Кеше идея понравилась и он попросил для новой игры новый комп. Отец пообещал, что обязательно купит, как только они с мамой решат кое-какие проблемы. Сын не стал выпрашивать, как маленький: "Купи да купи!". Он понимал, что родители что-то затевают, но пока ему не говорят.
А родители, действительно, что-то задумали. Они зачем-то купили белое платье и темный костюм. В самом начале июня они сели в рыжую "Нексию" и поехали на центральную площадь. Там они втроем вышли. Отец взял мать под руку. Точно жених с невестой, родители торжественно поднялись по широкой лестнице. Их шаги отдавались эхом: "Тук! Тук! Тук!" У самого Кеши сердце тоже громко стучало "Тук-тук-тук"". Он догадывался, что сейчас происходит что-то очень важное.
В большом светлом зале никого не было, кроме одной строгой тетеньки. Кеша хотел сесть на стул, но сердитая тетенька велела ему встать. Она что-то строго выговаривала отцу с матерью, а они стояли перед ней, как провинившиеся школьники. Потом отец достал из кармана золотое кольцо и надел его на палец матери. Потом родители поцеловались – в первый раз за все время.
К ним подошел фотограф и предложил сделать фото на память.
– Иди сюда, мальчик! – позвал он Кешу.
Тот подбежал к родителям и обнял их.
Фотограф сказал: "Так, все улыбаемся! Сейчас вылетит птичка"!
А на следующий день отец зачем-то отвез его на поезде в город Череповец. Там жила его бабушка Вера, которая никогда еще не видела внука. В бабушкиной квартирке он провел все каникулы. За это время он сочинил старом компе целых четыре игры.
Тридцать первого августа в Череповце шел мелкий дождь. Королевы возвращались в Москву на машине, и рыжая "Неския" резво бежала вдоль серого заводского забора. Впереди был перекресток, и светофор там почему-то не работал. Когда машина притормозила, с ней поравнялся мотоцикл. Байкер в черном быстро положил что-то на оранжевую крышу. Королев-старший уже открыл дверцу, чтобы вылезти из машины, но тут мотоциклист рванул с места, а через десять секунд сработало взрывное устройство.
С тех пор Кеше все казалось, что его преследует мотоцикл. В своих тревожных снах он искал путь к спасению, но всюду натыкался лишь на бетонную стену. Он ненавидел серые бетонные заборы.
6
Один такой заборище начинался неподалеку от их дома. Дед говорил, что когда-то в их районе были секретные заводы и секретные институты:
– Ты должен понимать, Кешка! Тут квартиры не всем давали…
Внуку было по барабану, кто и кому тут раздавал квартиры. Этот сумрачный московский район был ему безразличен. В Мытищах, где он сам еще недавно жил с матерью в малосемейной общаге, тоже на каждом шагу были заводы и заборы. Он долго мечтал о собственной комнате, но потом понял, что незачем растравлять себя попусту. Новая бабушка в Череповце на время отвела ему угол за шкафом. Новый московский дед оказался щедрее и выделил целую комнату. Этот подарок судьбы, однако, больше не радовал повзрослевшего Иннокентия Королева.
Если бы не тот дождливый августовский в Череповце, его жизнь сложилась бы совсем иначе. Он мог бы смеяться и обнимать родителей. Он мог бы без труда разговаривать, и сверстники не дразнили бы его за заикание. А теперь у него совсем нет друзей – даже "ВКонтаке". Все, что он теперь может – так это бездумно шататься вдоль забора.
Он надвинул шапку на самые брови и пошел дальше. Легкий морозец слегка пощипывал уши. Сгущались сумерки. Серый забор казался бесконечным, хотя вот-вот должен был кончиться и упереться в проулок. Проулок вел к большому проспекту. Туда он зачем-то сейчас и шел.
Иннокентий попытался вспомнить, зачем он вышел из дома, но его внимание привлекли громкие голоса на углу. Там, очевидно, кто-то выяснял отношения.
Юноша остановился и прислушался, точно насторожившийся зверь. Голоса были знакомыми, громкими и задиристыми. Повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Инок прижался к холодной стене.
Эти голоса, без сомнения, принадлежали его однокурсникам из пятнадцатой группы. Так обычно кричали на него Коршунов и Карапетян.
– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?
– Слушай, это прикол, да. Ты что, шуток не понимаешь?
– Да пошли вы нах со своими шутками! Отдайте мою сумку, уроды!
Третий голос был незнакомым. Очевидно, он принадлежал какому-то незнакомому мужчине.
Инок повертел головой туда-сюда и вынул из сумки планшет. Когда обмен любезностями на углу перешел в звуки ударов и резкие выкрики, студент пятнадцатой группы Королев бесстрастно направил объектив в сторону интересного события. Из своего укрытия он прекрасно видел все, что происходило в каких-то десяти метрах, а цифровая камера бесстрастно фиксировала драку двое на одного.
Минуты через полторы ролик был снят с первого дубля. Не заметив оператора, участники съемок разбежались кто куда, и только незнакомый мужчина остался на тротуаре. Он лежал, раскинув руки в стороны. В луже валялась синяя спортивная сумка, из которой выпало несколько белых книжек.
Королев подошел к неподвижному мужчине. Тот был молод, не старше двадцати пяти лет. Глаза его были закрыты, а на виске сочилась струйка крови. Ветер шевелил листами рассыпавшихся книг. Инок засунул планшет в сумку и позвал:
– Эй, м-мужик!
Тот не издал ни звука.
Юноша вздрогнул. Прямо на него из-за угла шли люди. Справа с проспекта поворачивали машины. Инок сделал усилие над собой и отскочил назад, в тень забора. Он уже хотел поскорее сделать ноги, как его рука потянулась к выпавшей белой книжке. Уже на бегу, он зачем-то засовывал свою добычу в черную сумку, где теперь хранился компромат на однокурсников из пятнадцатой группы. Он снова бежал вдоль забора и снова слышал выкрики:
– Да мы клип снимаем, чего ты, мужик?
– Слушай, это прикол, да. Ты что, шуток не понимаешь?
Озираясь по сторонам, он убедился, что его никто не преследует и, задыхаясь, перешел на шаг. Странный юноша совершенно забыл, куда и зачем пошел.
Побродив по незнакомому району часа полтора, он, наконец, вышел к дедовскому дому. В ушах у него до сих пор слышались знакомые голоса, но теперь они смеялись над ним самим – над его черной одеждой и над его заиканием. Когда он только пришел в этот колледж, одноклассники сразу окрестили его обидным прозвищем "Инок". Сначала Иннокентий пытался сопротивляться – не разговаривал с обидчиками, отсаживался от них подальше, но потом понял, что это бесполезно. Коршунов и Карапетян не давали ему проходу и задирали его при каждом удобном случае.
"Так за что же они его, все-таки?" – с тревогой подумал Инок и нажал на кнопку звонка.
Дед Мошкин нехотя пошел открывать. После того, как внук отправился за цветами, он еще долго вспоминал предысторию их совместной жизни.
Двадцать пять лет тому назад доктор физико-математических наук Королев получил в "первом отделе" допуск "совершено секретно" и был допущен к государственным ракетным тайнам. Во время распада государства он решил сделать небольшой бизнес: передать покупателю из конкурирующей "конторы" ничем не примечательную коробочку. На самом деле – и Анатолий Кузьмич это хорошо знал – подобные коробочки, только значительно большего размера, передавались тогда на совсем другом уровне. Но у "конторы" был свой интерес в этой большой игре. Когда государственные секреты раскрываются, как карты в покере, то никто из игроков не забывает о собственной выгоде.
Когда Анатолию Кузьмичу было столько же, сколько его оболтусу-внуку, то его потрясла зверская расправа американцев над супругами Розенбергами. В Советском Союзе их считали невинными жертвами, борцами за мир во всеми мире. Военный связист и секретарша, они служили родине своих предков и передавали советскому резиденту подробности американских ядерных проектов.
В середине "лихих девяностых" к отечественным ракетным секретам был допущен холостой русский программист, которому регулярно задерживали зарплату и наотраз отказали в однокомнатной квартире: У талантливого математика к тому времени уже не было никаких убеждений, а мечта его была по-американски простой: собственный домик где-нибудь подальще от Мытищ. Он так и заявил суду в своем последнем слове.
Подполковника Мошкина назначили руководителем следственной бригады. Королеву, в отличие от незадачливых американцев, дали всего пятнадцать лет.
Выйдя по амнистии, Королев-старший занялся новым делом – стал придумывать компьютерные игры. Он не стремился отомстить следователю, который по иронии судьбы был одновременно его потенциальным тестем, он будто и вовсе забыл о его существовании. А вот Анатолий Кузьмич, которому к тому времени назначили персональную пенсию, ничего не забыл и никого не простил. Ах, как же он мучился от ненависти к их семейному "букету"! Какие планы вынашивал!
Однажды его вызвали в "контору" и спросили: "А вы в курсе, что ваша дочь собралась на ПМЖ в США?" Он ничего не знал. Дочь, в отличие от государства, умела хранить свои секреты. Его попросили понаблюдать за Королевымы, и он снова поехал в Мытищи. Дочь отказалась с ним разговаривать. Дело шло к свадьбе.
Операцию "Диссидент" назначили на последний день лета.
Подполковник в отставке Мошкин испытывал смешанные чувства: с одной стороны ему хотелось, чтобы внук так и остался возле серого забора, а с другой – ему по-совему было жаль невинного отрока, который подавал большие надежды.
Королев-младший провел в больнице почти восемь месяцев. Когда встал вопрос, куда девать инвалида, почетного пенсионера Мошкина снова вызвали в "контору" и порекомендовали взять под опеку младшего родственника. Ему недвусмысленно намекнули, что когда-нибудь его внук поправится настолько, что захочет узнать всю правду о взрыве в Череповце.