Вообще же в этот день Сема должен был убыть в командировку, на дальнюю точку, где, меняясь через каждые три месяца, мужественно защищали Родину семеро бойцов нашей части. Стерегя (Или стережа? Или подстерегая? Нет, охраняя!) покой родной страны, эти семеро смелых поддерживали в боеспособном состоянии электродизельный генератор, чтобы в случае, если к нам "полезет враг матерый", дать ток и включить какой-то ретранслятор, обеспечивающий экстренную связь между другими, боеспособными и готовыми дать врагу отпор частями.
В шестнадцать ноль-ноль на точку шла машина с провиантом. На ней и должен был убыть младший сержант Семенов, дабы осмотреть несущих тяжелую боевую вахту товарищей и, если понадобиться, оказать медицинскую помощь.
Я почему все время ерничаю по поводу службе на этой самой точке: лафовее ее придумать трудно. Ни тебе начальства, ни надзора, зато - речка, тайга, охота, рыбалка… И за сопкой - деревня с девками. А надзора, я уже сказал, ни-ка-ко-го…
В тот день сам я был в наряде, дежурным по автопарку. Не буду углубляться в подробности, скажу лишь, что наряд этот в принципе, если подойти к нему творчески - тоже лафа, балдеж и кайф, разумеется, если нет всяческих авралов.
Так вот - увел Сема Зимина в гарнизонный лазарет, я в парке сижу, в помещении Контрольно-Технического Пункта, КТП сокращенно, дневальный мой территорию парка подметает, остальные бойцы нашей части заняты кто чем. В семнадцать ноль-ноль развод будет, меня с дежурства сменят, можно будет в казарму идти. Сижу, жду, мух линекой бью. Лето, жара, в КТП прохладно…
Да, тут еще вот какой нюанс - летом у нас очень трудно со связью. Связь-то в Советской Армии, как в 41-ом году - коричневый переносной телефончик с ручкой и черной эбонитовой трубкой, снабженной педалькой. Говоришь - педалька отжата. Слушаешь - держишь ее рукой… Каменный век, короче. У японцев, говорят, такие телефоны в музеях показывают.
Зимой связь в порядке - и с другими частями поговорить можно, и с ближайшим городом, а через корпусной коммутатор некоторые умельцы ухитряются даже домой, в Европейскую часть СССР, дозваниваться. И с точкой, где ретранслятор, и с лазаретом связь зимой тоже есть.
А вот летом - хана! То ли выдры или бобры какие-то таежные кабель грызут, то ли леспромхозовские хозяйственные мужички тырят стратегически важные провода, не знаю, но летом связи у нас не бывало неделями.
Сема отвел Вальку Зимина в лазарет, там сразу же положили занедужившего бойца в инфекционное отделение, от греха, потом врач, очкастый капитан, осмотрев больного, поставил железобетонный диагноз: "Кишечная инфекция", выписал левомицетин, чирикнул ручкой на Семином документе, и младший сержант отбыл восвояси.
На обратном пути завернул запасливый пскобской мужичок к знакомой шинкарке, разжился парой бутылок самогона - в командировке на точке пригодится, зашел еще в магазинчик, прикупил конфет и печенья - на точке этого тоже давно не едали, и не спеша, вразвалочку вернулся в расположение части. Времени было - пятнадцать сорок семь.
Машина, что шла на точку, "Зилок", уже стояла под парами у штаба, загруженная ящиками с консервами и мешками с крупой и мукой, Сема зашел к начальнику АХЧ прапорщику Заничу, отметил командировку, вышел из штаба, и в тот момент, когда он уже распахнул дверцу кабины, намереваясь усесться внутри, на крыльцо казармы вышел старшина части старший прапорщик Филипенко.
Очевидцы утверждают, что между ними произошел следующий быстрый диалог:
- Семенов, что с Зиминым?
- Положили, товарищ прапорщик!
- Какой диагноз?
- Холера, товарищ прапорщик!
"Зил-131" взревел двигателем, дверца захлопнулась, и младший сержант Семенов убыл в командировку. Старший же прапорщик Филипенко остался стоять на казарменном залитом солнцем крыльце, пораженный, точно громом. Холера, товарищ прапорщик!
* * *
Я не видел, что было потом. Я не знаю, какие приказы отдавал Филипенко. Я сразу перейду к тому, как меня через час пришел менять "свежий" наряд.
Пришли они почему-то в противогазах и перчатках от общевойскового защитного комплекта (всем служившим известного под абревиатурой ОЗК). Я, благодушный от предстоящего отдыха, уже подготовил необходимые записи в журнале "приема-сдачи дежурств", и встретив сменщиков на пороге КТП, удивленно спросил:
- Вы чего, пацаны? Филип в химтревогу играет, что ли?
- У Зимина холера! - глухо отозвался неопределяемый голос из-под противогаза: - Всем велено одеть противогазы, чтобы не заразиться…
Может быть, я соображал чуть медленнее, чем надо, но захлопнуть дверь перед носом нового наряда я успел. Заперев ее на ключ, я, лихорадочно соображая, заходил ли ко мне сегодня холерный Валька, метнулся к сейфу, вытащил припрятанный пузырек одеколона, вылил треть на свой носовой платок и принялся протирать дверные ручки, спинки стульев, подоконники и прочие места, которых касаются человеческие руки. Одеколон - не чистый спирт, но все ж какая-то дезинфекция…
Дальше начался кошмар. Связи с лазаретом нет. Никто из своих офицеров, узнав о страшном бедствии, идти в часть не хочет. Выносить сор из избы и рапортовать командованию в бригаду никто не решается. Солдаты в ужасе, Филип в панике. Вскрыли склад "НЗ".
Неделю, можете себе представить, неделю! никто в нашей части толком ничего не ел. Не пил. Не здоровался и даже не разговаривал друг с другом, а хрен его знает, вдруг эта холера по воздуху передается? Кое-кто даже спал в противогазах. Над воротами части вывесили черный холерный флаг, и ни один человек ближе, чем за километр, не подходил. Поселок лесозаготовщиков замер в ожидании как минимум апокалипсиса…
В самой части творился форменный цирк. Службу-то никто ведь не отменял. Надо было приспосабливаться. И приспособились:
Сортир и его окрестности завалили хлоркой по колено, издали казалось, что там локальный снегопад прошел. В столовой было примерно тоже самое. А какая разница, в противогазах все одно не пахнет!
Бойцы исхудали и осунулись. Причем, если бы началась война, наша часть сдалась бы без боя. Не потому, что все одистрофанились, а чтобы заразить побольше солдат вероятного противника.
Один плюс, правда, был. Поносы прекратились. Оно и понятно - какие к гребаной матери поносы, если никто ничего не жрет? Свист один…
И вот через неделю с точки возвращается Сема. Румяный, веселый, отдохнувший, наплясавшийся на деревенской дискотеке и опухший от деревенского же самогона. Но за час буквально до его приезда вдруг наладилась связь с лазаретом, и Филип, принявший на себя всю тяжесть холерной разрухи, дрожащей от голода рукой в резиновой "озэкашной" перчатке принял от дежурного по штабу телефонную трубку и подняв хобот противогаза вверх, спросил:
- Разрешите узнать, товарищ капитан, когда можно забрать тело рядового Зимина?
- Да хоть сейчас. Приезжайте и забирайте! - весело ответил прапорщику капитан-инфекционист.
- А оно не заразное? - дрожащим голосом поинтересовался Филип.
- Не-ет, не заразнее нас с вами! - пробулькала трубка.
- Но ведь холера…
- Да какая на хрен холера! Легкая форма кишечной инфекции, даже не дизентерия.
- Так он что, жив? - тупо спросил Филип.
- Вы что, прапорщик, перегрелись, что ли? Конечно, жив!
Далее, как у Гоголя, была немая сцена. А потом…
А потом приехал Сема! Что тут было!