- Ну, на злых, Люсьен, мы сами - волки. Но душа-то, душа-то… Плачет.
- Успокоим, Егорушка, успокоим. Я же волшебница, я все чары свои пущу в ход…
- Из голубей похлебка хорошая, - сказал ехидный Губошлеп. Весь он, худой как нож, собранный, страшный своей молодой ненужностью, весь он ушел в свои глаза. Глаза горели злобой.
- Нет, она плачет! - остервенело сказал Егор. - Плачет! Тесно ей там - плачет! - Он рванул рубаху… И стал против Губошлепа. Гитары смолкли. И смолк перепляс волшебницы Люсьен.
Губошлеп держал уже руку в кармане.
- Опять ты за старое, Горе? - спросил он, удовлетворенный.
- Я тебе, наверно, последний раз говорю, - спокойно тоже и устало сказал Егор, застегивая рубаху. - Не тронь меня за болячку… Когда-нибудь ты не успеешь сунуть руку в карман. Я тебе сказал.
- Я слышал.
- Эх-х!.. - огорчилась Люсьен. - Скука… Опять покойники, кровь… Бр-р… Налей-ка мне шампанского, дружок.
Зазвонил телефон. Про него как-то забыли все.
Бульдог кинулся к аппарату, схватил трубку… Поднес к уху, и она обожгла его. Он бросил ее на рычажки.
Первым вскочил с места Губошлеп. Он был стремительный человек. Но все же он был спокоен.
- Сгорели, - коротко и ужасно сказал Бульдог.
- По одному - кто куда, - скомандовал Губошлеп. - Веером. На две недели все умерли. Время!
Стали исчезать по одному. Исчезать они, как видно, умели. Никто ничего не спрашивал.
- Ни одной пары! - еще сказал Губошлеп. - Сбор у Иванова. Не раньше десяти дней.
Егор сел к столу, налил фужер шампанского, выпил.
- Ты что, Горе? - спросил Губошлеп.
- Я?.. - Егор помедлил в задумчивости. - Я, кажется, действительно займусь сельским хозяйством.
Люсьен и Губошлеп стояли над ним в недоумении.
- Каким сельским хозяйством?
- Уходить надо, чего ты сел?! - встряхнула его Люсьен.
Егор очнулся. Встал.
- Уходить? Опять уходить… Когда же я буду приходить, граждане? А где мой славный ящичек?.. А, вот он. Обязательно надо уходить? Может…
- Что ты! Через десять минут здесь будут. Наверно, выследили.
Люсьен пошла к выходу.
Егор двинулся было за ней, но Губошлеп мягко остановил его за плечо. И мягко сказал:
- Не надо. Погорим. Мы скоро все увидимся…
- А ты с ней пойдешь? - прямо спросил Егор.
- Нет, - твердо и, похоже, честно сказал Губошлеп. - Иди! - резко крикнул он Люсьен, которая задержалась в дверях.
Люсьен недобро глянула на Губошлепа и вышла.
- Отдохни где-нибудь, - сказал Губошлеп, наливая в два фужера. - Отдохни, дружок, - хоть к Кольке Королю, хоть к Ваньке Самыкину, у него уголок хороший. А меня прости за… сегодняшнее. Но… Горе ты мое, Горе, ты же мне тоже на болячку жмешь, только не замечаешь. Давай. Со встречей. И - до свиданья пока. Не горюй. Гроши есть?
- Есть. Мне там собрали…
- А то могу подкинуть.
- Давай, - передумал Егор.
Губошлеп вытащил из кармана и дал сколько-то Егору. Пачку.
- Где будешь?
- Не знаю. Найду кого-нибудь. Как же вы так - завалились-то?..
В это время в комнату скользнул один из молодых, белый от испуга.
- Квартал окружили, - сказал он.
- А ты что?
- Я не знаю куда… Я вам сказать.
- Сам прет на рога, - засмеялся Губошлеп. - Чего ж ты опять сюда-то? Ах, милый ты мой, теленочек мой… За мной, братики!
Они вышли каким-то черным ходом и направились было вдоль стены в сторону улицы, но оттуда, с той стороны, послышались крепкие шаги патруля. Они - в другую сторону, но и оттуда раздались тоже шаги…
- Так, - сказал Губошлеп, не утрачивая своей загадочной веселости. - Что-то паленым пахнет. А, Егор? Чуешь?
- Ну-ка, сюда! - Егор втолкнул своих спутников в какую-то нишу.
Шага с обеих сторон приближались…
И в одном месте, справа, по стене прыгнул лучик сильного карманного фонаря.
Губошлеп вынул из кармана наган…
- Брось, дура! - резко и зло сказал Егор. - Психопат. Может, те не расколются… А ты тут стрельбу откроешь.
- Та знаю я их! - нервно воскликнул Губошлеп. Вот сейчас, вот тут он, пожалуй, утратил свое спокойствие.
- Вот я сейчас рвану - уведу их. У меня справка об освобождении, - заговорил Егор быстро, выискивая глазами - в какую сторону рвануть. - Справка помечена сегодняшним числом… Я прикрытый. Догонят - скажу: испугался. Скажу: бабенку искал, услышал свистки - испугался сдуру… Все. Не поминайте лихом!
И Егор ринулся от них… И побежал напропалую. Тотчас со всех сторон раздались свистки и топот ног.
Егор бежал с каким-то азартом, молодо… Бежал, да еще и приговаривал себе, подпевал. Увидел просвет, кинулся туда, полез через какие-то трубы и победно спел:
- Оп, тирдарпупия! Ничего я не видал, ох, никого не знаю!..
Он уже перебрался через трубы… Сзади в темноте, совсем близко, бежали. Егор юркнул в широкую трубу и замер.
Над ним загрохотали железные шаги…
Егор сидел, скрючившись, и довольно улыбался. И шептал:
- Д-ничего я не видал, д-никого не знаю.
Он затеял какую-то опасную игру. Когда гул железный прекратился и можно было пересидеть тут и вовсе, он вдруг опять снялся с места и опять побежал.
За ним опять устремились.
- Эх, ничего я не видал, ох, никого не знаю! Д-никого не знаю! - подбадривал себя Егор. Маханул через какую-то высокую изгородь, побежал по кустам - похоже, попал в какой-то сад. Близко взлаяла собака. Егор кинулся вбок… Опять изгородь, он перепрыгнул и очутился на кладбище.
- Привет! - сказал Егор. И пошел тихо.
А шум погони устремился дальше - в сторону.
- Ну надо же, сбежал! - изумился Егор. - Всегда бы так, елки зеленые. А то ведь, когда хочешь подорвать, попадаешься, как ребенок.
И опять охватила Егора радость воли, радость жизни.
- Ох, д-ничего ж я не видал, д-никого не знаю, - еще разок спел Егор. И включил свой славный ящичек на малую громкость. И пошел читать надписи на надгробиях. Кладбище огибала улица, и свет фар надолго освещал кресты - пока машина огибала угол. И тени от крестов, длинные, уродливые, плыли по земле, по холмикам, по оградкам… Жутковатая, в общем-то, картина. А тут еще музычка Егорова - вовсе как-то нелепо. Егор выключил музыку.
- "Спи спокойно до светлого утра", - успевал прочитывать Егор. - "Купец первой гильдии Неверов"… А ты-то как здесь?! - удивился Егор. - Тыща восемьсот девяносто… А-а, ты уже давно. Ну-ну, купец первой гильдии… "Едут с товарами в путь из Касимова…" - запел было негромко Егор, но спохватился. - "Дорогому, незабвенному мужу от неутешной вдовы", - прочитал он дальше. Присел на скамеечку, посидел некоторое время… Встал. - Ну, ладно, ребята, вы лежите, а я пойду. Ничего не сделаешь… Пойду себе, как честный фраер: где-то же надо, в конце концов, приткнуть голову. Надо же? Надо. - И все же спел еще разок: - Д-ничего ж я не видал, д-никого ж не зна-аю.
И стал он искать, куда бы приткнуться.
У двери деревянного домика на самой окраине из сеней ему сурово сказали:
- Иди отсюда! А то я те выйду, покажу горе… Горе покажу и страдание.
Егор помолчал немного.
- Ну, выйди.
- И выйду!
- Выйдешь… Ты мне скажи: Нинка здесь или нет? - по-доброму спросил Егор мужика за дверью. - Только правду! А то ведь я узнаю… И строго накажу, если обманешь.
Мужик тоже помолчал. И тоже сменил тон, сказал дерзко, но хоть не так зло:
- Никакой здесь Нинки нет, тебе говорят! Неужели непонятно? Шляются тут по ночам-то.
- Поджечь, что ли, вас? - вслух подумал Егор. И брякнул спичками в кармане. - А?
За дверью долго молчали.
- Попробуй, - сказал наконец голос. Но уже вовсе не грозно. - Попробуй подожги. Нет Нинки, я те серьезно говорю. Уехала она.
- Куда?
- На Север куда-то.
- А чего ты лаяться кинулся? Неужели трудно было сразу объяснить?
- А потому что меня зло берет на вас! Из-за таких вот и уехала… С таким же вот.
- Ну, считай, что она в надежных руках - не пропадет. Будь здоров!
В телефонной будке Егор тоже рассердился.
- Почему нельзя-то?! Почем? - орал он в трубку.
Ему что-то долго объясняли.
- Заразы вы все, - с дрожью в голосе сказал Егор. - Я из вас букет сделаю, суки: головками вниз посажу в клумбу… Ну, твари! - Егор бросил трубку… И задумался. - Люба, - произнес он с дурашливой нежностью. - Все. Еду к Любе. - И он зло саданул дверью будки и пошагал к вокзалу. И говорил дорогой: - Ах ты, лапушка ты моя! Любушка-голубушка… Оладушек ты мой сибирский! Я хоть отъемся около тебя… Хоть волосы отрастут. Дорогуша ты моя сдобная! - Егор все набирал и набирал какого-то остервенения. - Съем я тебя поеду! - закричал он в тишину, в ночь. И даже не оглянулся посмотреть - не потревожил ли кого своим криком. Шаги его громко отдавались в пустой улице; подморозило на ночь, асфальт звенел. - Задушу в объятиях!.. Разорву и схаваю! И запью самогонкой. Все!
И вот районный автобус привез Егора в село Ясное.
А Егора на взгорке стояла и ждала Люба. Егор сразу увидел и узнал ее. В сердце толкнуло - она!
И пошел к ней.
- Ё-мое, - говорил он себе негромко, изумленный, - да она просто красавица! Просто зоренька ясная. Колобок просто… Красная шапочка…
- Здравствуйте, - сказал он вежливо и наигранно застенчиво. И подал руку. - Георгий. - И пожал с чувством крепкую крестьянскую руку. И - на всякий случай - тряхнул ее, тоже с чувством.
- Люба. - Женщина просто и как-то задумчиво глядела на Егора. Молчала. Егору от ее взгляда сделалось беспокойно.