Васса тоже слегка раскраснелась, а Танечка почему-то напомнила мне шакала Табаки из любимого мультика.
– Витя, – как ни в чем не бывало произнесла завуч, – в понедельник проведешь пионерское собрание.
Я кивнул.
– Тема собрания – исключение из пионеров Архипова.
Я кивнул.
– Обеспечь, пожалуйста, полную явку.
Я кивнул.
– Иди.
Я в очередной раз кивнул, забрал портфель и вышел.
Меня опять начало подташнивать.
Синичка, 11 апреля 2018 года, вечер
Вечером я трепалась в чате, ждала маму, чтобы сделать домашнее задание. Мама влетела как метеор, скинула туфли так, что они улетели в комнату, и с размаху плюхнулась на диван:
– Ох, ну и повезло сегодня, даже не верится! Представляешь, с самой площади без пробок доехала! Один раз только на повороте постояла минут пятнадцать, но это ж не считается! Олька, поставь чайник.
Пока чайник закипал, я выслушала целую историю.
– Сегодня приезжали французы, я целый день с ними носилась по всему институту. Прикольный у них английский, сначала многое было непонятно, а потом приспособились. Им так понравились наши разработки! Если мы с ними договоримся, то у нас весь отдел работой на пару лет обеспечен. Только пахать придется как бобикам. Зато зовут летом к себе на пару недель, если все выгорит, обязательно возьму тебя с собой. Поедем? Оль? Что-то ты хмурая такая?
И я рассказала маме про экзамены.
А потом честно пыталась пересказать параграф. Мама устроила мне разнос, плавно переходящий в мою истерику.
– В чем проблема, я не понимаю? – кричала мама. – Читаешь текст, выделяешь главное. Потом пересказываешь простыми словами. Давай вместе.
Мы взяли текст учебника, подчеркнули главное. Я прочитала. Раз, два… Начинаю говорить, все мысли из головы сразу выветриваются, остается только ужас от осознания того, что я говорю, а на меня смотрят. И, главное, исправить ничего нельзя. Как сказала, так и сказала. Я начинаю тщательно думать над каждым словом, в итоге бекаю, мекаю, мама злится. После очередной неудачной попытки я пошла разговаривать в форум. Там все просто: пост накатался сразу и большой. Без запинок и ошибок. Вот если б нам на экзамене дали сначала написать, а потом уже читать по написанному…
Витя, 11 апреля 1980 года, вечер
Дома меня ждал приятный сюрприз – мама и папа были не на работе. Причем мама готовила что-то вкусненькое, а папа прохаживался по квартире в отличном настроении. Под это настроение его можно было уговорить и сходить в зоопарк, и купить модель крейсера в "Сделай саме". Но, вместо того чтобы обрадоваться, я спросил:
– Чего это вы тут?
– Отгул! – гордо заявил папа. Как будто не отгул получил, а орден.
– В прошлые выходные работал как проклятый, вот меня Первый и отправил сегодня домой пораньше!
Я слушал, тупо кивая. Как начал в школе кивать, так остановиться не могу.
– Маму вон с каторги вызволил!
– Не с каторги! – крикнула мама. – Ас любимой работы! Вечно я всех заменяю, пусть они меня хоть раз заменят! А тут Валентин Прокофьевич позвонил…
Мама, веселая и раскрасневшаяся, вышла из кухни, увидела меня и сразу сникла.
– Что-то случилось?
Я помотал головой. От этого опять замутило. Все-таки кивать проще. Теперь и папа забеспокоился:
– Чего такой бледный?
– Так… – сказал я через силу. – Живот болит.
В результате я получил то, о чем и мечтать не мог: полноценное боление в рабочий день. Мама сварила мне куриного бульончику, папа развлекал разговорами и поминутно трогал лоб.
Я немного покапризничал, немного подремал, похлебал любимого бульона с рисом, опять поспал. Проснулся и понял, что хочу почитать чего-нибудь.
Папа как раз зашел проведать и обрадовался, увидев меня с книгой в руках:
– О! Значит, жить будешь!
Я и сам понимал, что хорошенького понемножку. Завтра буду как огурчик…
…А в понедельник – собрание.
Наверное, лицо у меня как-то очень перекривилось, потому что папа опять встревожился:
– Что? Опять живот?! Надо "скорую"…
– Не надо! Это не из-за живота…
И я рассказал папе все как есть.
Рассказывал и надеялся, что сейчас папа рассмеется и скажет: "Нашел из-за чего дергаться! Ерунда на постном масле". Но папа, наоборот, слушал меня очень серьезно.
– Кислое дело, – сказал он, когда я закончил, – пещера Лехтвейса…
Это он что-то цитировал из книг, которые мне пока читать рано.
– Ладно. Болей пока, я Архипову позвоню.
И папа отправился звонить Женькиному папе, с которым они давно дружат.
Синичка, 11 апреля 2018 года, утро
Первым уроком у нас был русский язык. Это всех и добило. Экзамен по русскому, оказывается, заключается в том, что мы опять будем тянуть эти дурацкие билеты, в которых два вопроса и еще задание. Вопросы по литературе, задание по языку. "Роль былин в русской литературе", "Описание природы у Пушкина". Чего говорить-то? Да, былины, сыграли свою роль, да, Пушкин описывал природу. Я честно пыталась сосредоточиться, но смысл того, что говорила русичка, от меня ускользал. Зачем мне запоминать стихи, если на Гугле я найду их в три секунды? Зачем самой придумывать все эти красивые слова, если они уже давно все написаны и выложены, украшенные разными шрифтами? Русица бесилась, я висела на форуме с комика, параллельно скачивая откуда-то ответы на ее вопросы.
– А ну телефоны на парту! Не дети, а роботы! – взвилась учительница.
А на форуме почти сразу появилось новое сообщение от Ястреба:
"Почему роботы? Ну почему? Просто наша реальность шире вашей, просто мы живем в двух измерениях – ив реале, и в виртуале. Зачем вам обязательно нужно выдрать нас из привычного мира и вписать в свои рамки? У нас в виртуале нет границ, мы все равны. У нас нет комплексов, каждый то, чем он хочет быть. Нам здесь хорошо, оставьте нас в покое!"
Какой же он все-таки умный! Несмотря на рев русички, я первая успела поставить под его сообщением свое ППКС!
Витя, 11 апреля 1980 года, утро
Не знаю, о чем там говорили мой папа с Женькиным, но только сам Архипыч со мной общаться не хотел. Он даже попросил его пересадить за другую парту. Классуха, которая обычно отвечала в таких случаях: "Что за блажь?!", на сей раз без лишних слов отсадила его на пустое место возле Сережки Павлюковича. Я остался один.
На перемене пытался объяснить Женьке, что я не виноват. И вообще – я его даже предупредил, хотя мне запретили. Но Архипыч в ответ обозвал меня предателем.
Даже Ирка Воронько, которая меня считала зубрилой, возмутилась:
– Ты чего пристал?! Ему сказали, он и повторил! Женька презрительно хмыкнул и ушел на другой конец коридора, где и стоял у окна в гордом одиночестве. Ко мне тоже никто не подходил, а мне и самому не очень хотелось с кем-то болтать.
На уроках я только и думал, что об этой дурацкой ситуации. Англичанка меня три раза назвала по имени, пока я сообразил, что это она мне.
Я встал. Она еще раз повторила вопрос, но я и по-русски ничего в тот момент не понимал, а тут по-английски…
– Ай эм илл! – применил я свои языковые познания.
– Ар ю сик? – то ли переспросила, то ли поправила англичанка.
Я решил больше не рисковать с иностранными языками.
– Плохо мне, Елена Ивановна. Можно, я домой пойду?
Англичанка от такой просьбы чуть на пол не села. В глазах у нее читалось: "Ничего себе заявочки".
– Меня сейчас стошнит! – почти не соврал я. – Можно выйти?
– Ладно… – англичанка вопреки своим принципам тоже перешла на русский. – Иди…
Я схватил портфель и выбежал из класса.
Домой сразу не пошел. Меня и правда мутило, не хотелось в душную комнату. И вообще, надо было походить, подумать. Чем больше думал, тем больше на себя злился. Ну зачем я все Архипычу заранее рассказал?! Если бы Васса его ошарашила, он бы растерялся и… И не знаю, что бы там было, но я бы точно виноват не был! А теперь получается, что виноват.
С другой стороны, я же не мог не предупредить друга? Нет, если бы не предупредил, еще хуже было бы!
Мне вдруг захотелось сесть и расплакаться, как маленькому. С большим трудом я доплелся до дома, ввалился в квартиру и залег на диван.
Потом навалился какой-то липкий туман, от которого остались только обрывки воспоминаний. Мама вроде беспокоилась… Что-то я ей отвечал… А потом какой-то врач… Молодой, недовольный мной… Я один в комнате…
Очнулся как-то сразу. За окном темно. А в большой комнате кто-то разговаривает. Не очень понимая зачем, я встал и поплелся слушать.
Говорили мой и Женин папа.
– Может, они его попугать хотят? – Женин папа говорил тихо, но как-то неестественно жизнерадостно. – Попугают и отстанут.
– Нет. Не отстанут. Я заходил в школу, – голос у папы был очень усталый, как после какой-нибудь обкомовской конференции. – Завуч там… старой закалки. И старшая пионервожатая явно под ее влиянием.
– Значит, акция устрашения? – теперь Архипов-старший старался изображать веселье.
– Ты, Петь, не веселись… Мало тут веселого. Тебя в Минск собирались перевести, замом в какую-нибудь республиканскую газету. А теперь…
Они помолчали. Я почувствовал, что коленки у меня подкашиваются. Не от страха, а просто от слабости. Я присел у двери на корточки.
– Неужели ты думаешь, – продолжил мой папа, – что тебя утвердят после такого… инцидента? Это же номенклатура ЦК…
– Да… за такое меня и из партии могут попереть, – теперь дядя Петя не хорохорился, и голос у него стал точь-в-точь, как у моего папы.