- А мы знаете что? Нам вдруг идея пришла. Аня, у тебя есть какая-нибудь ваза? - громко говорила Зина, цветами прокладывая путь к миру. - Мы вдруг подумали: а что, если нам отметить этот день? - …подумал он, - из-за ее спины подал голос Виктор.
- Виктор, не мешай! И вовсе не он это подумал, а я. Аня, дай же вазу. Или ты хочешь, чтоб я так и стояла с цветами в руках, как… как… - И, застыдясь, выговорила наивно: - Как дурочка?
У нее это ласково получилось, будто не "дурочка" назвала себя, а "козочка".
- А цветы зачем?
- Вам.
- Нам?
- Конечно!
- Андрей, у тебя что, день рожденья?
- Ну как же ты не понимаешь? Если хочешь знать, это даже принято.
- Вот именно.
- Виктор, не мешай! Знаешь, Аня, на Западе всегда приходят в дом с цветами. И надо, чтобы цветов было нечетное число.
Аня пошла на кухню, взяла трехлитровую банку из-под алма-атинских маринованных яблок, на которой еще наклейка сохранилась, налила воды и принесла. Зина даже растерялась, бедная: три ее тонких гладиолуса - нечетное число, - прилично обернутых в целлофан, и пузатая банка с водой.
- Нет, Аня, нет же… Нужно высокую, тонкую. Постой, у тебя же есть хрустальная ваза.
- Это надо искать: я еще не разобралась после переезда. Андрей, пойди принеси бутылку из-под кефира. И помой заодно.
"Ну язва!" - смеялся в душе Андрей, наливая в бутылку воды.
Цветы Зина установила сама: она знала, как нужно это делать.
- Цветы очень украшают жизнь, - говорила она, расправляя гладиолусы. - Да! Так вот мы подумали с Виктором: надо же как-то отметить окончание отпуска.
- Женщины захотели шашлыки! - вскричал Виктор.
- Все твои женщины сразу? Нет, мальчики-девочки, - сказала Аня, - мы к концу отпуска не о ресторанах думаем, переходим на подножный корм.
- Мы приглашаем!
- Я вот им сегодня оладьев к завтраку напекла. Кстати, могу угостить.
- Аня, ты не поняла: мы вас приглашаем! Андрей!
- Нет уж, нет уж. Да у меня и дел полно.
- Вот так встречают полезную инициативу, - бодрился Виктор.
Кончилось тем, что мужчины пошли на кухню курить.
- А может быть?
- Да нет.
- Жаль. Вот так и жизнь пройдет, как эти самые… Азорские острова. Где они, кстати?
- Где-то в Атлантике.
- А то все: Азорские, Азорские… А где они? Небось живут себе там, забот - никаких. Ходят все голопузые: тепло, Гольфстрим кругом.
Оба глядели мимо, пепел сигарет поочередно сбивали в раковину.
- Ты не звонил старику? - спросил Виктор.
- Не-а. А ты?
- Нет их никого. Воскресенье, закатились куда-нибудь, чего им? Там же дочь вернулась. С мужем разошлась. Но я думаю, если что, нас бы нашли.
- Должно быть, так.
Виктор открыл кран, сунул в струю воды зашипевшую сигарету. И вдруг поднял глаза.
Такие они были томящиеся, жалкие, что-то само шевельнулось к нему в душе:
- Эх ты!..
- Андрюша, признаю!
- А признаешь, - Андрей оглянулся па дверь, - тогда вот что, раз признаешь… Аня правду сказала: холодные оладьи в самом деле есть.
- Так под холодные еще и лучше, - сразу попал в тон Виктор.
Была приоткрыта дверь холодильника, прямо там, за ней, налито. Виктор смотрел на друга растроганно.
- Андрюша, мы знаем за что!..
Когда в коридоре послышались Анины шаги, оба уже курили с повеселевшими глазами.
- Вам не надоело тут? - спросила Аня, злясь, что он оставил ее вдвоем с Зиной. - Чем это у вас тут пахнет подозрительно?
- Чем?
Оба начали руками разгонять табачный дым. Аня покачивала головой. То самое, что он только что говорил Виктору, сказала она ему сейчас одними глазами: "Эх ты-и…"
И пошла открывать дверь: кто-то звонил.
- Борька! - раздался оттуда ее радостный голос.
Вот кому она всегда была рада: Борьке Маслову, самому беспутному из их приятелей.
Стихийно талантливому, невообразимо ленивому, вечно неустроенному. Аня была убеждена, что, если бы Борькина жена была человек, Борька уже давно был бы скульптором с мировым именем.
Борька заговорил голосом похитителя:
- Мужа нет?
- Нет мужа! - крикнул из кухни Андрей.
- Бери самое необходимое, бери детей…
- Борька! Ты все грозишься только. Увез бы ты меня от них, закабалили совсем.
- Зачем добивалась равноправия?
- Так они мне все надоели!
- А муж - в первую очередь, - говорил Андрей, выходя в коридор.
- Мы застигнуты! Побег отменяется. Но после всего, что было, я не могу оставить тебя с ним одну. Я тоже остаюсь здесь.
Борька повесил на вешалку свою спортивную куртку, чмокнул Аню в щеку, огромной своей лапищей пожимал руки Андрею и Виктору.
- А ты, кажется, из средневесов переходишь в первый тяжелый вес.
- Мелкая месть озлобленного мужа-мещанина. Пренебрежем.
Аня вгляделась внимательно.
- Борька, у тебя что-то случилось. С Ольгой?
- Как всегда: Брестский мир. - Он оглядывался, ища тапочки. - "И сказал бог: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая". И за то будут даны тебе тапочки.
- Не будут даны, - сказала Аня. - Иди так, на улице сухо.
- Но микробы! На моих подошва до двух миллиардов микробов. И все болезнетворные.
- Еще смеяться будет! - Аня открыла дверь в комнату. - Иди!
- Зиночка! И как всегда - прекрасна. Постой, постой: я вижу что-то новое в прическе, что-то новое в лице.
- Оставь, пожалуйста. - Зина застыдилась, как девочка, и рукой на него махнула.
- Изведать неизведанное, изваять неизваянное…
- Ты все обещаешь.
Борька Маслов повалился на тахту, на застонавшие пружины.
- Вот дом, где я дома. Единственный дом на земле.
Аня всплеснула руками:
- Опять!..
- Приму поношение из уст твоих и чарку из рук твоих.
- Да? Можешь не надеяться.
- Ибо не то, что из уст, а то, что в уста.
- Из рук моих ты получишь сейчас завтрак.
С тем Аня вышла на кухню. Борька подложил себе диванную подушку под шею - он сидел, опершись спиной о стену, - подтянул к себе лежавшую на тахте книгу.
Любимое его занятие, любимейшее положение: с книгой на тахте, зажмуря левый глаз.
Чаще на боку лежа.
Однажды в момент своих семейных разногласий он прожил на этой тахте не вставая четверо суток. Дети затевали на нем игры, он засыпал под их голоса, просыпался, прочитанные книги шлепались на пол; стопка их под конец сровнялась с тахтой.
Разговаривал он с детьми преимущественно кратко: "Приблизьтесь!.. Изыдите!" А они обожали его. И сейчас, едва только голос его раздался, две головы всунулись в дверь: одна над другой. Две пары карих Аниных глаз смотрели на него. Таким от них потянуло теплом, что Борькины толстые губы сами поплыли в улыбке. Но он тут же остановил кинувшихся к нему детей.
- Изыдите, аборигены, с глаз моих. И обследуйте куртку.
А когда дверь за ними закрылась, сказал Андрею:
- Что делается, что делается! Лето не видал - ну, ну! Девка - красавица растет.
Еще наплачешься с ней.
- Пока что гадкий утенок, - говорил Андрей обрадованно.
- Помолчи. Твоей заслуги тут никакой. Авторство едва-а проглядывает.
Отвернувшаяся к окну Зина тем временем быстро начесала челочку перед раскрытой пудреницей. Она, быть может, и помаду обновила бы, но Виктор сказал самолюбиво:
- Ты смотри, что с бабами нашими происходит!
- Виктор! Какие ты пошлости говоришь! Фу!
- Спи спокойно, дорогой товарищ, - заверил Борька. - Разве Зиночка позволит?
Зиночка не позволит.
- Вот правильно, Борис, - сказала Зина.
Вошла Аня с подносиком в руках.
- Может, ты все-таки к столу пересядешь?
На красном глянцевом помидоре дрожали капельки воды, огурец - вчера сорванный с грядки, еще колючий; двумя масляными нерастекшимися желтыми глазами смотрела со сковороды яичница; на пышных оладьях вздувались и лопались радужные пузыри - вот так подавалось Борьке в их доме! Сидя перед всем этим великолепием, он только руками развел и взмолился жалостно:
- Аннушка!
- И не думай.
- Анюта! Единственно чтоб оценить.
- Меня нет.
- Не горло зачерствело - душа.
Аня глянула на него, вышла. Принесла в чайной чашке, будто от самой себя тайком, как приносят в кафе, где водку подавать запрещено.
- Хотели провести этот день с детьми. Последний день перед школой. Так вот на тебе…
Борька поднял чашку.
- Тост мой безгласен, ибо чувства слов превыше.
Он шумно выдохнул воздух, зажмурился, выпил.
- А этим двум не давай. Творческие работники, им вредно.
- Эти уже сами успели. Пойду поставлю чай.
Андрей следом за нею вышел на кухню. Аня мыла под краном заварной чайник.
- Дурак ты, дурак! - сказала она.
- Ну ты же знаешь Витьку. Надавила Зина на него…
- Надавила… Ведь вот умный человек, а дурак. Дай заварку! Заставить можно того, кто сам этого хочет. Роли у них распределены. За спиной жены удобней. А то бы заставили его, если б не захотел…
- Он и так расстроен.
- Расстроен… Вот Борька никогда не предаст. На, отнеси. - Она сунула ему в руки солонку.
Борька ел, поглядывая сузившимися, смеющимися глазами.
- Аннушка! - вскричал он, когда Аня вернулась. - Да отчего же у тебя всегда так все вкусно? Брось ты его, соединим судьбы.
- Только с моим характером. И буду бегать к ним обеды готовить. Нет уж. Да и пропьешь ты меня.
- Не исключено.