Погасив прикроватные лампы, лукоморцы с блаженным удовольствием вытянулись на воздушной – без преувеличений – перине, натянули покрывало и, не успев обменяться и парой слов, незаметно погрузились в сон.
Глубокий, но недолгий.
– Кттамходит?.. – рука Сеньки только метнулась к мечу, а заволоченные дремой глаза уже шарили по комнате в поисках цели.
– Это я…
– Ты? – меч вернулся в ножны, а рука с кольцом-кошкой вместо этого потянулась к огниву и лампе.
– Угу… – жалко кивнула Эссельте. – Я…
– Что случилось? – приподнялся на локтях Иванушка.
– Ничего… – расстроенно и сконфуженно проговорила принцесса. – Извините, я вас разбудила, да?..
– Извиняем, разбудила, да, – вздохнула в ответ Серафима. – Так что, говоришь, там у тебя случилось?
– Да ничего не случилось! – словно защищаясь, вскинула голубые глаза на царевну Эссельте. – Просто… я заснуть не могу.
– Нам бы твои проблемы… – зевнула во весь рот Сенька и потерла ладонью порозовевшие ото сна щеки. – Может, тебе книжку дать какую-нибудь почитать? Вань, поройся в своем багаже…
– Да нет, вы меня неправильно поняли! – поспешно воскликнула гвентянка. – Спать я хочу, очень, но… мне страшно.
– Страшно? – снова подскочил Иван, готовый по одному слову жалобы бежать и сражаться.
– Да нет, даже не страшно… я неверно выразилась… – принцесса неуверенно пожала плечиками, обтянутыми голубым шелковым халатом. – Но как-то… не по себе. Мне постоянно кажется, будто по крыше надо мной кто-то ходит…
– По крыше? – тупо переспросила Сенька. – Но у нас ведь крыша куполом, я специально обратила внимание, когда сюда шли. Кто по ней может ходить? Летучие мыши? Совы?
– Не знаю… – на этот раз голос Эссельте прозвучал тихо и виновато. – Наверное, никто… это глупо, я понимаю… я сама эту крышу видела… Она круглая, как мячик… Но… Извините, я пойду…
– Ну уж нет, – решительно вздохнув, встала с постели Сенька. – Вань, ты как одну ночь без меня поспать? Не забоишься?
– А ты куда? – не понял спросонья лукоморец.
– А я к Эссельте перебираюсь – вдвоем бояться веселее! – подмигнула ему царевна, подхватила с полу меч и коллекцию метательных ножей, сунула ноги в курносые парчовые тапки и направилась к опешившей гвентянке. – Пошли, Селя. Если у тебя там такая же кровать, как у нас, то мы на ней все вшестером поместились бы, а уж вдвоем-то как-нибудь до утра перекантуемся.
– Спасибо, Сима! – озарилось счастливой улыбкой лицо принцессы. – Я тебе очень благодарна! А то спать хочется – даже голова не соображает, а одной… жутковато…
– Ничего, бывает вдали от дома, – утешающее похлопала ее по руке царевна. – Это нервное. Ну вот сама подумай: чего нам тут, посреди калифского дворца, при такой толпе охраны и маге с красным дипломом, бояться?
– Нечего? – нерешительно предположила Эссельте.
– Правильно! – довольная понятливостью принцессы, воскликнула Серафима. – Поэтому пойдем досыпать и ни о чем не думать. А ты, Вань, дверь за нами закрой и сундуком подопри. И меч рядом с рукой положи. А лучше на себя ремень нацепи. И народ предупреди.
– О чем?
– Не знаю. Чтобы просто начеку были.
– Это еще зачем? – вытаращил глаза царевич.
– На всякий случай, – резко отбросила смешки и шуточки и очень серьезно проговорила Сенька. – Потому что самые большие пакости случаются именно тогда, когда их не ждешь.
Большая пакость подкралась, как это водится, незаметно.
Сначала пол под постелями трех холостяков, упившихся на пиру коварно-сладким тарабарским вином подобно трем поросятам, еле слышно завибрировал.
Иванушка, после отбытия супруги добросовестно пошедший предупреждать друзей непонятно о чем, да так с ними и оставшийся, в полусне приподнял голову и чуть приоткрыл глаза.
Что это? Где-то невдалеке скачет конница? Идет тяжелогруженый караван? Ремонтные работы? Или приснилось?..
Он замер, затаив дыхание, положил руку на рукоять меча и чутко прислушался.
Всё было спокойно.
Шелестел за окнами листвой залитый луной сад, томно высвистывала шлягер этого лета романтично настроенная птичка, наперебой, но монотонно скворчали цикады…
Пол…
Пол был на месте, и вел свою тихую половую жизнь, исполнительно оставаясь на месте, выбранном для него однажды архитектором – внизу, под коврами, ровный, мраморный, надежный и неподвижный.
Почудилось?
Скорее всего…
Умеет всё-таки Сеня напугать, тень на плетень навести… Иди туда, не знаю куда, бойся того, не знаю чего… Хорошо еще, что хоть ребят не разбудил – а то объясняй им как дурак, что, да почему, да по какому случаю… Что мы – правителя Сулеймании первый день знаем? Чего его бояться?.. Странный он какой-то, конечно, но так кто из нас не странный? "Норма – это аномалия, поразившая большинство", сказал однажды Бруно Багинотский… если ничего не путаю… Кстати, хорошо, что калиф Ахмет нас не узнал. А то неловко бы было… как-то… перед ним… мне, по крайней мере… за прошлое лето. Ну да ладно… прошло и прошло…
Иван вздохнул сонно, перевернулся на другой бок, подсунув под голову пару ускользнувших было от исполнения обязанностей пухлых подушечек, в изобилии водившихся на устланном коврами полу, недовольно поправил ткнувшийся под ребра рукоятью меч и снова заснул – быстро и без сновидений.
И так и не услышал, как через несколько минут на него одновременно с новым подземным толчком упала часть потолка.
– …что это, что это, что это, что?!..
– Хель и преисподняя!!!..
– Землетрясение!!!..
– Агафон?.. Агафон, ты где?!..
– Масдай, где Масдай?!..
– Ай!!!..
– Здесь, под колонной!!!..
– Берегись!!!..
Очередной кусок потолка, повисший было на арматуре, под новый толчок с грохотом и треском обрушился вниз, дробя деревянные помосты и обдавая Олафа и Кириана, мечущихся под градом осыпающихся камней и лепнины в поисках друга и ковра.
– Масдай, я ид… Гайново седалище!!! – растянулся бард на полу, усыпанном фрагментами сулейманской архитектуры, разными по размеру, но одинаковыми по наносимым телесным повреждениям, и вдруг ощутил под щекой что-то мягкое и теплое.
– Агафон? – испуганно и быстро зашарил он руками по находке. – Живой?..
– Живой?..
– Не знаю! Сюда, скорее!!!..
Отряг поднатужился, яростно крякнув, выдернул из-под резной капители Масдая и с проклятьем повалился на спину: земля снова вздыбилась у него под ногами, словно загорбок раненого кита, и часть стены, отделявшей их апартаменты от сада, хрустнула, надломилась посредине, будто плитка шоколада, и с оглушительным грохотом обрушилась внутрь, поднимая плотные клубы пыли.
– Олаф, помоги!!!.. – откуда-то из непроглядной мглы пронзительный вопль менестреля взвился стрелой к ночному сулейманскому небу. – Помоги мне!!!..
– Х-хел горячий… – скрипя зубами от боли в спине, пересчитавшей все осколки и обломки, взревел конунг, вскочил и, прикрываясь рукой и Масдаем от камнепада с умирающего потолка, бросился на голос.
– Ты где? Ты где? Ты где?..
– Мне плечо зашибло… – неожиданно простонал Кириан прямо у него под ногами, и отряг едва не свалился, изгибаясь и балансируя, чтобы не наступить на товарища. – Тут…
Олаф бросил Масдая на усеянный битым камнем пол и стал раскидывать груды битого камня и штукатурки с неподвижного тела.
– Давай, малый, давай, кабуча, держись…
Лунный свет сквозь остатки изуродованной крыши упал на лицо раненого, и Олаф ахнул.
– Иван?!.. Откуда…
Рядом шевельнулся Кириан:
– Сиххё его знает, откуда он тут! Молчит!
– А где Серафима? Эссельте?
Ответа не было.
Очередная судорога земли бросила его на обсыпанного камнями Масдая, отшвырнула поэта кубарем в сторону, и низвергла рядом с ним с ужасающим грохотом стену, разделявшую покои.
– Олаф, здесь еще!.. – донесся справа, почти сливаясь с рокотом следующего подземного толчка, звенящий на грани истерики голос гвентянина, но грохот оставшегося без опоры потолка, беспорядочной лавиной камня устремившегося к земле, напрочь заглушил последние слова.
– Масдай, ищи его!!! – проревел северянин, и ковер, словно очнувшись от шока, взвился вверх и стрелой метнулся туда, где несколько мгновений назад оборвался отчаянный крик.
– Здесь!!! – остановился он так резко, что конунг свалился на бок и едва не перелетел через край вверх тормашками.
Ухватить и бросить на ковер поочередно скулящего от ужаса Кириана и обнаруженного им человека было для мощного воина делом пары секунд.
– Масдай, к Серафиме и Эссельте!!! – давясь и задыхаясь от вездесущей каменной пыли, пропитавшей, казалось, самый воздух, выкрикнул отряг…
Но было поздно. Новый толчок, пришедший, казалось, из самых недр земли, потряс смертельно раненый дворец, и остатки стен его и потолка, доселе мужественно сражавшихся против неистовой стихии, не выдержали.
Стремительно расширяющиеся молнии-трещины змеями пробежали по стенам, вгрызлись и раскололи располовиненный потолок и надтреснутый купол, и печальные останки прекрасного и гордого некогда дворца с потрясающим подлунные устои грохотом рухнули наземь в туче пыли и обломков.
– Серафима!!!.. Эссельте!!!.. Люди!!!.. – бессильно сжимая кулаки, Олаф взвыл раненым зверем на серебристое око луны, равнодушно взирающее на апокалипсис, и осекся.
В саду, у фонтана, метрах в двадцати от безмолвных и неподвижных теперь руин, безжалостно похоронивших под собой двух спящих девушек, в свете надменной холодной луны он увидел знакомую фигуру.
– Калиф?..