В мыслях Андрей Владимирович часто возвращался в то время, когда он, ещё молодой исследователь, много путешествовал с разными экспедициями по бескрайней России. Он исколесил её вдоль и поперёк. Наблюдательный от рождения и преумноживший это качество благодаря выбранной профессии географического исследователя, он старался разобраться и понять причины благополучия и процветания в одной части огромного государства, сопоставляя их с бедственным положением целых губерний в соседних краях. Конечно, не всем и не везде жилось одинаково. Природа вносила коррективы, выжигая засухой сотни километров вокруг или, наоборот, заливая посевы непрекращающимися проливными дождями. Как правило, доля потерь, вызванных разгулявшейся стихией, не превышала разумных, заранее предусмотренных и просчитанных рачительными хозяевами. Одарённый природной смекалкой русский мужик во вред себе хозяйствовать не станет. И сажать лён там, где гречиха процветает, не будет! И запасами себя обеспечит, чтобы было чем питаться сегодня и чем землю в следующем году засеивать. А если вдруг королева полей, пшеница, почему-то не уродилась в этом году, то уж засеянная на всякий случай рядышком рожь обязательно даст превосходный урожай. Оттого и кормила Россия Европу тем, что сама съесть не могла. Осмысленный веками опыт российского крестьянства распространялся по огромной стране и делал эту страну богатой и независимой от иностранных производителей всякого человеческого питания.
Потом пришли люди новые, в хозяйстве не понимающие. Они вознамерились доказать всему миру, что вооружённый могучей марксистской идеей всеобщего равенства крестьянский пролетарий произведёт продуктов больше, чем заинтересованный в самом себе хозяин старого образца, этой идеей не обеспеченный. Новые люди ошиблись. Но вопреки здравому смыслу, ошибку исправлять не стали. Они попытались силой оружия приравнять хозяина к бездельнику, отобрав у первого и передав отобранное в руки второму. Так они совершили ещё одну ошибку. Так же как и в первый раз, виноватыми они считали не себя и последовательно перешли к совершению третьей ошибки – трагичной и жестокой. Они стали уничтожать хозяина земли, уничтожая одновременно саму крестьянскую сущность духа российского и славу его под корень. На очищенной земле остались идейные бездельники и говорливые неумехи.
– Неужели они сами не понимают, что делают? Это ж чёрт знает что такое! – содрогаясь от только что прочитанного в свежих газетах обзора новостей, воскликнул Андрей Владимирович. В разделе "Большевистская Россия" писали о начавшейся коллективизации и последовавших за ней расстрелах части зажиточной крестьянской массы, прозванной большевиками "кулаками". Тех, кого не расстреляли, тех подвели под программу переселения в северные земли, где они должны будут вспахивать вечную мерзлоту и с неё питаться. Экспроприация их имущества и земельных угодий называлась "раскулачиванием".
– Ещё немного, и большевики начнут продавать вторую половину коллекции Эрмитажа, чтобы от голода не окочуриться.
Откликнувшись на возмущённый возглас мужа, в кабинет вошла его жена – Екатерина Александровна.
– Андрюшенька, чем ты опять так взволновался? Что ещё наши большевички натворили? Наверное, бесплатных жён раздают ударникам социалистического труда, а тебе и завидно? – чувство юмора супруги немолодого доцента поддерживало обоих в тонусе. Напряжение от прочитанного само собой начало потихонечку спадать.
"Может быть, они просто не понимают того, что делают? А что, если им написать письмо? Изложить всё с научной точки зрения, отбросив политику. Ведь не хотят же они сдохнуть от голода только потому, что хлеб с картошкой не состоят в партии большевиков и по этой причине их можно не выращивать?", – неожиданная мысль насчёт письма улучшила настроение и, вдохновлённый этой идеей, Андрей Владимирович предложил жене пройтись по набережной и выпить кофе в одной из чудесных Копенгагенских кафешек.
Не откладывая на потом, работа над письмом большевикам началась уже назавтра. Из письма следовало, что применяемые в развитых странах методы сельскохозяйственного производства совершенно не подходят для аграрной России. Стремиться к внедрению этих методов насильственным путём сегодняшнего бедственного положения в сельском хозяйстве не изменит. Лучшим вариантом, по мнению Андрея Владимировича, был возврат к вековому опыту и т. п. Когда письмо было готово, он сам лично отнёс его в Советское представительство. Ответ из Наркомата земледелия СССР пришёл неожиданно быстро. В письме за подписью народного комиссара земледелия товарища Яковлева Якова Аркадьевича выражалась благодарность Андрею Владимировичу за проявленное беспокойство о состоянии дел в сельском хозяйстве СССР и предлагалось посетить Советский Союз лично для продолжения обсуждения поднятой им проблемы. С уважением и т. п., число, подпись.
Впервые за много лет вдруг он почувствовал себя кому-то нужным, Катя не в счёт, и, разволновавшись до сильного сердцебиения, он начал собираться, даже не задумавшись о возможных последствиях. Через неделю, основательно подготовившись по сельскохозяйственному вопросу, Андрей Владимирович составил список подарков на случай, если ему удастся повидаться с дочерями. Екатерина Александровна сделала всё, чтобы его отговорить, но, убедившись в бесполезности этой затеи, помогла собрать чемодан. В назначенный день они отправились в порт, откуда собирался отойти небольшой пароход, направляющийся в Ленинград с грузом запасных частей для паровозов и тракторов. Из Ленинграда он должен будет добраться до Москвы поездом. Не успев отъехать далеко от дома, Андрей Владимирович вспомнил о забытой на столе тетради со сделанными ещё вчера записями тезисов предстоящего серьёзного разговора с комиссаром Яковлевым. Он попросил остановить машину и быстрым шагом направился обратно к дому. Жена осталась в машине. Через пятнадцать минут он всё ещё не вернулся. Екатерина Александровна вдруг занервничала. Она вышла из машины и с замирающим сердцем направилась вслед за мужем. Андрей Владимирович лежал на пороге квартиры, сжимая в руке свёрнутую в трубочку тетрадь. Приехавший через десять минут доктор, констатировал смерть от инфаркта. Вероятно, на нервной почве и от преклонным возрастом изношенного сердца.
8
Шли годы, дети подрастали. Гале было семнадцать, когда она сообщила матери, что, как только ей исполнится восемнадцать, она тут же выйдет замуж. За кого – пока не скажет, но скоро с мамой познакомит обязательно при первой возможности. Как позже оказалось, мужем Гали стал молодой, подающий большие надежды оперуполномоченный НКВД. Революция продолжала своё грязное дело, бросая в объятья работников ордена карающего меча дочерей погубленных этим мечом лучших представителей своего народа. Свадьбу играли по партийно-нквдэшному. С портретами усатого, знамёнами и лозунгами типа: "Советская семья – ячейка коммунистического общества!", "Молодожёны – пример для подражания советского подрастающего поколения", "Поставим заслон разврату на рабочем месте!", "Безбрачие – причина венерических болезней!". Пили не много, "горько-горько" не орали. Но произнесли дежурные тосты за грядущую победу коммунизма. За того же усатого и его здоровье, за доблестный комиссариат внутренних дел и прочую нечисть. Нина плакала, но гости думали, что от счастья. Григорий скрипел зубами, но улыбался. Ближе к концу свадьбы новоиспечённый молодожён, до этого отчаянно молчавший, но внимательно слушавший других, решился на то чтобы произнести тост:
– Товарищи родственники и сослуживцы! Попрошу внимания! Вы сегодня все тут произнесли много правильных слов и речей. Особенно товарищ Васильченко хорошо сказал про гадов, недобитых товарищем Сталиным. Я этот тост горячо поддерживаю полностью. Но от себя, в частности, хочу добавить, что и мы с Галкой будем душить гадов по партийному и по комсомольски! Уж поверьте мне – ещё как будем! – душитель свёл кисти рук вместе и согнул пальцы так, чтобы было понятно, как он будет разбираться с гадами. – Я лично обещаю товарищу Сталину, что вот этими самыми руками буду их уничтожать. Только потом я смогу обнимать ими горячо любимую жену Галину…
Закончив речь, молодожён оглядел застолье. Убедился в лояльности собравшихся по отношению к высказанному. Потом выпил.
В общем, свадьба удалась.
Дела у Григория шли в гору. Правильно выбранная схема в задействовании цыганской общины работала бесперебойно. Денежный ручеёк постепенно превращался в речку. Жизнь приобретала радужную окраску. "Трёхзвёздный" коньяк сменил этикетку на "Отборный". Амбиции возрастали с каждым днём. Ключевая фигура в цыганской общине – Барон (уже известный нам по вологодской "операции" Бахтало) – снисходительно смотрел на ухаживания Гришки за своей красавицей дочерью, носящей имя воспетой великими Кармен. Почти всё, что он зарабатывал, используя цыган, к цыганам же и возвращалось в лице Кармен, задаренной им сверх всякой меры. На фоне безумствующего от страсти Гришки, положение в его семье выглядело ужасающим. Денег не хватало ни на одежду детям, ни на еду. Нина вечерами работала в Эрмитаже уборщицей только для того, чтобы хоть как-то существовать. Остатки ювелирных изделий, доставшихся ей от отца более двадцати лет назад, муж насильно экспроприировал в пользу всё той же Кармен. Нине ничего другого не оставалось, как просто ждать, когда утихнет эта дьявольская страсть. Шёл 1941 год.
Григория призвали в августе и сразу же отправили на фронт. Прощание в семье было недолгим. Зато долгими были проводы у цыган. Проводы и слёзы, слёзы…! Плакал весь табор. Дочь Барона Кармен была "убита" предстоящей разлукой. Она уговаривала отца сегодня же в ночь сняться и всем табором уйти в Вологду, забрав Гришку с собой:
– Если ты этого не сделаешь, – твердила она, зарёванная, – я уйду на фронт с ним, и ты меня больше не увидишь никогда.