Мария
Горько-сладкой звездою имя то,
Человечья ли, Божья мать,
Мною имя то помнить принято
И не принято забывать.
Пилигрим с винтом иль незнамо кто,
Накормлю и спрошу, как звать.
И людей любить мною принято,
И не принято убивать.
Знать, поверили, граждане, вы не в то,
Бизнес-классу не выйти в знать.
Мною небом делиться принято
И не принято торговать.
Для тебя моё сердце вынуто,
Что с того, что судьба, как тать?
Век любить тебя мною принято
И, пропав, не переставать.
Не покидай
Когда настанет ничего,
Когда судьбе конец положен,
Не оставляй меня, о, Боже,
На белом свете одного.
Когда любовь идёт ко дну
И вера ничего не может,
Не покидай надежды, Боже,
Не оставляй её одну.
Мольбы моей не оттолкни,
Пусть век ломает и корёжит,
Тебя я, Господи, не брошу,
Когда останемся одни.
Донецкая иордань
У преисподней тени нет и света,
Из преисподней злые голоса.
Шахтёр, зажав зубами сигарету,
Стоит, где был, и держит небеса.
Пред Богом чист душою и исподним,
По воле, по судьбе ли, по вине,
Идёт огнём крещение Господне
В асфальтовой донецкой полынье.
Трещит земной оси истёртый ворот,
К Всевышнему дончанам по пути
Здесь, на оси земной, стоит мой город,
Земле с орбиты чтобы не сойти.
Венозны тучи предрассветной ранью,
Сдул кто-то пепел ветром от крыла
И над аэропорта иорданью
Белеет голубем БПЛА.
Вадим Степанцов (Москва)
ГОРЛОВСКАЯ МАДОННА
Этим летом солнца слишком много,
Этим летом небо слишком ясное,
Этим летом женщина у Бога
Попросила дочке жизнь прекрасную.
Но случилось так что Божий замысел
Не вместил ее житьишко куцее,
Что ее дочурка оказалася
С нею на пути у революции,
Что снаряд предназначался контре,
То есть "сепаратору и ватнику",
А головку снес ее ребенку
И разворотил грудину матери.
А ля гер ком а ля гер, любезные,
Подкрутил чуть-чуть наводчик лишнего.
И молитвы ваши бесполезные,
И беда со слухом у Всевышнего.
Александр Сурнин (Краматорск - Луганск)
ПИР
Памяти Геннадия Жукова
Соберутся друзья - грянет пир на весь мир! -
Зашуршат бубенцы да воспляшет смычок
Да завалятся в Богом забытый трактир,
Где в подвале бутылки оплёл паучок
Невесомой вуалью; спугнут паучка,
Все припасы немедля воздвигнут на стол
И по первой нальют, как всегда, для рывка,
А потом - по второй, да вдогонку - по сто,
И гитара, как девка, пойдёт по рукам,
И от песен лихих содрогнётся кабак,
Обратится пирушка в обычный бедлам -
Наливай, мол, да пей! Ни за что! Просто так!
Пей, пока твои руки удержат стакан!
Кто свалился под лавку - того выноси!
Если помнишь хоть что-то - то, значит, не пьян!
Разве могут иначе гулять на Руси?
В придорожной харчевне возникнет кагал.
Все, не слыша друг друга, базарить начнут,
И на радость себе, на погибель врагам
Запоют, да заплачут, да водки нальют,
Чтоб наутро, не помня вчерашний бардак,
Вновь пуститься со змием в лихие бои...
Но - к рассвету какой-то залётный чудак
Прочитает - стихи - и не чьи-то - мои.
И - возникнет божественный свет тишины.
И - лучи упадут сквозь кривое стекло.
И - хмельные друзья, изумленья полны,
Вдруг поймут, что ночное безумье - ушло.
И гитара, как баба, вздохнёт в уголке,
Вспоминая тепло моих ласковых рук,
И по деке скользнёт, как слеза по щеке,
Непонятно откуда явившийся звук...
- Где же автор? - промолвит, намеренно груб,
Чей-то голос. - Налейте ж ему, вашу мать!..
Но за этим столом, словно выдранный зуб,
Будет место моё пустотою зиять.
ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ
Оторвись от забот и послушай - оплавились свечи!
И до звона вглядись - до малиновых колоколов -
И увидишь, как фатума тень опуская на плечи,
Отражается время в зрачках пистолетных стволов
И седой дуэлянт вдруг воскликнет бессмертное "Мама!.."
И безусый юнец, став убийцей, заплачет навзрыд,
Но слезой не поможешь... Толпа недоумков упрямо
Восклицает: "Vivat! Ave, Caesar! Пожалуй на щит!"
Но за дверь щитовой мёртвой хваткой, как Цербер железный,
Ухватился замок. Не пройти. Замыкающий строй
Обернётся назад - никого. Догонять - бесполезно.
Позади - всё прошло. Впереди - вологодский конвой.
И работа. И пьянка. И мерзость. И свечи оплыли.
Но они возгорятся и высушат слёзы юнца!
Оторвись - и припомни - кем слыли, что пили, как жили,
Как любили и - были?.. Нельзя разгадать до конца
Мир немого абсурда, который не вылечишь смехом,
Пред которым, бывает, и сильные падают ниц;
Чтоб понять хоть немного, порой приходилось мне ехать
Volens nolens за тысячу вёрст и десяток границ
И назад возвращаться - уставшим, измученным, пыльным,
Матерясь, спотыкаясь, в грязи и засохшей крови,
Чтоб потом - не случайно, не вдруг - ощутить себя сильным...
Так поведал Фонарщик. Послушай. И с этим живи.
СМЕРТЬ ПУШКИНА. БРЕД
Nathalie, Nathalie... Тонкой жилкой у горла
Твоё имя пульсирует. Более нет
Ничего. Чьи-то руки подняли проворно,
К экипажу несут... Окровавленный след
Оборвался - поехали. Медленно, право,
Сквозь метель мы ползём, не касаясь земли...
Всё - метель, всё - туман, дым, поэзия, слава -
Всё сместилось, осталось одно - Nathalie.
Ах, как глупо - с размаха под пулю, как в воду!
Что же далее - нежить, забвение, тлен?!
Отчего, Nathalie, воспевал я свободу?
Несвобода милей - обольстительный плен
Твоих рук, твоих уст, поцелуев, объятий
И сладчайшие пытки семейных утех,
Что порою, бывало, казались проклятьем...
Я оковы пытался разгрызть, как орех
И, стряхнув их, бежать... Но - куда? Для чего же?
Nathalie, Nathalie, mon l’amoure, bel ami,
Как я был неразумен, родная... О Боже!
Хоть пред смертью меня Ты прости и пойми
И, поняв, окажи мне последнюю благость -
С высоты, о которой и думать не сметь,
Ты прочти моих мыслей презренную пакость
И позволь у неё на руках умереть,
А когда я усну и от мира отрину
И взлечу, растворяясь в блаженной дали,
Ты не дай позабыть мне единое Имя -
Жизнь мою, боль мою, Nathalie, Natha...
ОБРЫВОК НОСТАЛЬГИИ
...Так долго были вместе, что успело
Смениться лето осенью. Зима
Сама пришла потом. Не в этом дело.
Направо - Брест, налево - Колыма,
А между ними - мы, чуть ближе к Бресту;
Везде желанны и везде не к месту,
Поскольку неуместность - Божий знак,
Присущий лишь блаженным и влюблённым.
Мы не были нигде определённо,
А просто были рядышком. Вот так.
Так долго были вместе, что закаты
Пред нами отгорели сотню раз
Иль около того. Мы тем богаты,
Что дорого ценили каждый час,
Боясь его растратить на безделье.
Часы слагались в дни, а дни - в недели
И, неделимы, шли мы дням вослед
И в этих днях нам вместе было сладко.
Всё просто, словно детская загадка.
И тривиально - как её ответ.
Молитва Пьеро
Упаси меня, Господь,
От поступков своевольных,
От ферментов алкогольных,
Что впитались в кровь и плоть,
От влиятельных врагов,
От общественного строя,
Вологодского конвоя
И "испанских сапогов",
От предательства друзей
Да от женщин ненадёжных
Да от песенок острожных,
Что поются для князей,
От неверности судьбе,
От шлеи да от уздечки
Да от крепкого словечка,
Что скажу не по злобе,
От воды и от огня.
А чтоб жизнь не утомила,
Сохрани моих любимых
Даже прежде, чем меня.