Протопопова сидела на краю ряда. Пальцев уже знал, что она парторгом на кафедре. А об остальном можно только догадываться. Трудно было прочесть что-то по её лицу. На нём как бы одновременно присутствовали "и да, и нет". Необъяснимое противоречие. Перед защитой с нею здоровались учёные мужи, хотя она была для них совсем из другого мира, и институтов не заканчивала. Так сложились обстоятельства: не доучилась, нужно было работать. Хозяйка кафедры. С виду себе на уме. Чему-то улыбнулась, нахмурилась. Куда она смотрит? Да кто их женщин поймёт?
5
"Кафедра – моя вселенная, – утверждала Протопопова, убеждая саму себя, – её страна, нуждающаяся в управлении подданными. Кафедра для неё – всё. Она понимала, что это не вечно и просто так кафедру не удержать. Нужен альтернативный вариант, нужна опора, по которой она, как вьющаяся лиана, поднимется ввысь. Она понимала, что для того чтобы строить, нужен строительный материал, и хватит экспромтов на свою голову. Кому нужны лишние приключения? Для приключений найдутся и помоложе. А окружающие с кафедры обречены. Все поголовно".
На кафедре она сыграла свою роль постороннего человека, которому до всего есть дело. С таким хотят поделиться, и он задействован в общении безо всяких на это прав. Он всего лишь человек интересующийся, с ним охотно делятся, и через короткое время он со всеми накоротке и в курсе всего. Он способен держать в себе всю сеть событий, и если завкафедры паучок, то она его сеть. Люди слабы, им хочется поделиться и похвастаться, и он способен выслушать их и оценить. Причём не формально. Он способен выстроить систему и, в отличие от принципов демократии, он демиург-творец. Он способен и разрушить сложившееся. Для этого достаточно его уверенности, и хватит сил. Словом, он добро и зло в одном лице.
"Я научилась равнодушно смотреть на все их выкрутасы. Сквозь пальцы, – думала Протопопова. – Но это поначалу, и в ходе второе действие, и по большому счёту, нельзя никого жалеть".
Она уяснила себе, что время сейчас такое. Для тех, кто на коне. И все вокруг манипуляторы и фокусники, и фейком их разговоры о науке для неё. Их можно ловить, как ловят с ястребом или с крокодилом, которых самих, возможно, после не пожалеют охотники. Она прижилась, пристроилась, но как бывает с ранкой: бинт присох, и пришло время отдирать и не безболезненно.
"Не виновата я, что вы мне доверились. В моих руках теперь ваша судьба. И Севки-аспиранта, которому она сказала, не моргнув глазов, что его задумка уже выполнена в Прикладной математике. Чем повергла его в транс. О Макошове она поделилась с Ингой, сочувствуя и называя его неудачником, и заметку про байкерский экстрим собственноручно доставила на кафедру. А старому дураку Левковичу с его тоской изобретателя имплозии подлила масла в огонь. Он пострадал от собственных обид и готов вернуться в прошлое, зависел и от мнения Института Проблем Математики и Физпроблем, и теперь с ними, как марионетка на верёвочках. Туда она и отправила запрос".
Она интуитивно чувствовала, что для того, что ею задумано, время подошло, и одновременно сомневалась: может, ещё не вечер?
6
Было видно, что Теплицкий собрался выступать: поднял руку и встал. Послушаем. Но о чём это он? Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Вот те раз, карточный домик рушится! С чего это он? Банальное неумение или провокация? Час от часу не легче. А стоит ли кусать дающую руку? Но вольному воля, и бог ему судья, а может, крысы уже побежали с тонущего корабля?
Ан, нет! Ну, слава богу, выправился. В этом и есть высший класс – начать с известной долей провокации, а затем вырулить, и все любуются твоим умением: какой шикарный разворот. Но нужно, чтобы дальше не понесло, не зарваться, не закружиться, подобно щепке в талой воде. И опять завыкаблучивался, словно получая наслаждение, сродни студенческому. Купившего, наконец, проездной билет и заставляющего ожидать теперь контролёра, пока он шарит по карманам ещё и ещё, хотя достать ему билет – минутное дело.
Нет, Теплицкого понесло. Не годится всё-таки такая смелость, и хватит ли ему широты, раскованности, маневра? Он, правда, и в жизни звёзд с неба не хватает. Ничего не открыл, хотя о многом наслышан. Однако не стоит спорить-ссориться. Теплицкий здесь – наш делегат, официальное доверенное лицо, приводной ремень кафедры и её персональный робот. Он обязан вырулить. Не может иначе. По большому счёту, вроде бы обошлось. Конечно, не супер, в общем, на троечку. Подправить бы? А вот задается с места невинный вопрос, и всё подправилось. Разыграно, как по нотам.
Но обошлось ли? Нет, кажется. Но как выправить? Теперь бы Левковичу, но он уже выступил и повторного слова ему не дадут. Своим выступлением, можно сказать, он шефу спасательного круга не протянул. Но отчего так беспомощен этот обычно бесстрашный рыцарь? Какая белая акула пугает его?
Левкович повязан академическими связями. Должно быть, ему звонили из Института Прикладной Математики или из Физпроблем: встречайте, мол, наших, – и ему мерещится теперь встреча с "Бедой", в клочки порвавшей всех на карпатском семинаре.
Глава 9
1
Севка-аспирант сидит от нас в следующем ряду и, отвечая ему, приходится оборачиваться. У Севки масса мусора в голове. Севка – интеллигент в третьем поколении и любит порассуждать. Разговаривать с ним интересно, когда на это есть время. Он одержим своей неосуществимой идеей и постоянно чем-то сторонним, хотя диссертация его в полном загоне. Мне он способен неожиданно сказать:
– Вот ты – гидромеханик практический, а я – духовный.
– Как это?
– Могу объяснить. Начну с агонии Земли. С её конца. Известен всем конец её истории…
У аспирантов масса времени, и они черте что могут позволить себе. В ряду общих тем, после успеха и волнений от "ядерной зимы" Никиты Моисеева, Севку волнуют судьбы человечества. Земля, известно, плохо закончит из-за Солнца. Светило разогреется и спалит всё на Земле. Придётся переходить в океан. Но существует уже такой опыт и почему бы им не воспользоваться?
Севка рассуждает в целом здраво, если не заводится, а заводится он, как правило, всегда.
– Ты знаешь, – объявляет он, – стали модными теперь толкования астрологов. Они манипулируют звёздами, а я практикую гадания на воде. Основой беру, например, подводный мир, и предсказываю по нему, что произойдёт. Не во всём, конечно, в основном.
Выдумал себе развлечение.
– А как?
– Методом аналогий. На свете ограниченное число стереотипов. Похожие типы у нас и в водной среде. Сначала выберем аналог и изучаем "кто есть кто?" И, понимаешь, получается поучительно.
"Надо же, – поневоле приходит в голову, – у Севки собственная тема в загоне, а он увлёкся предсказаниями. Это так по-русски. На досуге обсуждать чорте что".
– Выбираем аналог… Метод строится на аналогиях с обитателями морской среды…
– Но почему морской?
– Исторически…
У Севки странная логика. Требуется пояснение.
– А в нашем городе был единственный стоящий кружок – гидробиологии, и мы из него.
"Выходит, мы с Севкой – однокашники-однокорытники, и выбирали кружки, что одинаковыми были в то время по Союзу: в Домах Пионеров и на Станциях Юных Биологов".
– А почему не с людьми?
– Можно и с людьми, но посложнее.
"Иногда Севка кажется шизоидом и не от мира сего, иногда рассуждает предельно здраво. С ним прекрасно коротать время. В рассуждениях время птицей летит. Как-то, ожидая зарубежного лектора в аэропорту, мы несколько часов с Севой вынужденно профилософствовали, и время пронеслось незаметно".
– Ты сам сравнил шефа с осьминогом, – говорит Сева, – а у примата моря свой стереотип. Я сравниваю, и выходит на удивление похоже. Задай наводящий вопрос.
– Мне интересно, не чем закончит Земля (неактуально это для меня), а чем закончит наш шеф? Чем всё на кафедре закончится? Такое слабо?
– Пожалуйста. Я, как сказитель, отвечу тебе сказом… Несчастный осьминог до поры до времени ничего не подозревает, когда из глубины, из щели между камней, появляется мурена. Она не спешит, имея собственные планы на его счёт. Возможно, пока невинные – отыскать осьминога, что прячется здесь. Она знает это и видела его не раз, но было не до него: была она сыта, не в форме, занята иным. Но вот пришла необходимость ей поохотиться. Не для забавы, банальный голод поменял её маневр.
– Севка, да ты поэт!
Севке мои хвалебные отзывы нравятся.
– …Мурена направляет чувствительные ноздри в разные стороны в попытках уловить присутствие многоногой твари. А её будущая добыча пока об этом и не подозревает. Но вот присутствие осьминога установлено, и плоская змея не спеша всплывает, изгибая тело. С виду незаинтересованно. Словно ей ничего не требуется в данный момент. Так водится у хищников.
Завидя мурену, осьминог в панике мечется, пытается остаться в свободном пространстве, учащает реактивные толчки. Не помогают ему уловки в виде отброшенных ног, отделяемых самостоятельно мускульным усилием. Для него ноги – не беда, отрастут. Но мурене этого мало. Осьминог обречён. Она загоняет его в тупик и разрывает на куски.
– А кто у нас муреной?
– Натурально, Генриетта Николаевна. Однако продолжим. Спрашивай.
– Хорошо бы о Левковиче.
– Пожалуйста. Устанавливаем его морской стереотип. Аналогией ему, пожалуй, будет дельфин.