– Не так уж и плохо, – Леопольдо провел рукой по ягодицам Ангелики, поцеловал девушку в затылок и поднялся с кровати. – Я ушел в ванную. Ты как хочешь, а мне через час надо выйти из дому.
– Я с тобой.
– Догоняй.
Леопольдо покинул комнату, прошел по коридору и скрылся в ванной комнате, через минуту к нему присоединилась Ангелика.
Было начало девятого, когда они вышли из квартиры в одном из домов на Виа Витторе Карпаччио, спустились на улицу и оказались в объятиях теплого июльского солнца.
– Buongiorno, Леопольдо! Buongiorno, Ангелика! – услышали они, едва подошли к машине, темно-синей "альфа ромео", втиснувшейся между стареньким "рено" и новенькой "ауди".
Обернувшись на голос, они увидели недалеко от себя старика в серых брюках и зеленой рубашке с длинным рукавом. Тот стоял, оперевшись об ограду, окружавшую дом, и улыбался. В одной руке старик держал палочку, в другой сигару. Время от времени он подносил ее ко рту, и тогда облачко белого дыма устремлялось к небу, словно желало присоединиться к тем белесым невесомым островкам, что бороздили небесные просторы в эти утренние минуты.
– Buongiorno, синьор Гацци! – воскликнули в унисон Леопольдо и Ангелика, улыбнулись и подняли руки в приветственном жесте.
– Как ваше здоровье, синьор Гацци? – спросила Ангелика, открывая дверцу автомобиля и кладя сумочку на пассажирское сиденье. – Вижу, вы снова с сигарой. Не бережете вы себя, синьор Гацци. Совсем не бережете.
– Как же не берегу? Конечно же, берегу. Видишь, дорогая, курю не в квартире, а на свежем воздухе, – старик рассмеялся и дернул за козырек кепки.
– Эх, синьор Гацци, после смерти вашей жены вы совсем перестали заботиться о здоровье. Вам нужен кто-то, кто бы о вас позаботился. Какая-нибудь милая симпатичная старушечка, – Ангелика улыбнулась и отбросила в сторону непослушную челку, затем повернулась к Леопольдо за поддержкой:
– Правда, милый?
Леопольдо ничего не сказал, лишь улыбнулся и посмотрел на старика.
– Знаете, синьор Гацци, Леопольдо до встречи со мной тоже любил покурить, а сейчас вот уже второй год как не курит.
– Ну, если бы рядом со мной была такая милая и симпатичная синьорина, тогда, может быть, и я не курил бы, – старик улыбнулся, затянулся и пустил колечко дыма.
Парочка воробьев затеяла ссору на ограде в нескольких метрах от синьора Гацци. Тот махнул палкой и крикнул:
– А ну, чего раскричались, словно живете вместе не один год?
Летите, устраивайте ссору в другом месте.
– Ангелика, честно признаюсь, я бы давно бросил эту пагубную привычку, но на то она и привычка, так легко не отделаешься, – старик вновь устремил взгляд на девушку.
– Но вы бы хотя бы попробовали, синьор Гацци. Вы же даже не пробовали.
– Пробовал, – кивнул старик. – Раз тысячу, никак не меньше. Еще когда Бьянка жива была. Не так-то это просто, особенно когда у тебя отношения с этой проклятой привычкой крепче, чем с женой. С Бьянкой мы прожили вместе сорок пять лет, а курю я все пятьдесят пять.
– Сорок пять лет. Ты слышал, Леопольдо? И я хотела бы, чтобы мы с тобой прожили не меньше сорока пяти лет. А ты хотел бы?
– Конечно, хотел бы, – рассмеялся Леопольдо. – Два года мы с тобой уже прожили, осталось как минимум сорок три года.
– Почти прожили, – поправила Ангелика.
– Почти, – согласился Леопольдо. – Но скоро будет два… Эй, Ангелика, двадцать минут девятого. А мне еще тебя надо на работу отвезти. Когда же я сам туда попаду?
– До свидания, синьор Гацци. Нам пора. Поговорим в другой раз, – Ангелика махнула старику рукой на прощанье и исчезла в салоне машины.
– Всего хорошего, синьор Гацци, – крикнул Леопольдо, махнул старику и забрался в машину.
Мгновение спустя двигатель "альфа ромео" фыркнул, заурчал. Машина тронулась с места и покатила по Виа Витторе Карпаччио, дырявя бампером нарождающийся дневной зной.
На Виа Франческо Криспи Леопольдо высадил Ангелику, не забыв подарить на прощание жаркий поцелуй. Едва девушка исчезла в дверях редакции журнала "Bon appetit!", занимавшего первый этаж коричневого четырехэтажного здания, Леопольдо поддал газу и понесся по улицам Ареццо на Виале Джакомо Маттеотти, где находился офис юридической компании "Legge", в которой он занимал должность младшего юриста.
Едва Леопольдо оставил позади Виа Франческо Криспи, как мобильник, лежавший на приборной панели, ожил, экран загорелся, и салон машины наполнили первые аккорды "Chi Mai", известной композиции Эннио Морриконе.
Леопольдо взял в руку мобильник и посмотрел на экран. Заметив, кто звонит, он нажал клавишу "прием" и поднес мобильник к уху.
– Привет, мама́.
– Лео, почему ты не зашел ко мне в кабинет? – донесся из динамика раздраженный голос матери Леопольдо, Паолы Витале. – Ты мать свою давно видел? Хотя бы позвонил, узнал, жива ли.
– Мама́, мы виделись неделю, быть может, две назад. Разве этого недостаточно? К чему ежедневные встречи?
– Ангелика изменила тебя, – Паола Витале проигнорировала вопросы сына, сосредоточившись на своем, на наболевшем. – Девушка девушкой, но о родителях тоже надо хоть изредка вспоминать. Давно ты был у нас дома? Сколько прошло? Месяц? Два? А ты говоришь: неделя. Даже не помнишь. Как начал встречаться со своей полентонэ, родители сразу же отошли у тебя на второй план. Где это видано, чтобы так не уважали своих родителей? Раньше ты таким не был, Леопольдо. Раньше уважения к родителям у тебя было намного больше. Мы жили все вместе, и все у нас было хорошо, пока не объявилась эта твоя полентонэ…
Леопольдо скривился. И вот так уже на протяжении как минимум одного года. Мать недолюбливала Ангелику, а все из-за того, что, как она часто повторяла, "та увела у нее сына". Леопольдо не раз становился на сторону девушки, пытался объяснить, что ему не пятнадцать, он уже взрослый и вполне способен жить отдельно от родителей. Но такая позиция Леопольдо только сильнее настраивала мать против Ангелики. Паола Витале была убеждена, что не будь Ангелики, Леопольдо и дальше жил бы вместе с родителями. Леопольдо раздражал материнский эгоизм, воспринимаемый ею ни больше, ни меньше как проявление материнской любви. Даже отец Леопольдо, Умберто Витале, не раз поддерживал сына в его желании быть самостоятельным, да и пора уже было: тому шел двадцать восьмой год, но Паола Витале этого не понимала или, что более вероятно, не хотела понимать и даже принимать. Для нее Леопольдо оставался ее ребенком, пяти– или тридцатилетним, это было уже не так уж и важно.
– Мама́, мы про это уже говорили, и повторяться, думаю, не стоит…
– Стоит, – перебила сына Паола Витале, – конечно же, стоит. Я буду тебе это говорить столько раз, сколько посчитаю нужным, может, до тебя все же дойдет, что уважать родителей – это твоя первейшая обязанность.
– Мама́, я уважаю и тебя, и папу, и ты это прекрасно знаешь. Но также у меня есть Ангелика, которую я не просто уважаю, а люблю. Я не могу разорваться. Стараюсь по мере сил уделять внимание всем, и если у меня это плохо получается делать по отношению к вам с папой, то не из-за того, что я такой сякой и ни во что не ставлю родителей. Сама понимаешь, в какое время мы живем. Дом-работа, работа-дом. Я прихожу с работы уставший, мне хватает сил только на то, чтобы что-то бросить в рот и сразу же отправляюсь спать. На выходных же хочется отдохнуть, набраться сил перед новой рабочей неделей. На то, чтобы пойти в гости, часто нет ни времени, ни желания.
– Вот последнего, Леопольдо, у тебя действительно нет, – Леопольдо уловил в голосе матери явную обиду.
Вздохнув, он произнес:
– Давай сделаем так, мама́. Я поговорю с Ангеликой, и если она согласится, тогда сегодня вечером мы придем к вам с папой на ужин. Договорились?
– А сам ты, что, уже не способен принимать решения? Так бы ты мать слушал как девушку. Но я-то мать, родная душа, а она – сейчас есть, завтра уже может и не быть. Девушка – не жена, ее ничего не держит. Сколько у тебя их было, и где они сейчас? Поди знай, а тоже девушки, между прочим, были.
– Это уже не важно, мама́. Сейчас у меня Ангелика. Мы с ней вместе уже два года. Хоть ты это и не принимаешь, но она моя фиданцата. К тому же, мы живем вместе. Я люблю Ангелику, и когда-нибудь мы с ней поженимся.
– Ох, эти новомодные веяния. Не к добру это. Гражданский союз богом не предусмотрен. Это все от лукавого. Одного не понимаю, Леопольдо. Чем тебе девушки из Ареццо не нравятся? Зачем тебе эта полентонэ? Она даже говорит не по-нашему. Разве тебе мало наших девушек, Леопольдо? Смотри, какая красавица Софи, дочь моей подруги доньи Риччи. Che bella! А хозяйка какая! И постирает, и погладит, и накормит. Ох, Леопольдо.