо говорил на пушту и, потратив на ругательства минимум времени, приступил к «обряду исповеди». Он отдал пленника в руки Куницы, а сам, скинув пропитавшуюся потом куртку и оставаясь в майке, накрыл курткой голову мальчика, не давая ему видеть, а дышать он мог только через «поры» ткани. Психология афганцев была ему хорошо известна: они задиристы, подозрительны, вероломны. Даже этот юнец мог быть страшен в возмездии, совершив его самым жестоким способом. Но в них неистребима одна черта: афганцы решительны в наступлении, но впадают в панику при поражении.
– Отвечай, чернозадый! – горячим шепотом, припав губами к уху мальчика, через ткань куртки приказал Еретик. – В котором часу приехала машина? Не ответишь сразу, я сверну тебе голову, как цыпленку.
– Сегодня приехала, – задыхаясь и дрожа от страха, ответил афганец.
– В котором часу, падла?
– Два или три часа назад.
– Сколько человек приехало на машине?
– Трое.
– Они вооружены?
Инсаров покачал головой:
– Бросай валять дурака! Кто сейчас не вооружен?
– Только безоружный, – лаконично ответил Еретик. И продолжил допрос: – Сколько всего мужчин в поселке, включая гостей?
– Восемь. То есть одиннадцать.
– В каком они доме?
– В доме, напротив которого стоит машина.
Допрос окончен. Мальчик хотел еще что-то сказать, но Еретик несильно ударил его открытой ладонью в висок. Тот обмяк, потеряв сознание.
– Снимаемся, – отдал приказ Инсаров, заодно информируя по рации оставшегося у забора товарища. – Куница, свяжи мальчика.
– Зачем тратить на него ремень? – Еретик взял эту проблему на себя и обнажил острый, как бритва, нож с зазубринами на обухе.
Инсаров даже не посмотрел на него. Он, гоняя желваки, повторил приказ:
– Куница, свяжи мальчика.
И только после этого в упор посмотрел на Руслана. Взглядом заставил того убрать нож в ножны, покорно опустить глаза и снова взяться за автомат.
– Внимание! – подал сигнал Шульц. – Вижу цель.
Инсаров тут же взял автомат на изготовку и посмотрел в оптику.
– За забором, – давал ориентиры наблюдатель. – Между молельней и вторым справа домом.
– Вижу.
Инсаров посадил на угольник прицеливания голову «духа» с окладистой бородой и в национальном головном уборе. Тот выглядывал из-за укрытия, скорее всего, в поисках мальчика. Открыл рот, позвав его.
– Зубочистка, слева от тебя «дух», – передал по рации Шульц, взяв на себя обязанности командира и не отвлекая его. – Таращится на дорогу, зовет пацана.
Диверсант у дувала плотнее прижался к саману плечом. Кромсая зубами спичку, за что и получил соответствующий позывной, Мерзликин был готов снять противника из бесшумного оружия.
Душман упростил задачу снайпера, когда показался над дувалом по пояс.
– Стреляю, – по сложившейся традиции предупредил командир и придавил спусковой крючок автомата.
Он стрелял в левую половину груди противника, и пуля попала тому в сердце. «Дух» отпустил руки и завалился назад, как если бы стоял на краю обрыва и решил свести счеты с жизнью.
Теперь медлить было нельзя. Могли напороться на «духов», а могли и на своих.
Диверсанты, объединившиеся в одну группу, действовали по простой, не дающей сбоев схеме. Получив необходимую информацию, они вошли в кишлак через ворота уже через пять минут после допроса пленника. Взяв под контроль окна и двери дома из дикого камня, бойцы приготовили гранаты.
– Боулинг? – шепотом спросил Еретик.
– Боулинг, – ответил Инсаров, утвердительно кивнув.