Калина красная - Василий Шукшин

Василий Шукшин
КАЛИНА КРАСНАЯ

История эта началась в исправительно-трудовом лагере, севернее города Н., в местах прекрасных и строгих.

Был вечер после трудового дня.

Люди собрались в клубе…

На сцену вышел широкоплечий мужчина с обветренным лицом и объявил:

- А сейчас хор бывших рецидивистов споет нам задумчивую песню "Вечерний звон"!

На сцену из-за кулисы стали выходить участники хора - один за одним. Они стали так, что образовали две группы - большую и малую. Хористы все были далеко не "певучего" облика.

- В группе "бом-бом", - возвестил дальше широкоплечий и показал на большую группу, - участвуют те, у кого завтра оканчивается срок заключения. Это наша традиция, и мы ее храним.

Хор запел. То есть завели в малой группе, а в большой нагнули головы и в нужный момент ударили с чувством:

- Бом-м, бом-м…

В группе "бом-бом" мы видим и нашего героя - Егора Прокудина, сорокалетнего, стриженого. Он старался всерьез и, когда "звонили", морщил лоб и качал круглой крестьянской головой - чтобы похоже было, что звук колокола плывет и качается в вечернем воздухе.

Так закончился последний срок Егора Прокудина. Впереди - воля.

Утром в кабинете у одного из начальников произошел следующий разговор:

- Ну, расскажи, как думаешь жить, Прокудин? - спросил начальник. Он, видимо, много-много раз спрашивал это - больно уж слова его вышли какие-то готовые.

- Честно! - поторопился с ответом Егор, тоже, надо полагать, готовым, потому что ответ выскочил поразительно легко.

- Да это-то я понимаю… А как? Как ты это себе представляешь?

- Думаю заняться сельским хозяйством, гражданин начальник.

- Товарищ.

- А? - не понял Егор.

- Теперь для тебя все - товарищи, - напомнил начальник.

- А-а! - с удовольствием вспомнил Прокудин. И даже посмеялся своей забывчивости. - Да-да… Много будет товарищей!

- А что это тебя в сельское хозяйство-то потянуло? - искренне поинтересовался начальник.

- Так я же ведь крестьянин! Родом-то. Вообще люблю природу. Куплю корову…

- Корову? - удивился начальник.

- Корову. Вот с таким вымем. - Егор показал руками.

- Корову надо не по вымю выбирать. Если она еще молодая, какое же у нее "вот такое" вымя? А ты выберешь старую, у нее действительно вот такое вымя… Толку-то что? Корова должна быть… стройная.

- Так это что же тогда - по ногам? - сугодничал Егор вопросом.

- Что?

- Выбирать-то. По ногам, что ли?

- Да почему по ногам? По породе. Существуют породы - такая-то порода… Например, холмогорская… - Больше начальник не знал.

- Обожаю коров, - еще раз с силой сказал Егор. - Приведу ее в стойло… поставлю…

Начальник и Егор помолчали, глядя друг на друга.

- Корова - это хорошо, - согласился начальник. - Только… что ж, ты одной коровой и будешь заниматься? У тебя профессия-то есть какая-нибудь?

- У меня много профессий.

- Например?

Егор подумал, как если бы выбирал из множества своих профессий наименее… как бы это сказать - меньше всего пригодную для воровских целей.

- Слесарь…

Зазвонил телефон. Начальник взял трубку.

- Да. Да. А какой урок-то был? Тема-то какая? "Евгений Онегин"? Так, а насчет кого они вопросы-то стали задавать? Татьяны? А что им там непонятно в Татьяне? Что, говорю, им там… - Начальник некоторое время слушал тонкий крикливый голос в трубке, укоризненно смотрел при этом на Егора и чуть кивал головой: мол, все ясно. - Пусть… Слушай сюда: пусть они там демагогией не занимаются! Что значит - будут дети, не будут дети?! Про это, что ли, поэма написана! А то я им приду объясню! Ты им… Ладно, счас Николаев придет к вам. - Начальник положил трубку и взял другую. Пока набирал номер, недовольно проговорил: - Доценты мне… Николаев? Там у учительницы литературы урок сорвали: начали вопросы задавать. А? "Евгений Онегин". Да не насчет Онегина, а насчет Татьяны: будут у нее дети от старика или не будут? Иди разберись. Давай. Во, доценты, понимаешь! - сказал начальник, кладя трубку. - Вопросы начали задавать.

Егор посмеялся, представив этот урок литературы.

- Хотят знать…

- У тебя жена-то есть? - спросил начальник строго.

Егор вынул из нагрудного кармана фотографию и подал начальнику. Тот взял, посмотрел.

- Это твоя жена? - спросил он, не скрывая удивления.

На фотографии была довольно красивая молодая женщина, добрая и ясная.

- Будущая, - сказал Егор. Ему не понравилось, что начальник удивился. - Ждет меня. Но живую я ее ни разу не видел.

- Как это?

- Заочница. - Егор потянулся, взял фотографию. - Позвольте. - И сам засмотрелся на милое русское простое лицо. - Байкалова Любовь Федоровна. Какая доверчивость на лице, а! Это удивительно, правда? На кассира похожа.

- И что она пишет?

- Пишет, что беду мою всю понимает… Но, говорит, не понимаю, как ты додумался в тюрьму угодить? Хорошие письма. Покой от них… Муж был пьянчуга - выгнала. А на людей все равно не обозлилась.

- А ты понимаешь, на что идешь? - негромко и серьезно спросил начальник.

- Понимаю, - тоже негромко сказал Егор и спрятал фотографию.

- Во-первых, оденься как следует. Куда ты такой… Ванька с Пресни заявишься. - Начальник недовольно оглядел Егора. - Что это за… почему так одет-то?

Егор был в сапогах, в рубахе-косоворотке, в фуфайке и каком-то форменном картузе - не то сельский шофер, не то слесарь-сантехник, с легким намеком на участие в художественной самодеятельности.

Егор мельком оглядел себя, усмехнулся.

- Так надо было по роли. А потом уже не успел переодеться.

- Артисты… - только и сказал начальник и засмеялся. Он был не злой человек, и его так и не перестали изумлять люди, изобретательность которых не знает пределов.

И вот она - воля!

Это значит - захлопнулась за Егором дверь, и он очутился на улице небольшого поселка. Он вздохнул всей грудью весеннего воздуха, зажмурился и покрутил головой. Прошел немного и прислонился к забору. Мимо шла какая-то старушка с сумочкой, остановилась.

- Вам плохо?

- Мне хорошо, мать, - сказал Егор. - Хорошо, что я весной сел. Надо всегда весной садиться.

- Куда садиться? - не поняла старушка.

- В тюрьму.

Старушка только теперь сообразила, с кем говорит. Опасливо отстранилась и посеменила дальше. Посмотрела еще на забор, мимо которого шла. Опять оглянулась на Егора.

А Егор поднял руку навстречу "Волге". "Волга" остановилась. Егор стал договариваться с шофером. Шофер сперва не соглашался везти, Егор достал из кармана пачку денег, показал… и пошел садиться рядом с шофером.

В это время к ним подошла старушка, которая проявила участие к Егору, - не поленилась перейти улицу.

- Я прошу извинить меня, - заговорила она, склоняясь к Егору. - А почему именно весной?

- Садиться-то? Так весной сядешь - весной и выйдешь. Воля и весна! Чего еще человеку надо? - Егор улыбнулся старушке и продекламировал: - Май мой синий! Июнь голубой!

- Вон как!.. - Старушка изумилась. Выпрямилась и глядела на Егора, как глядят в городе на коня - туда же, по улице идет, где машины. У старушки было румяное морщинистое личико и ясные глаза. Она, сама того не ведая, доставила Егору приятнейшую, дорогую минуту.

"Волга" поехала.

Старушка некоторое время смотрела вслед ей.

- Скажите… Поэт нашелся. Фет.

А Егор весь отдался движению. Кончился поселок, выскочили на простор.

- Нет ли у тебя какой музыки? - спросил Егор.

Шофер, молодой парень, достал одной рукой из-за спины транзисторный магнитофон.

- Включи. Крайняя клавиша…

Егор включил какую-то славную музыку. Откинулся головой на сиденье, закрыл глаза. Долго он ждал такого часа. Заждался.

- Рад? - спросил шофер.

- Рад? - очнулся Егор. - Рад… - Он точно на вкус попробовал это словцо. - Видишь ли, малыш, если бы я жил три жизни, я бы одну просидел в тюрьме, другую - отдал тебе, а третью - прожил бы сам, как хочу. Но так как она у меня всего одна, то сейчас я, конечно, рад. А ты умеешь радоваться? - Егор от полноты чувства мог иногда взбежать повыше - где обитают слова красивые и пустые. - Умеешь, нет?

Шофер пожал плечами, ничего не ответил.

- Э-э, тухлое твое дело, сынок, - не умеешь.

- А чего радоваться-то?

Егор вдруг стал серьезным. Задумался. С ним это бывало - вдруг ни с того ни с сего задумается.

- А? - спросил Егор из каких-то своих мыслей.

- Чего, говорю, шибко радоваться-то? - Шофер был парень трезвый и занудливый.

- Ну, это я, брат, не знаю - чего радоваться, - заговорил Егор, с неохотой возвращаясь из своего далекого далека. - Умеешь - радуйся, не умеешь - сиди так. Тут не спрашивают. Стихи, например, любишь?

Парень опять неопределенно пожал плечами.

- Вот видишь, - с сожалением сказал Егор, - а ты радоваться собрался.

- Я и не собирался радоваться.

- Стихи надо любить, - решительно закруглил Егор этот вялый разговор. - Слушай, какие стихи бывают. - И Егор начал читать - с пропуском, правда, потому что подзабыл.

…в снежную выбель
Заметалась звенящая жуть.
Здравствуй, ты, моя черная гибель,
Я навстречу тебе выхожу!

Город, город! Ты в схватке жестокой
Окрестил нас как падаль и мразь.
Стынет поле в тоске…

какой-то… Тут подзабыл малость.