Они там, сидят друг против друга в зале ресторана. Улыбаются Марии и Жюдит.
- Мы тебя ждали, - говорит Пьер.
Он смотрит на Жюдит. И она тоже так испугалась грозы на дороге. Плакала. Ее глаза еще обведены темными кругами.
- Гроза никак не кончится, - говорит Пьер. - Жаль. Мы могли бы добраться до Мадрида сегодня же вечером.
- Этого надо было ожидать, - говорит Мария. - По-прежнему нет ни одной комнаты, никто не решился выехать?
- Ни одной. Даже для детей.
- Завтра будет не так жарко, - говорит Клер, - пусть это нас утешает.
Пьер обещает Жюдит, что они останутся здесь.
- Мы покушаем, - говорит ей Клер. - А потом в коридорах постелют одеяла для маленьких девочек, и для тебя тоже.
В ресторане уже нет ни одного свободного столика.
- И все французы, - роняет Клер.
В свете свечей ее красота еще заметнее. Говорили ей уже, что ее любят? Вот она, сидит и улыбается, готовая к ночи, которой не будет. Ни ее губы, ни глаза, ни растрепавшиеся к вечеру волосы, ни ее руки, распахнутые, раскрытые, расслабленные в ликующем обещании близкого счастья, не говорят о том, что сегодня кончилось для них безмолвное созерцание, обещавшее это счастье в будущем.
Вот и дождь. Он так оглушительно стучит по стеклянной крыше ресторана, что постояльцам приходится выкрикивать свои заказы. Плачут дети. Жюдит раздумывает, не заплакать ли тоже, но не плачет.
- Ну и дождь, - говорит Клер - она потягивается от нетерпения. - С ума сойти, как льет, с ума сойти, ты только послушай, Мария, какой дождь.
- Как же ты испугалась, Клер.
- Правда, - вспоминает она.
Жуткая сумятица царила повсюду в отеле. Дождь еще не начался, но тучи нависли, низкие, грозные. Когда Мария нашла их обоих, они были в конторке отеля. Болтали, стоя рядом в этой конторке отеля. Она остановилась, охваченная надеждой. Они не видели Марии. И тут она обратила внимание на их руки - эти руки незаметно держались друг за друга, свисая вдоль стоявших рядом тел. Было совсем рано. Это не вечер наступил, это потемнело из-за грозы. Ни следа испуга не осталось в глазах Клер. Мария решила, что у нее есть время - время! - сходить на площадь, в кафе, которое они заметили, когда приехали.
Чтобы не смотреть на Пьера, обе они провожают взглядами официантов, которые несут подносы, уставленные стаканами с мансанильей и хересом. Клер окликает одного и просит для всех мансанилью. Приходится кричать - так барабанит дождь по стеклу. Вокруг кричат все громче. Дверь конторки открывается каждую минуту. Люди прибывают и прибывают. Огромное расстояние захватила гроза.
- Где ты была, Мария? - спрашивает Пьер.
- Сидела в кафе с другом того человека, Родриго Паэстры. Пьер наклоняется к Марии.
- Если ты и вправду хочешь, - говорит он, - мы можем добраться сегодня до Мадрида.
Клер услышала.
- Клер? - спрашивает Мария.
- Я не знаю.
Она почти простонала это. Руки Пьера потянулись к ее рукам и тут же отпрянули. В машине, когда она так испугалась грозы, уже был этот жест, а небо грохотало, это небо, нависшее над пшеничными полями, и кричала Жюдит в меркнущем свете дня. Она побледнела тогда, Клер, так побледнела, эта бледность была даже поразительнее, чем ее страх.
- Тебе, Клер, незнакомы такого рода неудобства, ты не знаешь, что это - бессонные ночи в коридорах отелей.
- Нет, знакомы. Кто же их не знает?
Она отгоняет мысль о руках Пьера, сжавших ее руки - всего несколько часов назад, под взглядом ослепших глаз Марии. Побледнела ли она опять? Заметил ли он, что она, Клер, опять бледнеет?
- Останемся здесь на эту ночь, - говорит он. - Раз в кои-то веки.
Он улыбается. А тогда, раньше, - улыбался он?
- Раз в кои-то веки? - переспрашивает Мария.
Руки Пьера на этот раз преодолевают весь путь и ложатся на руки его жены, Марии.
- Я хотел сказать, что тогда еще не настолько привык к этим неудобствам, чтобы бояться их так, как ты теперь, Мария.
Мария отодвигается от стола; она должна это сказать, руки ее вцепляются в стул, глаза закрываются.
- Один раз в Вероне, - говорит она.
И не видит, что там творится. Только голос Клер пробивается сквозь гомон других голосов лучиком света.
- В Вероне? Что же там было?
- Мы очень плохо спали, - отвечает Пьер.
Начался ужин. Свечи пахнут так сильно, их запах заглушает запахи еды, которую несут с пылу, с жару обливающиеся потом официанты. Кто-то кричит, кто-то недоволен. Управляющая отелем просит ее понять, ей очень трудно сегодня, из-за грозы.
- Сколько же я пью, - вздыхает Мария. - В который уже раз, это же надо так пить.
- И всегда тебя это удивляет, - говорит Клер.
Ливень перестал. В минуты неожиданного затишья слышно, как весело струится вода по стеклянной крыше. Жюдит отправилась куда-то в сторону кухни, один официант приводит ее назад. Пьер говорит о Кастилии. О Мадриде. А в этом городке, оказывается, есть два подлинных Гойи, в церкви Сан-Андреа. Церковь Сан-Андреа на площади, через которую они проезжали. Им приносят супницу. Мария наливает Жюдит супу. И тотчас глаза Жюдит наполняются слезами. Пьер улыбается дочке. Вряд ли удастся заставить Жюдит поесть, Мария уже не надеется.
- Мне что-то сегодня не хочется есть, - морщится Клер, - наверно, это из-за грозы.
- Такое блаженство, - говорит Мария.
Клер погружается в созерцание зала. Лицо ее вдруг становится задумчивым, но за этой задумчивостью притаилась улыбка. По лицу Пьера пробегает судорога, он поднимает на Марию глаза - глаза Жюдит, - и Мария улыбается этим глазам.
- Так долго не было этой грозы, этой свежести, - объясняет она.
- Как ты права, - соглашается Клер.
У Марии снова появляется надежда заставить Жюдит поесть. И ей это удается. Ложка за ложкой, Жюдит глотает суп. Клер рассказывает ей сказку. Пьер слушает тоже. Суматоха в зале немного улеглась. Все время слышны раскаты грома - то громче, то тише, гроза отступает, приближается снова. Когда стеклянная крыша озаряется вспышкой молнии, непременно вскрикивает кто-нибудь из детей.
За ужином опять говорят о преступлении Родриго Паэстры. Люди смеются. Ай да Родриго Паэстра, у кого в жизни не было случая убить вот так, запросто?
Не смолкают свистки полицейских в темноте. Когда они раздаются совсем рядом с отелем, разговоры стихают, люди прислушиваются. Скорее бы поймали Родриго Паэстру, думают некоторые. Ночь предстоит трудная.
- Он где-то на крышах, - говорит Мария тихо-тихо.
Они не расслышали. Жюдит ест фрукты.
Мария встает. Выходит из ресторана. Они остаются одни. Она пойдет посмотрит, что это за отель, сказал она.
Коридоров много. Большинство из них представляют собой замкнутые окружности. Некоторые выходят прямо на пшеничные поля. Другие - на главную улицу, и видно, как она вдали рассекает надвое площадь. Есть коридоры, ведущие на балконы, откуда можно увидеть крыши городка. Вот-вот польет снова. Горизонт золотисто-рыжий. Каким далеким он кажется. Грозовые тучи стали еще тяжелее. И такое накатывает отчаяние - гроза не кончится, она не кончится этой ночью.
- Грозы налетают и пролетают, - сказал Пьер. - Быстро пролетают. Не надо бояться, Клер.
Он так сказал. Манящий запах ее испуга, ее охваченной страхом юности, Мария не знала его прежде. Всего несколько часов назад.
Крыши пусты. Наверно, так они и останутся пустыми, как ни надейся увидеть на них кого-то.
Пошел дождь, мелкий, но он окутывает пустые крыши, и город тонет в нем. Ничего больше не видно. Лишь воспоминание об одиноком силуэте, привидевшемся ей.
Когда Мария возвращается в ресторан, управляющая сообщает о приходе полиции.
- Вы, конечно, знаете, - говорит она, - что сегодня днем в нашем городе было совершено преступление. Мы просим нас извинить.
II
Удостоверять свою личность никому не приходится. Управляющая ручается за всех своих постояльцев.
Шестеро полицейских ринулись в ресторан. Еще трое идут в замкнутые коридоры, что окружают зал. Они обыщут комнаты, выходящие в эти коридоры. Просто обыщут несколько комнат, говорит управляющая. Это ненадолго.
- Мне сказали, что он где-то на крышах, - говорит Мария.
Они услышали ее. Она сказала это очень тихо. Но они не удивлены. Мария не настаивает. Шум и суматоха в ресторане достигла апогея. Все официанты местные, все знают Родриго Паэстру. Полицейские тоже местные. Они окликают друг друга, переговариваются. Об ужине забыли. Вмешивается управляющая. Пусть только кто попробует сказать здесь дурное о Пересе. Официанты продолжают обсуждать происшедшее между собой. Управляющая что-то кричит, никто не слышит ее распоряжений.
Но вот официанты все друг другу сказали, а постояльцы мало-помалу приходят в себя после первого ошеломления и требуют, чтобы их обслужили. Официанты возвращаются к своим обязанностям. Заговаривают с постояльцами. Все внимательно прислушиваются к пересудам официантов, наблюдают за полицейскими, которые входят и выходят, все встревожены, кто-то предсказывает успех поисков, кто-то - неудачу, есть и такие, что усмехаются наивности Родриго Паэстры. А женщины говорят: как это ужасно, быть убитой в девятнадцать лет и спать вечным сном, как спит сейчас жена Родриго Паэстры, одна, совершенно одна в этой провинциальной мэрии, совсем еще дитя. Но все в этой сумятице едят, кто с аппетитом, кто без, все едят пищу, которую приносят в спешке разъяренные официанты. Хлопают двери в коридорах, полицейские проходят через зал, сталкиваются, в руках у них автоматы, на ногах сапоги, они туго подпоясаны ремнями, невозмутимые, серьезные, и тошнотворный запах мокрой кожи и пота исходит от них. Плачут при виде их дети.