Он вошел и оперся спиной об стенку, разматывая шарф. Ноги противно дрожали.
- Дай попить.
Она принесла стакан холодной воды. Локотков выпил с жадностью.
- Может быть, предложишь раздеться? - спросил он.
- Как, разве ты надолго?
- Странно спрашиваешь, Ира! Ведь это, кстати сказать, мой дом. И могу я здесь хотя бы немного отдохнуть? И разве я совсем уж недостоин разговора с тобой?
Она стояла рядом с пустым стаканом в руке, и смотрела куда-то мимо Валерия Львовича. Он же смотрел на нее. Крашеные пышные белые волосы, полное упругое лицо, чуть курносое; там, где раньше были доброта и покой, читались теперь сила и решительность. "Что значит - женщина живет с другим мужиком!" - подумал Локотков, и спросил:
- Где твой Игорек?
- Он на занятиях. Я через час тоже ухожу. Думаю, будет лучше всего, если мы уйдем вместе.
- Как, совсем?
- Твой юмор здесь абсолютно неуместен. Снимай пальто и иди на кухню, если хочешь о чем-то говорить! - голос ее сделался скрипуч, неприятен, и Локотков понял: "Э, да она вправду, по-настоящему ненавидит меня! Но - за что, за что же, господи?.." Он почувствовал, как на него начинает накатывать сентиментально-истерическое настроение освободившегося из заключения человека, еще немного - и он с криком, пластая на себе одежду, начнет метаться по квартире, сокрушая обстановку дорогого некогда, но отобранного уже домашнего мира. Допустить такое было нельзя: это пахло серьезными последствиями. Он замотал головой, отгоняя наваждение. И ему уже не хотелось здесь остаться: он знал, что это желание будет в нем расти, и рано или поздно он непременно сорвется. Локотков надел тапочки, и, вяло ступая ими по полу, пошел на кухню.
- Хочешь кофе? - спросила Ирина.
- Лучше чаю. Только покрепче, да в ковшичке, в ковшичке завари!..
В кухне все было по-другому, - лучше, чем при Локоткове: опрятней, стройней, полно всяких приспособлений, и каждой вещи определено четкое свое место. "Ну и Игорек!" - восхитился Валерий Львович, и когда Ирина села за стол, поставив на плиту ковшичек с чаем, спросил:
- Муженек твой еще не защитился?
- Поня-атно. Диссертацию-то ты ему написала?
- Глупый ты начинаешь разговор, Валера! Ведь пора уже понять: у каждого человека свои достоинства, свои недостатки. И если бы у Игоря было больше недостатков, чем достоинств, - разве я стала бы с ним жить?
- Ну, его достоинства с твоей точки зрения представить нетрудно… Но вот что я очень хотел бы знать, Ирка: когда вы сошлись? После того, как я сел, или до?
- Зачем тебе это? - усмехнулась она. - Только лишнее расстройство.
- Значит, все-таки до… - Локотков перевел дыхание и с силой сжал ладонями голову. - Это мне обидно. Ах, как это мне обидно, Ирка!
- Обидно тебе, голубчик! Ну, пообижайся. Теперь ты на меня пообижайся. А то раньше все как-то выходило наоборот.
- Побойся Бога, что я тебе сделал, что я тебе сделал, за что тебе на меня было обижаться? Только если так, по мелочам. Мы ведь дружно, вроде бы, жили, и вдруг - стал совсем тебе не нужен…
- По мелочам! Конечно, для тебя все были мелочи, ты у нас был такой раскованный весь, свободный. Без предрассудков. И друзья тоже подстать. А теперь тебе никто из них и руки не подаст, несмотря на всю прошлую вашу вольность и чихание на старомодную мораль. Они вообще, по-моему, в данное время как-то зависли. От старой морали отказались, а новая… откуда им ее взять? Может быть, я ошибаюсь. Может быть, я ошибаюсь. Но руки тебе все равно никто из них не подаст. Побоятся, да и соблазн велик - тебя унизить. Помнят, что ты тоже никого не жалел, и презирал жалельщиков. Поэтому будет именно так, как я сказала, и ты уж не сетуй на судьбу.
- Постой, послушай! Во-первых - почему ты думаешь, что я к ним пойду? Поверь, мне не нужно ничьего участия, обойдусь и без него. Во-вторых - за что ты хочешь непременно меня унизить? Дай мне понять тебя. Ну, я натворил, отсидел там, меня долго не было…
- Да не в этом, не в этом дело! Пойми: относись я к тебе по-другому - ни на что бы не посмотрела, на край света бы за тобой побежала, рожи бы в кровь царапала за тебя! Случись такое, к примеру, с Игорем…
- Крепко он тебя… - заикнулся Локотков.
- Да, крепко! И ты замолчи, а то получишь по морде и вылетишь сейчас отсюда! Сиди и пей свой чифир… так называется? Да, насчет твоих вопросов… Ты пришел ко мне первой, знаешь, что между нами все кончено, знаешь мое отношение к тебе - и все-таки ждешь, что я тебя пожалею. Не отпирайся, я вижу. И так же ты пойдешь к другому, третьему… Пока тебя тут не было, я успела поговорить с твоими… друзьями по несчастью, так, что ли, скажем. Коллегами… ну, ты понимаешь, о ком речь! Просто любопытно было, каким ты вернешься. И уловила одну общую черту: все перед ними как будто в чем-то виноваты. Конкретно - в том, что одни там мучились, терпели лишения, а другие в это время здесь якобы наслаждались жизнью, срывали цветы удовольствий, И это возносит их теперь над другими, дает право требовать компенсаций. И ты будешь их искать, пока не надоест, или пока не подкатишься снова. Это сейчас глупость для тебя, а поживешь - вспомнишь. Тем более, что никто с тобой на эту тему разговаривать не станет больше, я уверена. Теперь другое: обо мне и о тебе. Понимаешь, когда ты ушел, мне было не до анализа наших отношений. Появились иные проблемы, ты был мне вроде бы безразличен, и все. И только вот сегодня, сейчас я поняла, насколько тебя ненавижу. Ненавижу, и ничего не могу с собой поделать! Поэтому и срываюсь.
- Но… за что же, черт побери?.. - промямлил он, ошеломленный.
- Кто знает! Наверно, причиной тому много фактов и поводов. Что из того, что я вышла за тебя когда-то замуж. Пришла пора - и вышла. Тем более, что мы с тобой сошлись еще до женитьбы. Потом уж на меня накатило: с тобой - и всю жизнь, а она такая короткая… Но это еще ничего, если хоть не унижают на людях. А со мной это было все время. Ты помнишь, например, как на моем дне рождения закрылся с Ларкой Коломиец в ванной, и вы не выходили оттуда целых полчаса? Вам все стучали в дверь, кричали пошлости, хохотали - как же, все такие были прекрасные, раскованные, без предрассудков! И я тоже хохотала вместе со всеми. А потом, когда гости ушли и ты захрапел, со мной до утра была истерика. И буквально в ту же неделю я положила глаз на Игоря, хоть раньше он и был мне довольно безразличен. Помнишь ты этот случай, Локотков?
Пожал плечами: "Нет, не помню такого…"
- Конечно, где тебе помнить! Перспективный, блистающий - ты ни о ком, кроме себя, не мог думать тогда. И ведь - признайся! - так до конца и не верил, что посадят за ту пьяную драку. Рассчитывал, что обойдется, как обычно - пожурят слегка, да и все? Прочем, что ты мог рассчитывать, пьяный до изумления? Даже и не видел, небось, что мальчишку бьешь, подростка. Оскорбил он его, видите ли! Ладно, одевайся, скоро Игорь с Олежкой придут из садика.
- Олежка - это ваш сын? - спросил Валерий Львович вяло. Что-то держало его здесь, не давало просто так встать и уйти - все-таки в этих стенах проведено четыре года, и годы были совсем неплохие. Или - надежда? Но на что можно рассчитывать после такого разговора? И только сейчас он осознал, что и квартира, и Ирка - единственный, по сути, островок в городе, куда он мог пойти, больше у него ничего нет. Что за этими стенами? Пустота, негде даже приклонить голову. Правда, в гипотезе существовал еще один выход: поехать к матери. Она жила на Алтае, в селе. Но для Локоткова этот вариант абсолютно отпадал. Он решил еще в заключении: покуда не зацепится - нечего делать туда ехать. С повинной головой: вот, товарищи, что из меня вышло, в конце концов! Мать будет со слезами уговаривать остаться, если уж все потеряно, и - вдруг он дрогнет, смалодушествует? Тогда что? Устроиться вкалывать рабочим в тамошнем совхозе? Нет, сдаваться так просто Валерий Львович не собирался ни в коем случае.
- Может быть, ты позволишь остаться ненадолго? Только ночевать, - спросил он у Ирины, и сердце снова забилось часто, истерично.
- Даже не думай.
"Убить ее, что ли?" - тяжело подумал Локотков. Какие-то точки в его жизни тогда будут, безусловно, поставлены. А их теперь очень и очень не хватало - этих точек, житейской определенности. Поникший, он вдруг крупно вздрогнул, испугавшись своих мыслей, быстро встал и пошел в прихожую. Хотел проститься сурово, чтобы она почувствовала его боль, но вместо того искательно попросил:
- Я… куплю Юльке пальто?
Ирина посмотрела на него удивленно; пробормотала, тоже заметно смешавшись:
- Да, конечно… У нас не очень-то с деньгами… и ты… И память девочке, это тоже…
Он поднял чемодан и вышел.
3
На вокзале ему повезло: он почти сразу наткнулся на Назипа. Башкир стоял, опершись на стенку, и влажными глазами сквозь узкие просветы век глядел на шмыгающий туда-сюда народ. Увидав Локоткова, он нисколько не удивился, и сказал:
- Смотри, сколько кругом народа! И все куда хотят, туда идут. А я стою, глазею, и не верю этому. Наверно, не скоро привыкну - а, Львович? Ты зачем сюда пришел?
- Так просто.
- Так… просто? - башкир тревожно мотнул головой, оттопырил губы.
- Мне некуда больше идти, Назип. Некуда, напрочь все потерял, понимаешь?
- Что ты, постой! Как можно все потерять? Разберемся по порядку. Квартира был? Был. Жена был? Был. Так. Теперь ты приехал. Квартира на месте? На месте. Жена там же? Там же. И сука не пускает домой. Поня-атно. Не знает закон. Пока сидишь - дело ее: не любой бабе можно выдержать долгие годы. Но если пришел - гони хахаля, дешевого фраера, и прими человека. Идем, Львович, - Назип взял его за руку. - Сейчас разберемся с этим делом. Будем ставить на нож.