– Уважаемый суд, уважаемые господа присяжные. Как видите, на месте обвиняемого никого нет, – он указывает на пустующую скамью подсудимых, – поскольку господин Быстров выдвинул иск против государства, а оно, как сами понимаете, неизвестно кто и неизвестно что в личностном смысле, то есть – пустое место. Я могу сказать одно: все обвинения господина Быстрова есть ложь уже потому, что это и так каждому понятно. Человек, не понимающий, что государство желает только блага своим гражданам и вправе убрать с дороги каждого, кто мешает этому благу, не заслуживает доверия. Поэтому я прошу господ присяжных рассмотреть этот вопрос объективно и признать, что обвинения господина Быстрова беспочвенны, абсурдны и граждански аморальны. Я закончил, ваша честь.
– Спасибо, – благодарит судья. – Слово представляется представителю обвинения.
Обвинитель, бойкий седовласый человек с иронической усмешкой и с интонацией человека, который прав, когда все остальные не правы, говорит:
– Прошу вызвать свидетеля обвинения Быстрова Владимира Михайловича.
На трибуне – Быстров-младший.
– Я хочу сказать, – говорит он, – что русская интеллигенция всегда выбирала путь сопротивления любой власти, не допуская и мысли, что она, то есть власть, может быть иногда права в своих действиях. Но с такой же вероятностью мы можем допустить также и мысль, что власть может быть не права.
– Извините – прерывает обвинитель. – Ответьте на конкретный вопрос: вам известно, что вашего брата хотят убить?
– В какой-то мере. Я слышал об этом по телевизору. Правда я, как истинный русский интеллигент, не верю телевизору. И газетам.
– Так вам известно или нет? – настаивает обвинитель.
– Ваша честь, я протестую! – вскакивает защитник. – Это давление на свидетеля!
– Протест принимается, – кивает судья. – Прошу задать вопрос в более корректной форме.
– Вам известно… – заново начинает обвинитель.
– Протестую, ваша честь, это подсказка! – кричит обвинитель. – Представитель обвинения подсказывает, что свидетелю что-то известно, хотя свидетель только что сказал, что ему ничего толком не известно.
– Я только… – вмешивается Быстров-младший.
– Не перебивайте! – рявкает судья. – Иначе я вынужден буду удалить вас из зала. Отвечайте на поставленные вопросы. Обвинитель, вы когда-нибудь сформулируете нормально вопрос?
Обвинитель слегка растерян, но бодрится.
– Скажите, свидетель…
– Протестую, ваша честь! – вскакивает обвинитель. – Это опять подсказка! Он говорит ему "скажите", хотя только что мы убедились, что свидетелю нечего сказать!
– Протест принимается, – говорит судья. – Свидетель, вы можете остаться в зале или подождать в коридоре. У обвинения есть еще свидетели?
– Да, ваша честь. Я прошу вызвать жену моего клиента Светлану Петровну Быстрову.
Светлана на трибуне.
– Ваша честь, я подтверждаю, что моего мужа собираются убить.
– Протестую, ваша честь! – кричит защитник. – Показания не по существу дела!
– Протест принимается, – кивает судья и разъясняет Светлане. – Иск вашего мужа сформулирован следующим образом: такие-то и такие-то представители государства хотят его убить. Хотят, а не собираются. Собираются или нет – другой вопрос. В заявлении указано – хотят. Улавливаете разницу? И наша задача выяснить, хотят или не хотят. А собираются или нет, это предметом сегодняшнего разбирательства не является.
– Они хотят! А этого делать нельзя! Потому что он хороший, добрый, умный человек!
– Свидетельница! – прерывает судья. – Я вынужден вас удалить за оскорбление суда и явную дачу ложных показаний!
– Но чем… Как? – растеряна Светлана.
– Сказав, что ваш муж хороший, добрый человек, вы намекнули, что присутствующие, и в том числе я, нехорошие и недобрые люди. Это оскорбление. При этом ваш муж не может быть умным, потому что умный человек никогда не подаст в суд на государственные органы. То есть это явная ложь с вашей стороны. Прошу вас покинуть зал заседаний!
Светлана, плача, идет к двери. Судья смотрит на ее фи-гуру.
– Секундочку!
Она останавливается с надеждой.
– А вы что вечером делаете?
– Я?.. Не знаю… Я…
– Телефончик в приемной оставьте, я позвоню.
Светлана, вконец растерявшаяся, выходит.
– Ну что ж… – говорит судья.
И тут звонит телефон, он берет трубку. Слушает. В зале переговариваются.
– Тихо! – кричит судья. И в трубку: – Да. Конечно. Конечно. Без вопросов. Спасибо.
Кладет трубку.
И:
– Мое решение таково: обвиняемый, несомненно, виновен. Я вас имею в виду, – указывает он на Быстрова.
– Я истец!
– Мне лучше знать, кто вы. Вы обвиняетесь в клевете, подрыве государственного строя и организации заговора.
– Какая же клевета? Меня убить хотят!
– Никто вас убить не хочет – и мы этот вопрос уже прояснили! Собираются – да. В силу необходимости. Но это не значит, что хотят! Они не хотят, они вынуждены. А вы обвиняете, что хотят! Это клевета. И я вынужден вынести приговор…
Судья мешкает, звонит по телефону:
– Извините, а сколько дать?
Слушает.
– Понял.
Кладет трубку. Объявляет:
– Пять лет в колонии общего режима с отбытием наказания в условной форме! Освободить из-под стражи в зале суда. Что, нет стражи? Ну, пусть так идет.
Братья Быстровы выпивают в дома Владимира. Надежда выходит с тарелкой, со стуком ставит ее на стол.
– Ты чего это? – спрашивает Владимир.
– Того! Лишь бы повод – выпить! – уходя, ворчит жена.
– Я не с кем-нибудь, а с братом! – кричит ей вслед Владимир. И поднимает стопку: – Твое здоровье.
– Оно мне больше не понадобится, – мрачно отвечает Вадим.
– Зря ты так. Нет, я понимаю, обидно, неприятно. Но как советуют мудрецы? Если не можешь изменить обстоятельства, надо посмотреть на них с другой стороны.
– Это с какой?
– Им что важно? Они же бьют своих – чтобы свои же и боялись. А если ты будешь чужой, это совсем другой резонанс! Это международный скандал, понимаешь?
– Но я же не чужой.
– А кто тебе мешает им стать? Представителем, например, оппозиции и в каком-то смысле добровольной жертвой. Пострадать за правду и справедливость. За народ. Я знаю кое-кого в ЦК КПСС.
– Ты не бредишь? Какая еще КПСС?
– Отличная партия, между прочим. Это не то, что ты думаешь. Коллективный Подпольный Союз Справедливости.
– А другие не коллективные?
– Нет, конечно. Там никого, кроме руководства, нет. У них съезд как раз послезавтра, надо пойти.
– А через пять дней – вторник.
– Ничего, брат, успеем! Кстати – я так, на всякий случай, – ты завещание составил? У тебя библиотека хорошая, а дочь и жена читать не любители. Растащат кто попало.
И вот братья подходят к зданию, где на фронтоне транспарант: "2-й съезд Коллективного Подпольного Союза Справедливости".
Здание охраняют милиционеры. Вокруг – толпа возмущенных обывателей с плакатами: "Долой справедливость!", "Не хотим перемен!", "За веру, царя и Отечество!", "Руки прочь от власти!".
На входе братьев осматривают, шмонают.
– Где делегатские мандаты? – спрашивает человек в штатском.
– Это наши, наши! – кричит некий функционер.
И провожает братьев в зал.
В зале битком. В президиуме председатель партии Мигунов, другие ответственные товарищи. Мигунов встает, поднимает руку:
– Позвольте съезд нашей партии считать…
Но тут заминка, шепот, ропот: открываются двери, и входит с группой сопровождающих Капотин.
Аплодисменты, переходящие в овацию.
Капотин машет рукой: хватит. И делает знак Мигунову: начинайте.
– Итак, – возглашает Мигунов, – открываем второй съезд нашего Коллективного Подпольного Союза Справедливости. Слово для доклада предоставляется мне.
Он идет к трибуне.
– Товарищи! Рад приветствовать вас на нашем съезде людей, не согласных с политикой власти, хотя и поддерживающих ее! Извините, рекламная пауза.
На большом экране демонстрируется реклама пива – спонсоры съезда.
А Мигунов тем временем засовывает в рот жвачку и, как только кончается реклама, произносит:
– Жевательная резинка "Вред ли", наш сладкий спонсор!
И, продолжая жевать, с горячностью говорит:
– А-ма-мэ-му-мо-ми-ма!
Аплодисменты.
– Ны-на-ну-но-ни-нэ-но! – обличает недостатки Мигунов.
Аплодисменты.
– Ба-фа-фу-фо-фы-фа-фу-фы! – хвастается он достижениями.
Аплодисменты.
– Ничего не понимаю, – шепчет Вадим Владимиру.
– Неважно! Главное – мы вместе! – отвечает тот с горящими глазами.
– А-рара-барара-тудыть-сюдыть! – Мигунов указывает на Вадима.
– Тебя зовет! – подталкивает брат брата.
Быстров-старший, стесняясь, идет к трибуне.
После паузы говорит:
– Мы все понимаем, что так, как есть, продолжаться не может. Но проблема в том, что никто толком не знает, как надо. Я тоже не знал. И вдруг понял. Я понял, что все очень просто. Мы живем, как на вулкане. Живем так, будто он завтра взорвется и надо успеть – наворовать, нахапать, нажраться, напиться, настроить себе домов. Когда выльется лава, поверьте, ей будет все равно, дворец у вас или избушка. Я задал вопрос себе: что я могу сделать? Не так уж много. Меня собирались убить, как, может, некоторые знают. Так вот, я совершу самоубийство. В знак протеста! Если хотите, под флагом вашей партии, мне все равно.
Аплодисменты.
Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется.