В какой-то момент Клионер решил, что Раиса поглядела на него, крикнул Привет! и махнул рукой. Раиса вгляделась близоруко, не узнала, кто там махнул, но яркие губы на всякий случай вспорхнули поверхностной улыбкой. Пусть кто-то в Раису бросал камни, но она просто более активно делала то, чем занимались большинство россиянок в иммиграции, – подыскивала мужа-богача; найти такого мужа нелегко, поскольку они всегда нарасхват.
"Вот и этот, – глядела она в толстую морду ухажёра, в морду намеренно не побритую, с наглыми выпученными глазами, – вот и этот наверняка врёт про свои золотые запасы. Ему бы трахнуть меня подешевле, ограничившись только рестораном. Но как бы он мне не подливал, ничего у него не получится, пока не вытяну пару платьев, колечка с каким-нибудь ценным камнем и хотя б одного крюгерранда на шею".
– Слушай, коль ты такой бизнесмен, – сказала ему Раиса, – сделай меня богатой женщиной. Я тоже способна горы свернуть, но я – типичная слабая женщина, которой не хватает руководителя и начального капитала.
– Сделаю! – брызнул Лейкин слюнями, и она тактично утёрлась не сразу, а когда он склонился над шашлыком. – Я тебя сделаю свободной. Деньги, как говорил Достоевский, это чеканенная свобода. А золото – высшая свобода. Ты, чувиха, ещё та. Хочу тебя иметь в своём гареме.
Он подтолкнул её под скатерть с низким, почти до пола, подолом.
– Ну-ка, давай начинай отрабатывать своё будущее богатство.
– Спятил, дурак, – засмеялась Раиса.
– Да пошёл ты на…! – вдруг взорвался Лейкин.
Раиса вздрогнула, напряглась. Но она в этом взрыве была не при чём: Лейкин скалил крупные зубы, два из которых, самых центральных, были закованы в металл, прозванный им "высшей свободой", – он оскалился на мужчину с лисьей лакейской физиономией, в рыжеватом клетчатом пиджаке в пятнах от уроненной еды, и купленном, похоже, если не за доллар, то уж не больше, чем за два на распродаже из гаража в мексиканском районе Города Ангелов.
Подойдя к столу Лейкина, этот мужчина даже и слова ещё не вымолвил, но на его физиономии, обрамлённой лысиной и бачками, Лейкин узрел просьбу о деньгах. Этого типа с фамилией Яффе знали многие иммигранты, поскольку он неутомимо, игнорируя грубые отказы, насмешки, издёвки и даже угрозы, выпрашивал деньги буквально у всех. Просил он немного, десятку, двадцатку, с заверениями завтра же вернуть. Может быть, Яффе был обязательным, честным, порядочным человеком, и возвращал бы, как обещал, но его неопрятный внешний вид и лакейская физиономия у всех вызывали подозрение, и никто ему никогда не давал. Перед тем, как он подошёл к Лейкину, его прогнали от многих столов, и кое-где его появление вызвало подробные рассуждения о том, что не прилично, мол, в Америке деньги просить у кого попало, что в этой стране другая культура, что здесь принято брать взаймы, используя только два источника – у близкой родни, либо у банка.
– Дерьмо! – прорычал Лейкин вслед отошедшему попрошайке.
Клионер отвлёкся на официанта, а когда воротился глазами к Раисе, её за столом не оказалось. Лейкин сидел там в одиночестве, прикрыв глаза, запрокинув голову, и покачивался легонько. "Перепил", – наивно решил Клионер.
Глава 5. Отсутствие точки
С момента получения открытки, в которой ОВИР разрешал эмиграцию ему и его супруге, и до отъезда в аэропорт Заплетин не мог спать по ночам. Мозг его, словно, воспалился от тревожно-радостных представлений о том, как сложится новая жизнь и от болезненных мыслей о том, что после отъезда он, вероятно, никогда не увидит родных и друзей, природу России, и всё остальное, что его окружало со дня рождения. И сборы вещей…, – то ли бросить всё, то ль изловчиться в два чемодана уместить самое главное; а главным, с чем было трудно расстаться, он мог бы набить чемоданов двадцать.
Он думал выспаться в самолёте, – какое, в голове был водоворот. Как на поцарапанной пластинке, в голове прокручивался процесс оформления документов, которые требовал ОВИР. Эмиграция легко могла сорваться не только по прихоти ОВИРа, в котором, конечно, понимали, что русская пара, не евреи, получили фиктивное приглашение от фиктивных родственников в Израиле. Эмиграция могла не получиться и от того, что оба родителя должны были подписывать бумагу, в которой они не возражали против выезда сына на Запад. Он не был активным диссидентом, но чтоб повлиять на решение матери, ему пришлось выдумать тюрьму, психиатрическую больницу, лишение права на работу, – всё то, чем наказывали инакомыслящих. Мать поплакала и подписала. Оставалось согласие отца. Но как получить от отца бумагу, если мать с ним развелась сразу же после рождения сына, и Заплетин понятия не имел, где проживал его отец, и вообще, он был жив или нет.
Помогло справочное бюро. Оно отыскало отца в Устюжне, в небольшом городке Вологодской области, о котором Заплетин раньше не слышал.
– Да как же, – сказал ему приятель, весьма сведущий в литературе. – Именно в этот городок завернул Иван Хлестаков, и именно там произошли несуразные события "Ревизора". Слушай, а что если и тебе прикинуться важным московским чиновником? Может, жители Устюжны не поумнели до сих пор, и ты, как сыр в масле, покатаешься.
В том, что устюжненцы не поумнели, Заплетин справедливо усомнился. Как слабо не помнил он "Ревизора", но поведение Хлестакова было настолько подозрительным, что лишь идиот мог поверить в то, что Хлестаков важный чиновник, знакомый со всей петербургской знатью. Похоже, здесь Гоголь перехлестнул (впрочем, наверное, жанр комедии предполагает такие натяжки).
Заплетин купил билет в одну сторону, с пересадками в неслыханных местечках, одна в Сонково, другая в Пестово. Извлёк из шкафа свою "Эрику", портативную пишущую машинку, которую очень редко использовал, и отпечатал такой текст: Я, Заплетин Василий Степанович, не возражаю против выезда моего сына Заплетина Павла Васильевича за границу (предложение точкой не заканчивалось, поскольку, как мы дальше увидим, отсутствие точки оказалось тем, что решало судьбу Заплетина. И, конечно, перед отъездом он купил в Елисеевском магазине три коробки "Птичьего Молока", все в подарочной упаковке.
Добравшись до Устюжны, наконец, он тут же отправился по адресу, выданном "Справочным Бюро". Мужики, скучковавшиеся перед вокзалом и обсуждавшие зарплату, которую только что получили, и кумекавшие над тем, как её разумнее потратить, оглядели Заплетина с недоумением, докопались до причины его приезда, а потом бурно, наперебой, слегка друг другу противореча, объяснили ему, как дойти до улицы, на которой был дом его отца. Не прошло и пятнадцати минут, как он по ступенькам замызганной лестницы поднимался на третий этаж. Долго звонил и стучал в дверь. Потом позвонил соседям.
– Да он же на даче, – сказала тётка с розовой потной физиономией, очевидно оторванная от плиты. – А вы тут чего? По делу какому?
– Сын я, – сказал он. – А где его дача?
– Сы-ын? – изумилась тётка. – Вы сын Надежды Семёновны? Да я, поди, знаю их лет двадцать, а ничего не слыхала о сыне. О дочке знаю. А чтобы сын…
На круглом лице пронеслись облака разнообразных предположений. Одно показалось самым логичным.
– Если что вы незаконнорождённый?
Заплетин понял, что тут он влип, что положил начало сплетне, которая, пожалуй, захлестнёт большую территорию Устюжны и испортит личные отношения между отцом и Надеждой Семёновной.
– Да ладно, – сказал он. – Я пошутил. Какой я там сын. Я к нему по делу.
– Из горкома? – спросила тётка, успокаиваясь и теплея.
– Да, из горкома, – кивнул Заплетин. – У нас к Заплетину срочное дело. Пытались дозвониться до него, а телефон не отвечает. Вы не знаете, где его дача?
– В Сопинах дача, – сказала она. – Спросите в Сопинах любого на улице, там все собаки знают Заплетина. Вы на горкомовской-то машине не больше часа будете ехать.
Он вышел из дома, прошёл по улице. Спросить бы кого, где эти Сопины. Тут он впервые пожалел, что не работает в горкоме, а то бы на горкомовской машине… На скамейке автобусной остановки старуха устроила мелкий бизнес, торгуя пучками укропа, лука, и чем-то ещё в ведре под крышкой.
– Вы не подскажете, бабуля, как мне добраться до Сопин?
– Глаза разуй! – вспылила женщина, давно накопившая неудовольствие по поводу отсутствия покупателей. А тут ещё этот подошёл, да не купить, а чего-то там спрашивает. – Сам ты дедуля, чёрт паршивый!
Заплетин вгляделся под платок, укутавший голову, как у женщин, навсегда забросивших надежду понравиться хоть какому мужчине. Да, в самом деле, ей лет сорок. Надо же, снова обмишурился.
– Извиняюсь, – сказал он. – Я глянул на вас не с того угла.
– С того, не с того, – сказала женщина голосом менее враждебным, – а ну-ка купи чего-нибудь. Мне бы домой, я тут околела. Я тебе скидку дам хорошую.
Не уточняя, какая скидка, Заплетин купил пучок укропа.
– И огурчик солёненький не забудь, – продавщица открыла крышку ведра, в котором плавали огурцы. – Пригодится сегодня под водочку.
Чтобы задобрить эту женщину и узнать, как добраться до Сопин, Заплетин купил и солёный огурчик. Кроме того, он заподозрил, что его приключения в Устюжне не обойдутся без водки с огурчиком. Он подержал огурец двумя пальцами, думая, как бы его пристроить, чтоб ничего не намочить. Продавщица неохотно оторвала страницу из глянцевого журнала. Он обернул огурец бумагой, не умевшей впитывать что-то жидкое, и положил огурец в карман. И точно, почти сразу на штанах появилось и стало расширяться тёмное влажное пятно.
– Обмочился, – хихикнула женщина, пальцем указывая на пятно.
– Так как мне добраться до Сопин? – бросил он семечко вопроса в почву, удобренную покупками.