Глава четвертая
Как-то днем, перед возвращением мужа с работы, когда я готовила на кухне ужин, из гостиной до меня донеслись странные звуки. Я отложила нож и прислушалась. Звуки повторились: кто-то очень скверно играл на скрипке. Играли недолго.
Зайдя чуть позже в гостиную, я застала Огату-сан склоненным над шахматной доской. В комнату вливалось послеполуденное солнце – и, несмотря на электрические вентиляторы, влажность распространилась по всему помещению. Я растворила окна немного пошире.
– Вы вчера не закончили партию? – спросила я у Огаты-сан, подойдя ближе.
– Нет, Дзиро заявил, что устал. Похоже, решил увильнуть. Видишь, я тут загнал его в угол.
– Вижу.
– Он рассчитывает на то, что меня память подводит. Вот поэтому я должен заново пересмотреть свою стратегию.
– Находчивости, отец, вам не занимать. Но я очень сомневаюсь, что Дзиро такой же хитроумный.
– Возможно, и нет. Полагаю, ты лучше его знаешь. – Огата-сан вгляделся в доску, потом поднял голову и рассмеялся. – Это должно показаться тебе забавным. Дзиро в поте лица трудится в офисе, а я тут готовлюсь сразиться с ним в шахматы. Словно малыш, который поджидает отца.
– Что ж, по мне, так занимайтесь лучше шахматами. Ваше музицирование было из рук вон.
– Спасибо, уважила. А я-то думал, что ты, Эцуко, будешь растрогана.
Скрипка лежала на полу поблизости, спрятанная в футляр. Огата-сан наблюдал за мной, когда я его раскрыла.
– Я заметил ее вон там, на полке. И позволил себе ее снять. Не волнуйся так, Эцуко. Я очень осторожно с ней обращался.
– Откуда мне знать? Сами же говорите, что ведете себя точно ребенок. – Я вынула скрипку и придирчиво ее осмотрела. – Вот только малым детям до высоких полок не дотянуться.
Я прижала скрипку к шее. Огата-сан не спускал с меня глаз.
– Сыграй для меня что-нибудь, – попросил он. – Уверен, у тебя получится лучше.
– Не сомневаюсь. – Я отстранила скрипку. – Но так много времени прошло.
– Хочешь сказать, что давно не практиковалась? Вот это очень жаль, Эцуко. Ты ведь когда-то не расставалась с инструментом.
– Когда-то да. А теперь почти к нему не прикасаюсь.
– Какой стыд, Эцуко. Ты так была увлечена. Помню, ты, бывало, начинала играть среди ночи, в полной тишине, и будила весь дом.
– Будила весь дом? Когда я такое делала?
– Да-да, я помню. Когда ты впервые к нам приехала. – Огата-сан рассмеялся, – Не расстраивайся так, Эцуко. Мы все тебя простили. Постой-ка, а что это был за композитор, которым ты восторгалась? Мендельсон?
– Неужели это правда? Я будила весь дом?
– Да незачем так убиваться, Эцуко. Это было сто лет тому назад. Сыграй мне что-нибудь из Мендельсона.
– Но почему же вы меня не остановили?
– Это было только в первые несколько ночей. А потом, мы против ничего не имели.
Я легонько тронула струны. Скрипка была расстроена.
– Ох, и в тягость же я вам тогда была, – тихонько проговорила я.
– Чепуха.
– Но как же остальные домашние? Наверняка они решили, что я сбрендила.
– Настолько плохо они о тебе не могли подумать. Как-никак, все кончилось тем, что ты вышла замуж за Дзиро. Ладно, Эцуко, довольно об этом. Сыграй мне что-нибудь.
– На кого я походила в то время, отец? На помешанную?
– Ты была страшно потрясена, ничего другого и не следовало ожидать. Мы все тогда были потрясены – те из нас, кто остался. Послушай, Эцуко, давай забудем об этом. Сожалею, что начал этот разговор.
Я снова приложила инструмент к подбородку.
– Ага, – произнес Огата-сан, – Мендельсон.
Я, со скрипкой на плече, постояла так немного, потом опустила скрипку и вздохнула:
– Нет, вряд ли я смогу сейчас это сыграть.
– Прости, Эцуко. – Голос Огаты-сан зазвучал серьезно. – Наверное, мне не стоило этого касаться.
Я взглянула на него и улыбнулась:
– Похоже, дитятя чувствует свою вину.
– Я просто увидел там скрипку и вспомнил о прошлом.
– Я сыграю вам в другой раз. После того как немного поупражняюсь.
Огата-сан отвесил мне легкий поклон, и в глазах его снова заиграли смешинки:
– Я запомню твое обещание, Эцуко. Быть может, ты и меня немного подучишь.
– Не могу же я вас всему научить, отец. Вы сказали, что хотите научиться готовить.
– О да. И этому тоже.
– Я сыграю вам, когда вы в следующий раз нас навестите.
– Запомню твое обещание.
В тот вечер после ужина Дзиро с отцом уселись за шахматы. Я убрала со стола и взялась за шитье. За игрой Огата-сан сказал:
– Я тут кое-что заметил. Если ты не против, я возьму этот ход назад.
– Пожалуйста, – отозвался Дзиро.
– Но это не совсем честно. В особенности потому, что перевес сейчас как будто бы на моей стороне.
– Нет, ничего. Прошу тебя, верни ход.
– Ты не возражаешь?
– Нисколько.
Они продолжили игру молча.
– Дзиро, – заговорил Огата-сан. – Я тут как раз вспомнил. Ты уже написал это письмо? Сигэо Мацуде?
Я подняла глаза от шитья. Дзиро, казалось, был поглощен игрой и ответил только после того, как двинул фигуру.
– Сигэо? Нет, еще не написал. Собираюсь. Но в последнее время был очень занят.
– Конечно, я понимаю. Просто мне вспомнилось, вот и все.
– У меня сейчас времени в обрез.
– Конечно. Торопиться ни к чему. Я вовсе не хочу тебе надоедать. Просто было бы уместнее, если бы он получил от тебя письмо поскорее. Как появилась его статья, уже прошла не одна неделя.
– Да, разумеется. Ты совершенно прав.
Они вернулись к игре. Оба помолчали, потом Огата-сан спросил:
– Как ты думаешь, он откликнется?
– Сигэо? Не знаю. Я же говорю, что теперь мало о нем слышу.
– Ты сказал, он вступил в коммунистическую партию?
– Не уверен. Но когда мы в последний раз виделись, он выражал подобные симпатии.
– Очень жаль. Но в Японии в наши дни многое способно сбить молодого человека с толку.
– Да, это точно.
– В наши дни многие молодые люди увлекаются идеями и теориями. Но он, быть может, уступит и извинится. Важнее всего вовремя напомнить о личных обязательствах. Знаешь, я подозреваю, что Сигэо даже не задумался о том, что делает. Наверное, он писал статью одной рукой, а в другой держал книги о коммунизме. Он действительно может в конечном счете извиниться.
– Вполне возможно. Просто у меня работы было невпроворот.
– Конечно, конечно. Работа должна быть на первом месте. Пожалуйста, не беспокойся. Итак, мой ход?
Они продолжили игру, почти не разговаривая. Я слышала только, как Огата-сан заметил:
– Ты ходишь так, как я предвидел. Придется тебе поднапрячься, чтобы вывернуться из этого положения.
Партия еще не закончилась, когда в дверь постучали. Дзиро оторвался от доски и посмотрел на меня. Я отложила шитье и встала с места открыть дверь.
На пороге стояли двое мужчин, улыбаясь и кланяясь мне. Час был довольно поздний, и я сначала подумала, что они ошиблись квартирой. Но тут же узнала в посетителях сослуживцев Дзиро и пригласила их войти. Нервно посмеиваясь, они задержались в прихожей. Один из них – плотный и толстый, с раскрасневшимся лицом – выглядел возбужденным. У его худощавого спутника лицо было бледное, как у европейца, но похоже, и он выпил: на щеках у него горели розоватые пятна. Галстуки у обоих повязаны были небрежно, пиджаки они держали переброшенными через руку.
Дзиро, явно обрадовавшись гостям, пригласил их сесть. Но они, посмеиваясь, остались в прихожей.
– Слушай, Огата, – обратился к Дзиро бледнолицый, – мы, кажется, не вовремя.
– Ничуть. А что вы поделываете в наших краях?
– Навещали брата Мурасаки. Собственно, домой еще и не заглядывали.
– Потревожили тебя, потому что боимся явиться домой, – вмешался толстячок. – Не предупредили жен, что поздно задержимся.
– Ишь, компашка гуляк! – сказал Дзиро. – Почему бы не снять обувь и не пройти в дом?
– Но мы не вовремя, – повторил бледнолицый. – Я вижу, у тебя гость. – Осклабившись, он поклонился Огате-сан.
– Это мой отец, но как я могу вас познакомить, если вы не проходите?
Посетители сняли наконец обувь и расположились в комнате. Дзиро представил их отцу – и те, подхихикивая, вновь принялись кланяться.
– Вы служащие в фирме Дзиро? – спросил Огата-сан.
– Да, верно, – отозвался толстячок. – Немалая честь для нас, хотя спуску он нам не дает. Мы в офисе прозвали вашего сына Фараоном: он заставляет нас работать, как невольников, а сам в потолок плюет.
– Что за ерунда, – заметил мой муж.
– Чистая правда. Помыкает нами, будто мы его рабы. А сам сидит и газетку почитывает.
Огата-сан выглядел смущенным, но, видя, что все смеются, присоединился к общему веселью.
– А это что? – Бледнолицый указал на шахматную доску. – Я так и знал, что мы вам помешали.
– Мы играли в шахматы – просто чтобы время занять, – пояснил Дзиро.
– Играйте дальше. Нечего с компашкой вроде нас считаться.
– Не глупи. С такими идиотами, как вы, под боком мне не сосредоточиться. – Дзиро резко отодвинул доску. Две-три фигуры упали, и он, не глядя, поставил их на место. – Так. Вы навещали брата Мурасаки. Эцуко, подай господам чаю, – распорядился Дзиро, хотя я уже направлялась в кухню.
Однако толстячок неистово замахал рукой:
– Мадам, мадам, сядьте. Пожалуйста. Мы сейчас уходим. Пожалуйста, сядьте.
– Это меня нисколько не затруднит, – сказала я.