Можно ли всю жизнь хранить верность одному человеку? Ни разу не изменить, не поддаться страсти?
Анатолий и Анна Гольцовы были уверены, что можно. Глядя на них, и окружающие не сомневались: настоящая любовь существует не только в книгах. Вон, у людей уже сын взрослый, не сегодня завтра внуки появятся, а они смотрят друг на друга влюбленными глазами, как в медовый месяц.
Но счастье, как известно, – материя хрупкая, и разрушить его проще простого, все равно что чашку уронить и разбить.
Правда, чашку можно склеить. А вот можно ли склеить судьбу? Чтобы все стало как прежде? Да и с чашкой все не просто: склеить-то ее – дело техники, только получится ли пить из нее чай? Время покажет…
Татьяна Булатова
А другой мне не надо
© Федорова Т.Н., 2016
© Оформление. ООО "Издательство "Э", 2016
Семье Гольцовых завидовали и многократно желали: "Чтоб им жизнь маслом не казалась!" Иначе где справедливость? Одним – все, а другим – ничего. Те, которым "ничего", подозревали Гольцовых во всех тайных грехах и с удовольствием указывали на недостатки ремонта: "плинтус отошел", "наклеено криво", "тон не тот", "нормальные люди разве так делают?". Вырвавшись на волю из гольцовской квартиры, завистники, а по совместительству "друзья дома" единодушно выносили вердикт: "Это при таких-то деньжищах! Могли б и дизайнера нанять".
А у Гольцовых денег на хорошего дизайнера не было. Денег вообще не было. Точнее – их было столько, чтобы поддерживать более или менее достойное существование: одна поездка в год за границу, две-три – в Москву, абонемент в бассейн для каждого члена семьи… ну, и по мелочи. Просто Гольцовы не жаловались и молча платили свои многочисленные потребительские кредиты, успокаивая себя тем, что они владеют другим богатством. "Это любовь!" – становился серьезным сентиментальный Толя и с обожанием смотрел на свою Аню. А Аня – на него.
"Филемон и Бавкида!" – восклицала Толина теща и многозначительно поглядывала на внука, далекого от античной мифологии. Тот не реагировал. "Петр и Феврония", – взгляд ее становился все более красноречивым. "Отстань от него, мам, – посмеивалась Аня. – Он неграмотный". – "Ага, – соглашался с матерью Игорь. – Я неграмотный. Но ничего ужасного в том, что я не знаком ни с Филемоном, ни с Бавкидом, нет. Это можно организовать в любой момент…" Последние слова вселяли суеверный страх в сердце бабушки, бывшего библиотечного работника, и заставляли волосы на ее голове шевелиться. "А что такого-то? – удивлялся бабкиной реакции внук. – Заходишь "ВКонтакте" и задаешь: "Бавкид". "Бавкида…" – автоматически исправляла его Людмила Дмитриевна, и в ее глазах отражалась печаль. "Какая разница!" – пожимал плечами Игорь. "Большая, балбес", – смеялась Аня и, отвернувшись от сына, сначала смотрела на мужа, потом на мать и шепотом по слогам произносила: "У нас – лю-бовь".
"Лю-бовь?" – так же шепотом, вытаращив глаза, переспрашивала Людмила Дмитриевна. "Лю-бовь, – строго подтверждал Толя и, указывая глазами на дверь, дополнял: – Теперь у нас не дом, а юдоль страданий". – "Нет, Толечка, – волновалась Людмила Дмитриевна. – Ваш дом не юдоль страданий, ваш дом – приют любви". "Точно", – соглашался с тещей романтично настроенный Толя, а Аня морщилась и мечтала, чтобы мама ушла домой, мужа отправили в полугодовую командировку (вдруг повезет!), а Игорь уехал в Москву вслед за таинственной Леночкой, поклонницей спорта и здорового питания. Впервые за столько долгих лет Анна Викторовна Гольцова хотела другой жизни.
– Представляешь, Жан, вот смотрю на него и еле сдерживаюсь, чтобы не дать по рукам и не заорать: "Хватит меня трогать!"
– Правда, так надоел? – заинтересовалась Жанна Мельникова, забыв стряхнуть пепел с сигареты.
– Правда, – выдохнула Аня и, заложив прядь русых волос за ухо, заискивающе посмотрела на подругу: – Осуждаешь?
– Я? – ухмыльнулась Жанна. – Не просто не осуждаю, со-чув-ствую! Я, Ань, если честно, не понимаю. Тебе сорок три года, а ты до сих пор – в девках.
Анна быстро поняла, куда клонит приятельница, и сразу пресекла разговор:
– Мне это не нужно.
– А мне вот нужно! – объявила Жанна и загрустила: – Я на своего смотрю и думаю: "Где мои глаза были?" А ведь я, Анька, его любила. Как дура. Что ни скажет, все делала. Даже аборты. Потому что Коля сказал: "Пока рано. Давай поживем для себя". А потом поняла: на фига? Все равно никто не ценит.
– А по-моему, очень даже ценит, – как-то неуверенно произнесла Аня, и перед глазами замаячил образ чужого мужа в очках и с интеллигентной лысиной, загоревшей под солнцем садового участка.
– Много ты знаешь. – Жанна была непримирима. – Во-первых, Колян не мальчик. Это твоему сорок пять, а моему-то – посчитай, сколько. Двадцатку сразу накидывай: пенсион э р. Пен-си-о-н э р! – Мельникова подняла вверх указательный палец и прислушалась к звучанию произнесенного по слогам слова.
– Он по паспорту пенсионер. – Аня с готовностью вступилась за Николая Николаевича. – А душой и телом Гольцову фору даст. Зимой – лыжи, весь год – бассейн, летом – дача. Все время делом занят. За собой следит… Лишнего куска копченой колбасы не съест, потому что вредно.
– Много ты знаешь! – усмехнулась Жанка и передразнила подругу: – "Душой и телом!" Ты бы вот меня спросила, когда у нас с ним это было. Хочешь, скажу?
– Нет, – Аня смутилась.
Невзирая на то, что с Жанной они общались не менее семи лет, с того самого момента, как оказались соседями по дому, обсуждать с ней вопросы интимного свойства она не любила, потому что комментарии Мельниковой всегда были пошлыми и вызывали чувство неловкости. "Не бери в голову, бери – в рот", – советовала Жанна и гордилась собой, потому что, уверяла она всех, ей была присуща особая смелость раскрепощенного человека. "Я не ханжа. Что есть, то и говорю", – объявляла она во всеуслышание и обязательно вплетала крепкое матерное словечко в свою речь, считая использование обсценной лексики своей визитной карточкой. Окружающие к Жанкиным выкрутасам привыкли, перестали делать ей замечания, и только Аня Гольцова вводила категорический запрет на использование мата в своем доме: "У нас так не принято!"
"У вас много чего не принято", – бурчала Жанка, но Аню слушалась, потому что знакомством с Гольцовыми по-своему гордилась и при случае ссылалась на дружбу с ними, особенно в кругу своих приятелей по сельхозинституту. То, что Анна была директором Информационного департамента при Администрации губернатора Алынской области, а Толя возглавлял Инспекцию федеральной налоговой службы по Октябрьскому району, Жанна Петровна Мельникова воспринимала как пропуск в мир избранных. Что и понятно: она всегда мечтала о "внедрении" в городскую бизнес-элиту, но туда ее брать не хотели, несмотря на все ее мыслимые и немыслимые ухищрения в виде накладных ногтей и шляпки с вуалью. "Деревня!" – говорили о ней жены бизнесменов и многозначительно переглядывались. В отличие от своих мужей, никогда не пренебрегавших возможностью почесать с Жанкой язык и обменяться парой скабрезных анекдотов, они Мельникову не любили и приписывали ей такие недостатки, после упоминания о которых человек должен полгода простоять на коленях в покаянных молитвах. Но Жанна не унывала, "держала хвост пистолетом" и продолжала работать над осуществлением мечты. Правда, пока безрезультатно. Но чем черт не шутит!
"Устрой меня в Администрацию, – просила она Гольцову и сразу же предлагала вознаграждение: – Первая зарплата – твоя". "А ты что, думаешь, у нас большие зарплаты?" – посмеивалась Аня. "У вас большие возможности и большие люди по коридорам ходят", – объясняла свое рвение Жанка и выпячивала вперед татуированные по контуру губы. "Господи, Жан, – отмахивалась от нее Анна. – Да зачем они тебе? И потом, они все женатые". "Я тоже замужем", – напоминала ей Мельникова и кокетливо поправляла бретельку. "Тем более… – уходила от необходимости заняться ее трудоустройством Анна и в глубине души жалела Николая Николаевича – хорошего, образованного мужика, возглавлявшего совместное предприятие по производству сухих кормов для животных. – От добра добра не ищут".
Сегодня произнести это вслух Аня не осмелилась.
– Че молчишь? – набычилась Жанна, остановленная подругой на полуслове. – Коляна жалко? Так ведь?
Анна кивнула в знак согласия.
– Правильно, жалей. А тебе меня не жалко?
– Ну ты же знала, на что шла, – пожала плечами Аня, и снова перед ее глазами забрезжил многострадальный образ Николая Николаевича.
– Знала, – подтвердила Жанна. – Поэтому и не развожусь с ним. Оберегаю, так сказать, наше семейное счастье изо всех сил. В том числе и на стороне, потому что все нормальные люди знают: левак укрепляет брак. Не случайно французы говорят: "Хочешь сохранить отношения с женой – заведи любовницу". В твоем случае – любовника. Советую тебе. Для здоровья необходимо. Опять же – если мужик нормальный, то и материальное удовлетворение присутствует.
– А нормальный мужик – это какой? – заинтересовалась Аня.
– Нормальный – это как твой Гольцов, только с бабками.
– Мой Гольцов не по этому делу, – обиделась за мужа Анна и попробовала посмотреть на него Жанкиными глазами. Результат ей не понравился: Гольцов выглядел соблазнительно. Стало тревожно и показалось, что Жанна знает что-то такое про Гольцова, чего не знает она сама.