- Эй, Хогг! - крикнул голос, одновременно свирепый и сдобный. Подняв глаза, Хогг увидел другого доктора Уопеншо, иного, чем помнившийся, городского доктора Уопеншо в аккуратном сером, цвета древесного угля костюме, более внушительного по сравнению с тем, который одевался на консультации в деревенской глуши, как для игр на свежем воздухе. Круглое лицо суровое. Хогг покорно вошел в кабинет. - Сядьте, - велел доктор Уопеншо. Хогг сел на какое-то покосившееся ближайшее к двери сиденье. - Сюда, - приказал доктор Уопеншо, яростно швырнув пригоршню воздуха в стул, придвинутый к столу, достаточно массивному для небольших потайных электронных мониторов. Сам обогнул стол со стороны окна, встал за своим вертящимся креслом перед серой в оконном обрамлении Харли-стрит у него за спиной, разглядывая Хогга, который, по-прежнему с "Kvadratnymi kluchami" в руке, шаркал вперед. - Ну, хорошо, - с кислой благосклонностью сказал доктор Уопеншо. Консультант с пациентом одновременно сели.
- Зима уже скоро, - завязал Хогг беседу. - Очень быстро холодает по вечерам. С огоньком еще можно жить, так сказать. - Вдруг заметив демонстративно пустую каминную топку в кабинете доктора Уопеншо, добавил: - Не подумайте, будто я это в каком-то критическом духе. Просто хотел сказать, холодновато становится по вечерам. - Доктор Уопеншо не сводил с него презрительного взгляда; Хогг все больше смущался. - Я имею в виду, одни чувствуют холод сильнее других, так сказать. Но, - потрясенный окаменением доктора Уопеншо, он безнадежно выискивал чуточку прежней теплоты, - никто не отрицает, уж поздняя осень, если вы меня извините за подобное замечание…
- Молчать! - крикнул доктор Уопеншо. ("Нет-нет, не надо", - всхлипнул пациент в приемной.) - Говорить буду я. - Но только швырнул через стол толстую книгу в зеленой бумажной обложке. Хоггу уже стали надоедать швыряемые ему книжки, хотя он и ее все же ловко поймал, как ту, первую, теперь лежавшую у него на коленях. - Смотрите, - приказал доктор Уопеншо. - Страница 179. Читайте, дружище.
Хогг довольно нежно ощупал книгу. Понял, что это верстка. В давнем прошлом он, будучи абсолютно другим человеком, работал над верстками собственных произведений, совсем тоненькими пробными оттисками стихов. А теперь с определенной завистью листал толстую прозу, восхитившись названием.
- "Реабилитация", - вслух прочел он. - Раньше было много такого. Ф.Р. Ливис и прочие. Назывались "Новая школа критики". Теперь все переменилось. Другие идеи, цветистые названия. "Романтический оргазм", я видел в одном магазине. Еще "Свеча между ляжками". Много названий заимствуют у бедняги Дилана, знаете, который умер. Приятно снова встретить доброе старомодное название, вроде этого. А вот это, - робко, однако с намеком на прежнюю авторитарность сказал он, наткнувшись в конце концов на страницу 179, - неправильный знак вычеркивания и связки, если вы мне простите такую поправку. Надо дужку на кончике палочки…
- Читайте, старина, читайте! - И доктор Уопеншо трижды грохнул по столу кулаками. Хогг с изумлением прочел, что было велено. Доктор Уопеншо тихонько барабанил по крышке стола, как будто успокаивал хотя бы пальцы, - три такта левой рукой против двух правой, - словно исполнял какую-то детскую чепуху Бенджамина Бриттена с мелодичными чайными чашками, оловянными свистульками, но и с уже состарившимся Питером Пирсом. - Ну? - спросил он наконец.
- Знаете, - сказал Хогг, - кажется, этот случай очень похож на мой собственный. Вот тут тип, вы его называете "К", был поэтом, поэтому оставался в затянувшемся подростковом возрасте. Сидел подолгу в уборной, стихи писал, - как бы в утробе, вы тут говорите, только это, конечно, полнейшая ерунда, - а та самая женщина его заставила на ней жениться, получился скандал, он сбежал, потом пробовал вернуться к прежней жизни, писать стихи в уборной и прочее, и ничего не вышло, поэтому он попытался покончить с собой, потом вы его вылечили путем переориентации личности, как тут сказано, он превратился в полезного гражданина, забыл про поэзию, и… Ну, - сказал Хогг, - если можно сказать, поразительное совпадение, можно сказать. - Постарался просиять, но мрачный взгляд доктора Уопеншо не лучился.
Доктор Уопеншо наклонился над столом и с ужасающим самообладанием и спокойствием молвил:
- Чертов дурак. Это вы самый и есть.
Хогг слегка нахмурился.
- Но, - сказал он, - быть того не может. Тут сказано, что у этого самого "К" были бредовые мысли, будто другие крадут его произведения и снимают по его стихам фильмы ужасов. Это ж другой случай, правда? Я имею в виду, тот самый чертов Роуклифф взял сюжет моего "Ручного зверя" и сделал из него чертовски поганое итальянское кино. Даже название помню. В Италии называлось "L’Animo Binato", из Данте, знаете. Двуединое по природе животное, или что-то такое, а в Англии "Сын Инопланетного Зверя". - Вчитался внимательней, еще больше нахмурился. - А что это, - сказал он, - вообще за дела насчет сексуальной одержимости того самого олуха "К" своей мачехой? Этот олух не может быть я. Вы же знаете, как я ее ненавидел, я ж вам рассказывал. И, - сказал он, вспыхнув, - про мастурбацию в уборной. И по поводу тонкой женщины, пытавшейся превратить его в настоящего женатого мужчину. - Он поднял глаза, отведя серьезный взгляд от смазанного (четвертого, пятого или какого там) печатного личного экземпляра доктора Уопеншо. - Та самая женщина, - четко вымолвил Хогг, - никакая не тонкая. Она сука. Ей были нужны мои деньги, она их получила; ей требовалась моя честь и слава. То есть после кончины, - добавил он без особой уверенности. - Хотела остаться в моей биографии, если та будет написана. - Большой дорогостоящий кабинет попробовал это на вкус, передернулся, сморщился, скушал.
- Понимаете? - спросил доктор Уопеншо, приподнимая верхнюю губу. - Честно скажете, что понимаете, старина? Самая элегантная в Европе женщина, руководящая лучшими в мире поп-группами?
Хогг вытаращил глаза, слыша такой намек на свидетельство о знакомстве прославленного консультанта с очень вульгарным миром (он знал о нем все, с собачьим усердием каждый день до открытия бара читал "Дейли миррор"). И сказал:
- Я не встречал ее имя в газетах…
- Она вновь вышла замуж. По-настоящему. За мужчину с настоящими деньгами, с настоящим талантом, моложе вас, кроме того, симпатичней.
- …Но ведь это только подтверждает всегдашнее мое мнение, я имею в виду, то, что вы говорите. Она вовсе не тонкая. Настоящая сука. - "Kvadratnye kluchi" упали с колен, как бы сознательно не желая обращаться в иную веру.
Доктор Уопеншо хрипло бросил:
- Ладно. А теперь вот это посмотрите.
И в Хогга полетела третья за день порхающая бумажная птица. Он поймал ее не особенно ловко, уже утомившись; сразу узнал журнал под названием "Конфронтация", межатлантический ежеквартальник, финансируемый за океаном, и, по мнению Хогга, не слишком в целом популярный. Он кивнул без удивления. Значит, доктор Уопеншо все знает. Теперь ясно, в чем дело. Вот в чем. Открыл страницу с секстетом сонета, который йакальщики не захотели слушать, который, в отличие от октавы, не обращался ни к каким завсегдатаям дорогих баров:
Свернувшемуся в древесных корнях вдохновенно
уставшему змею
Вздумалось возвестить понедельник.
Объятье одежды на теле.
Благословенная боль воспламенила зуб.
Воротник чмокнул шею.
Написано в газетном разделе:
"Может быть, смерть его обрекает империю".
До этого и до будущего воскресенья долгая неделя.
И подписано прошлым отброшенным именем. Хогг, заикаясь, сказал:
- Я все могу объяснить. Я его раньше начал, понимаете, до того, как вы меня взяли. На лечение, я имею в виду. То есть от антиобщественного поведения. А закончить не мог. А потом, как-то вечером в баре работал, оно вдруг пришло. Как бы из-за спины само хлынуло. Замечательно, если вы извините меня за подобное выражение. Ну, я послал, а они напечатали. Как бы последний привет, если можно сказать. Может быть, даже можно сказать, посмертный. А потом никаких уж стихов, нет, больше никогда. - Последняя фраза, пожалуй, чересчур заискивающая, слишком нарочито старомодная барменская. Доктор Уопеншо на нее не клюнул. Вместо этого он гневно встал и крикнул:
- Правильно, правильно, повеселись за мой счет. - Прошагал к столику возле пустого камина, схватил с него человеческий череп, угрожающе замахнулся на Хогга. - Не можешь или не желаешь понять, предатель, что это твое предательское излияние видели, вот именно, видели. Шортхаус видел, для тебя - доктор Шортхаус. Ты, умышленно затевая предательство, не знал, кто такой доктор Шортхаус, тогда как доктор Шортхаус - автор "Поэтического синдрома", "Искусства и спирохеты" и прочих стандартных клинических трудов. Шортхаус видел, и Шортхаус мне показал. - Он двинулся к Хоггу с горящими упреком и гневом глазами, держа череп в обеих руках, точно пудинг. - И тогда, - вскричал доктор Уопеншо, - я вышел полным дураком, потому что с Шортхаусом говорил уже про твой случай.
- С доктором Шортхаусом, - вежливо поправил Хогг.