СВЕЧА НА ДОРОГЕ
Поставьте свечу. Передышка всегда коротка.
Поставьте, поставьте!.. Сиянье в слепом изголовьи -
Ты слышишь, браток? - шевельнётся стволом у виска -
Ты слышишь, любимая? - буйной, безумною кровью
Навек освятится - и грянет прелюдией дня,
Зажжённого с вечера чьей-то умелой рукою
Под вопли суфлёра и шёпот: "Огня мне, огня!.."
Бумажный солдатик... Я знаю, что это такое.
Да-да, я опять говорю и смеюсь и шучу
И жизни обрывок по жизни нелепо влачу
И буду влачить до конца. Но - поставьте свечу!
Не в храме, не в доме, не в ризнице - это не суть -
А просто в глуши, у дороги, хотя б где-нибудь,
Чтоб были блаженны несущие собственный путь,
Чтоб смог я уснуть, безмятежно, навеки уснуть
И видеть во сне хоровод безнадежно любимых
И встретить тебя - порожденье Любви и Огня.
Так будет, я знаю, ты только молись за меня
И свечку зажги, чтоб, тобою и Богом хранимый,
Сумел я вернуться к тебе до скончания дня.
* * *
Как же это случилось? Мой город оглох.
Чуткий к сплетням и слухам, он крика не слышит.
Кто-то в нём голосит, кто-то ест, кто-то... дышит.
Город соткан из теней несказанных слов.
Я сюда не вернусь. Только что тебе в том?
Сиротливо вздохнёт остывающий чайник
И вослед мне посмотрит с улыбкой печальной
Мой неведомо кем переполненный дом.
Как же это случилось, кто может сказать?
Я, конечно, люблю. Только что тебе в этом?
Все слова были сказаны будущим летом,
А любовь - выше слова. Её не объять.
За спиною мой город во сне захрапел.
Он лежит, раскорячившись в сонной истоме.
Нету смысла стучаться, кричать... Что же кроме?
Лишь молиться. А я никогда не умел...
* * *
А хочешь, придумаем песню,
В которой не будет ни слова,
В которой рассвет-кудесник
Умчит нас от мира земного
Туда, где на звёздных качелях
Качаются спящие дети,
Где нет суеты и смерти,
А только любовь и веселье.
А хочешь, придумаем сказку,
В которой не будет сюжета,
В которой с тобой без опаски
Пойдём босиком на край света,
Со всеми невзгодами сладим,
Отыщем от счастья ключи,
А после, как водится, свадьба
И при на весь мир прозвучит.
А хочешь, придумаем пьесу,
В которой лишь мы - и ветер.
Под птичью хоральную мессу
Рванёмся сквозь степь на рассвете,
Качнувшись верёвкой на рее,
Нам вцепится а плечи ковыль...
А хочешь, придумаем быль?
Но это гораздо сложнее...
* * *
Очень забавно среди бардака
Жить с репутацией авантюриста,
предполагая, что лет через триста
Кто-нибудь вспомнит тебя, чудака.
Юноша, прозу читая тайком,
Ахнет - и водки стакан оглоушит,
А над стихами средь мокрых подушек
Дева младая вздохнёт шепотком.
Только к чему мне посмертный почёт?
Если в глазах Твоих что-нибудь значу,
Дай мне сейчас хоть немного удачи.
Ну и любви... А чего же ещё?
Вячеслав Теркулов (Донецк)
Прощальное
В оставленном войсками городе,
в выстраданном пространстве,
Созерцая уход перевязанных,
измученных колонн,
Я все-таки надеюсь первым сказать тебе "Здравствуй",
Я, а не он…
Потому что это преддверие ссылки,
котомок, дорожных баулов,
Потому что это лучше позора неотвратимого плена,
Потому что немыслимо для меня соседство
с низвергнутым Вельзевулом
На острове Святой Елены…
Ибо женщина нужна мне совсем для другого:
для утреннего секса,
Для вечернего щебета о платьях,
об отпуске, о случайной встрече,
О том, что неплохо было бы иметь нечто,
похожее на "Лексус"…
"И ещё у нас с тобой скоро
появится маленький человечек"…
Это нужно мне, чтобы задохнуться от счастья…
Но войска оставляют город,
Дорога тяжела - переправы, пыль, неистовый центурион…
Мы не встретимся,
И где-нибудь в пыли под гранитной скалою
Останусь лежать беззащитно недвижим
Я, а не он…
Увертюра
Ты ветер над полем, полынным, штормящим, прогорклым,
Несущий листву непонятных ночных сообщений,
Ты гений,
Бессонный, бездарный, бездушный, стоокий,
Но все–таки гений…
Ты утро, ты кофе, ты несколько слов на прощанье,
Бессмертие книг и прочитанных лекций минутность,
Ты гулкость ступеней, ты тело, покрытое тканью,
Безлюдие улиц…
Ты снег в декабре, ты деревья, фонарь у подъезда,
Прогулка с собакой под вечер в преддверии чая,
Ночные беседы на кухне, вино, сигареты,
Звонки, на которые
Не отвечали…
Когда–то (полвека тому) это стало телесным,
Вселенная выросла, вместе с тобою взрослея,
Но, кажется, скоро
Придуманность эта исчезнет,
Как ветер, как утро, как гулкость озябших ступеней…
* * *
В этом пространстве выжить - полдела,
Это пространство опухших вен.
Ты ничего рассказать не успела,
Но успел сгореть Карфаген
Твои соседи ходят строем,
Твои соседи боятся ночей,
Ночи звучат отголосками боя,
Криком раненых, звоном мечей.
Солнце спускается, воет ветер,
Скрипит телега под песни волков…
Если мы с тобой куда-то и едем,
Мы едем через Ростов…
Мария
Мария красива, потому что она Мария,
Потому что она существует в написанных кем–то полотнах.
Она королева эфира, вырывающегося из диглоссии
Несказанных слов, мелодий свинга, души бесплотной.
Мария ходит в красивых одеждах, а иногда без оных,
И это важно - она гармонична в обнаженности времени,
И утром ее согреет кофе, озвученный в телефоне
Вчерашнего дня, прожитого келейно
В разговорах с подругой, в заботах о хлебе насущном,
В прикосновеньях дождя и бездушных прохожих...
Мария, завтрашний день будет намного лучше:
Он будет пульсировать в венах под тонкой кожей.
И ступа ступеней отзовётся гулко в этом пульсе,
И пятен не будет на солнце, но будут на небе,
Которое исполнено по всем законам искусства.
И как тут поверить в то, что ты не Небыль?
Привычность
Я становился привычен, как утренний кофе,
Как гулкое уханье лифта, везущего на работу,
Как врач, для которого и витамины, и морфий -
Всего лишь лекарства. Я вышел на автопилоте
Из дома, увидев свое отраженье в витрине напротив
Подъезда и гору, похожую чем–то неназванным на Голгофу.
Я шёл повторяемой фразой навязчивой песни,
в которой другие слова почему–то забыты.
Автобусный призрак катился со мной бестелесным,
Мечтая приехать хотя бы к рассвету на Крытый.
Я ехал, привычный, по улицам светом залитым
В автобусе зимнем, обыденном, неинтересном.
Я ехал, придуманный кем–то в молчанье квартирном,
В стихах, сочиняемых ночью, как перед расстрелом,
И люди напротив сидели в протертых мундирах.
В кармане звенела вчерашнего вечера мелочь,
А я становился обыденных вин виноделом
В твоём не зашторенном мире
Питерско–донецкое
Да, мне говорили, что после дождя будет радуга,
Что вырастет небо в глазах, переполненных грозами,
Что озеро это карельское названо Ладогой,
Что можно об этом писать изумительной прозою.
Да, мне говорили, что все как-нибудь образуется,
Что все обязательно станет балтийским и питерским,
И я беспокойно ходил по написанным улицам,
Пытаясь принять петербуржского вечера истины.
Да, мне говорили, что это обычное варево
Поэзии, прозы, Ахматовой, Блока и Белого.
А я по окраинам долго шатался с гитарою
Сидел у знакомых и песни свои переделывал.
В пельменной на Охте обедал, пил кофе на Лиговке,
И дождь моросил монотонно, хорейно-ямбически,
А ты между строчек дождя оставалась красивою,
Наверно, тебя сочинили журнальные критики.
Пора на покой, в моей комнате лампа настольная
Сгорает свечой. Эта книга до завтра забудется.
А утром - маршрутка, вахтерша, всегда недовольная,
И полные страсти и смысла донецкие улицы.