Тот был всего в полуторах метрах, но как раз через них пролегала невидимая граница в грунте - Сурков метал изпод себя жирный и мягкий чернозем. Он уже наполовину вырыл свой окоп. А у Сергея и первая и вторая половина были еще впереди.
Отрывая от неподатливой земли по крохотному кусочку, он частил, надеялся быстротой взять свое и не отстать от прочих. Спина взмокла, по лицу катил смешанный с пылью пот. Копать приходилось лежа на боку, как в "боевой обстановке".
Сержант издалека наблюдал за работой взвода, и под его внимательным взглядом переменить положение или хоть чуть приподняться не было возможности. Приходилось выносить и боль в затекшей пояснице, и пот, застилающий глаза, и все прочие неудобства. Сержант засек время и следил теперь, чтобы все постарались уложиться в нормативы. Объяснения и неудобства в расчет не принимались.
Сергей знал об этом и вгрызался в глину с остервенением, с лютой злостью на нее, не обращая внимания на усталость.
- Ну до чего ж ты ретивый малый, как я погляжу! - донеслось слева.
Там ковырялся в такой же глине Черецкий. Слова его прозвучали зло, несмотря на явную одышку.
Сергей молчал, делал свое дело, даже не повернул головы, будто Черецкий не к нему обращался.
Но тот был настырным.
- Слушай, Серега, ну чего выкладываться? Мы ж в этой глине, как черви, завязнем, все равно не уложимся. - Черецкий заговорил мягче, ему было так же нелегко. И он искал поддержки.
- Дело хозяйское, - не оборачиваясь, буркнул Ребров. Черецкий сорвался:
- Да ты, баран, простых вещей усечь не можешь! Не соображаешь, что ли, если мы все скажем, что грунт паршивый, что только динамитом возьмешь, - ну чего он нам сделает?! Ты оглох, что ли?! Серый, балда! На нас же, на дураках таких, мир стоит! А мы - терпеть, да! Пускай другой участок дает! Вон хотя бы как у этого салабона Сурка!
- Встать нельзя, а то б я тебе по роже дал, - без особого пыла произнес Сергей. - Тебя ж никто не обзывает!
- Да ладно, фрайср нашелся, обиделся на слова! Я ж не со зла, а ж для общей пользы…
- Да как хочешь! А я буду здесь рыть, уложусь или нет - видно будет, не расстреляют же, чего боишься? Не-е, Боренька, сам ты фрайерок!
Черецкий перевалился на спину, раскинул руки по сторонам. Ему надоело упрашивать и разобъяснять - верно говорят, каждый сам за себя, думалось ему.
- Ну и рой, чтоб тебя…! - процедил он уже без злости, почти спокойно.
Сурков доканчивал свой окоп. Он вполз в него и старательно оглаживая лопатой земляную насыпь перед собой, бруствер укреплял. Уши его, обычно нежно-розовые, побагровели, он тяжело, но удовлетворенно сопел, поглядывал по сторонам.
- Радуется, ударничек, всех обошел… - с сарказмом выдавил из себя Черецкий. На лице его горела недобрая ухмылка. - Эй, Сурок, ты чего это там - быстрее положенного, что ли, перестраиваешься?! Думаешь, на лычку больше дадут или в прорабы назначат, а? Эй, Хомяк, твою мать! Ты что, старших не уважаешь? А ну ползи сюда, старику подмоги!
Несмотря на то что предложение Черецкого об искусственном разделении ребят в учебном взводе на "стариков" и "салаг" не прошло в силу своей очевидной бестолковости и надуманности, сам автор этой новации не отказывал себе в удовольствии иногда помечтать, вообразить себя старослужащим, даже "дедушкой". Правда, на этой почве Борька уже получил пару оплеух, да и сам раздал не меньше - но уж очень ему, видно, было приятно, ну никак не мог смириться.
- Ничего, Боренька, тебе-то вот настоящие старики, как распределят по частям после учебки, устроют житуху, попомни мое слово! - сказал Сергей, не переставая орудовать коротенькой лопаткой, будто заводной.
- Я сам кому хошь устрою! А эту помесь Сурка с Хомяком сегодня же вечером научу быть почтительным, он у меня еще солдатской присяги не проходил! - отпаривал Черецкий. Он по-прежнему отдыхал, благо, что сержант на дальнем фланге возился с кем-то, что-то показывал и растолковывал. - Он у меня настоящим солдатом станет!
- Тебя самого присягать надо! - выкрикнул молчавший до этого Леха Сурков.
- И это запишем, и это учтем! - Черецкий залился ехидным, нервически-деланным смехом.
- Боря!
- Чего тебе?
- Я все хотел спросить у тебя - чего это ты такой злойто, тебя чего, обделили чем-то в розовом детстве или папа тебя с яслей пивком подпаивал, да не допоил?! Ответь, пожалуйста! - Сергей, перевернувшись на другой бок, уставился на Черецкого.
Тот ошалел, выпучил глаза - то ли от неожиданного вопроса, то ли от прямого попадания.
- Ну, не хочешь - не отвечай.
Сергей снова судорожно вцепился в лопату. Опустил лицо вниз: из-под глины начинал проступать песок. Он копнул еще несколько раз и, убедившись, что не ошибся, крикнул:
- Нажми, Борька, дальше легче пойдет!
Черецкий недоверчиво поглядел на Реброва, но, увидав выбрасываемый тем наверх желтенький песочек, схватил брошенную лопату и с силой вонзил ее в глину.
Новиков не спускал глаз с циферблата часов, наверное, время, отпущенное уставами на окапывание, подходило к концу. Проще было самому рыть землю, чем наблюдать за этим процессом и бездействовать, по крайней мере, ему так казалось.
Наконец он приподнялся с бугорочка, на котором сидел последние пять минут, и не спеша пошел вдоль линии окопов, отмечая что-то у себя в блокнотике.
Сергей чувствовал, что он не успевает, но поделать ничего не мог - Новиков подходил все ближе и ближе. И если бы в запасе оставалось хотя бы две-три минуты, он отрыл бы до конца эту ненавистную земляную щель. Но в запасе не оставалось и минуты!
Черецкий уже понял, что дело безнадежное, и сидел рядом с неглубокой своей ямкой, прямо на травке, терпеливо ожидал приближения сержанта. Но не так-то он прост был. Сергей заметил, что Борька успел вымазать грязными, глинистыми руками все лицо и принялся вдруг дышать словно загнанный жеребец, почти так же поводя боками, а уж рот разевал - куда там жеребцу! Но получалось довольно-таки натурально.
Когда сержант подошел вплотную, Черецкий с маху ткнул лопаткой в землю, да так, что попал в камень или кирпич - конец лезвия чуть согнулся, и Черецкий будто в сердцах хлопнул ладонью по колену.
- Кремень, зараза! Ну не берет, товарищ сержант, хоть ты лопни!
Новиков поковырял мыском глиняные комья и кивнул понимающе, поставил галочку в своем блокноте.
Черецкий почти сразу же перестал "задыхаться" и чертыхаться и незаметно подмигнул Сергею: знай, мол, наших.
- У вас, Ребров, то же самое, грунт тяжелый? - на ходу произнес Новиков, уже собираясь поставить еще одну отметку.
- Нормальный грунт, - ответил Сергей, глядя в сторону. Ему только ваньку валять еще не хватало. - Глина с песком.
- А что ж не уложились-то? - Новиков хотел, чтобы вопрос прозвучал как можно более бесстрастно. Но ему это не удалось - легкий оттенок сожаления лег сверху и придал его словам некоторую глумливость.
Сергей не оправдывался.
Неизвестно, как бы складывались события, но многие ребята из взвода уже сгрудились вокруг, прислушивались. Новиков успел пожалеть, что не поддержал просьбу Сергея о переводе в другой взвод, его рапорт Каленцеву. Но сказал то, что должен был сказать:
- Придется повторить.
Все замерли. Кто-то присвистнул. И ждали, ждали продолжения. Черецкий из-за спины сержанта выразительно пощелкивал себя пальцем по лбу. Сурков сочувствующе разводил руками. Хлебников виновато улыбался.
- Зачет сдавать будете сегодня, в свободное время. Лично мне, рядовой Ребров. Ясно?
- Так точно, товарищ сержант, - ответил Сергей.
У него в глазах мельтешила нахальная, ухмыляющаяся рожа Черецкого. И никак Сергей не мог избавиться от этого гнусного видения.
"Салага, зелень пузатая, котелок медный! - И снова: Салабон! Внучек! Учить тебя и учить! Зелень! - звучало у него в ушах противным шепотком. И шепоток тот по тембру и высоте явно принадлежал Борьке Черецкому. Са-ла-женок!" Но сам Борька стоял себе рядышком и рта ке раскрывал, лишь кривился и щурился - эдак по-стариковски, поглядывал свысока. И надо бы ему врезать было хорошеньхо! Да не место и не время. Сергей только сплюнул под ноги сильно похлопал себя ладонью по пояснице.
Новиков объявил перекур и вновь двинулся вдоль окопов, вытаскивая на ходу из кaрмана брюк пачку сигарет.
На фоне серого облачного неба фигура его казалось черной.
В обед Сергею передали письмо.
- Ты извини, - сказал парень из второго отделения, принесли вчера еще, да тебя не докричались, я дневальным был, вот запамятовал немного.
Сердце екнуло и забилось часто-часто. Сергей не обратил внимания на извинения - какие мелочи! Но… письмо оказалось от брата:
"Сергей, привет, братуха!
Видишь, как получилось, - я приехал, ты в армию ушел, забрили, что называется. Ну да ладно, служи! Мне все четыре довелось отпахать на флоте - от звонка до звонка, сам знаешь. А пишу тебе не просто так. Так бы и не стал зря сантименты разводить. Хочу тебя порадовать - мать пошла на поправку, и врачи-то не ожидали, и никто. Хотя ты, я знаю, этого еще не просек, ты вечно сам в себе. Но все равно, не бревно же ты, должен чувствовать. Скоро она сама тебе напишет… Ну давай, не буду тебя отвлекать от службы да про дом напоминать, а то еще, глядишь, и расплачешься, а тебе еще трубять и трубить, только начал. Пока! Привет отцам-командирам и братишкам-годкам!
Ю. Ребров (без даты)".