"Долгие поиски" - первая книга ленинградского прозаика Михаила Чулаки. Герои его произведений - рабочие, научные сотрудники, спортсмены, врачи. Что же объединяет их всех под одной обложкой? То, что большинство из них - молоды. Рано или поздно они задают себе вопрос: не изменяют ли они самим себе? Достойны ли они самоуважения? Сюжеты повестей и рассказов М. Чулаки развиваются динамично, характеры четко очерчены.
Содержание:
СИНЕКДОХА КОРОТКОХВОСТАЯ 1
ОТ "СТРЕЛЫ" ДО "СТРЕЛЫ" 7
НА ПРИЕМЕ 9
СЛЕСАРИ, СЛЕСАРИ, СЛЕСАРЯ… 15
КЛАССИЧЕСКОЕ ТРОЕБОРЬЕ 33
ЧТО ПОЧЕМ? 44
Долгие поиски
СИНЕКДОХА КОРОТКОХВОСТАЯ
- Ну и лаборантку взяли! Нарочно постарались в отделе кадров, чтобы поиздеваться. Знают меня!
Действительно, слабость Коли к смазливым девочкам знал весь институт; помещать рядом с ним симпатичную лаборантку было небезопасно. Колино донжуанство всегда выходило немного суетливым, поэтому я спросил снисходительно:
- Очень страшненькая?
- Жердь! Рост под два метра и костлява, как баба-яга.
- Где ты пронюхал?
- Ее уже в животнике видели: собаку колбасой кормила. Такие всегда собак любят. Пашка Кривцов, из биохимии, рассказывал. Смеялся, гад.
- Значит, будешь в соседних лабораториях браконьерствовать. Вспомнишь не раз Машеньку.
Машенька - это предыдущая лаборантка. Она поступила в институт и уволилась. С Колей у нее был легкий роман. Коля всегда заводит легкие романы, так что с его стороны - ничего удивительного, но и Машенька оказалась на высоте! Сколько молоденьких девочек рыдали и разочаровывались в жизни после Колиных набегов, а семнадцатилетняя Машенька взглянула на него со взрослой мудростью и принялась веселиться, ничуть не принимая Колю всерьез. По-моему, в глубине души он был уязвлен - недаром же он однажды расхвастался, будто женщины чувствуют в нем демоническое начало. После этого я пытался прозвать его Демоническим Началом, но не приклеилось: слишком сложно.
Коля пошел побродить по отделам, а я сел за машинку выстукивать статью, которую через неделю надо было представить и. о. Павлова. Настоящая фамилия нашего заведующего отделом - Меньшиков, но когда-то он был и. о. в отделе физиологии им. Павлова и по рассеянности однажды расписался: "и. о. Павлова" - так его навек и перекрестили. Впрочем, в прозвище есть и подтекст: общепризнано, что наш и. о. не то что условных рефлексов - самого скромного велосипеда не изобретет. Ну и мы под его руководством вряд ли блеснем. А что делать? Жалобу писать? С формулировкой "бездарен" еще никого, кажется, не сняли. Вот если бы он совершил какую-нибудь скандальную глупость, тогда еще может быть, но и. о. Павлова по-житейски умен и потому старается вообще поменьше совершать - сдаем в год минимум статей, и все того сорта, которые двигают науку не вперед, а вбок. Вносим свою каплю во всемирный потоп информации. Так что когда при мне говорят об этом знаменитом потопе, мне смешно: потоп статей, которые пишутся для диссертаций, - это есть, а информации - информации в них не больше, чем золота в морской воде: содержаться-то содержится, но попробуй добудь!
Итак, я выстукивал вполне пристойную научную статью. Кандидатская была на мази, и теперь мой вклад в электрофизиологию должен был стать достоянием заинтересованных коллег. Латинизированные фразы, нафаршированные суффиксами "ация" и "ентность", усыпляли; два абзаца, в которых содержались отчасти свежие мысли, наш и. о. вычеркнул в зародыше, в черновике, поскольку они могли вызвать нежелательную дискуссию на защите; он же заменил все мои "потому что" на "ввиду того что" - и теперь печатаемый текст никаких эмоций у меня не вызывал. Зато мне нравился сам процесс: ткнешь пальцем, и обязательно выскакивает та самая буква, которую заказывал; еще несколько тычков - и уже слово, да так ровно, прямо как из типографии. В напечатанном виде строчки казались значительнее, умнее, появилась неожиданная солидность - все равно как если переодеть человека из замасленной спецовки в черный костюм, да очки, да желтый портфель в руки - и хоть сразу начальником сажай!
Печатаю я медленно, двумя пальцами, так что удовольствие грозило растянуться надолго, но тут открылась дверь - и я сразу понял, что это новая лаборантка.
Словесный портрет оказался точным. Двух метров в ней, правда, не набиралось, но сто восемьдесят пять - наверняка, а для женщины и это "гораздо слишком", как выразился однажды наш и. о. (его вообще одно удовольствие слушать!). Сто восемьдесят пять - и никаких поперечных размеров, одни продольные. Я взглянул, пожалел ее мимоходом, но тут же отвернулся, стукнул по клавише, еще, еще - и у меня выстроилось слово "ирритация"; с суффиксом "ация" я так сроднился, что выстукивал его уже четырьмя пальцами, как заправская машинистка.
- А Меньшиков у себя?
Я с неудовольствием оторвался от машинки.
- Здравствуйте.
- Чего "здравствуйте"? Я же спросила: Меньшиков у себя?
- А мне послышалось, вы вошли и сказали "здравствуйте".
Она небрежно дернула головой.
- Забыла. Подумаешь. Так у себя шеф?
Сейчас все кому не лень говорят "шеф" - и в смысле "шофер", и в смысле "начальник". Поэтому меня это слово раздражает. И добро бы кто-то из своих говорил, а то едва появилась - и "шеф". А надо бы хоть для первого раза по имени-отчеству: Борис Григорьевич. Приработается, тогда пожалуйста. Я сам нашего и. о. не уважаю, но эта долговязая девица еще не имела опыта, дающего право не уважать его; своим небрежным тоном она сейчас унижала весь отдел, который олицетворялся для нее нашим и. о. Поэтому я ответил очень сухо:
- Борис Григорьевич вышел. - И снова уткнулся в машинку.
Пусть первая представляется, если хочет.
- Дайте я быстро отстукаю. А то смотреть жалко.
Не успел я рта открыть, как она уселась напротив, повернула к себе машинку.
- Ну… "ирритация подкорки". Диктуйте дальше.
Немного стыдясь своего стиля, я начал диктовать - а что делать? - не вырывать же машинку. Печатала она хоть и быстрее меня, но не так уж блестяще; когда она самоуверенно потянула к себе машинку, я подумал, что сейчас выдаст двести знаков в минуту. Но зато к делу относилась серьезно и текст мой воспринимала как должное. Я приободрился и стал диктовать увереннее.
Минут через пятнадцать вошла Галя, третья жительница нашего кабинета. Галя внутренне очень серьезная женщина, хотя с первого взгляда этого и не скажешь: держится весело, охотно слушает анекдоты типа "пришел домой муж…". Но даже Коля не решается к ней подступиться. Кроме того, она - СНС, старший научный сотрудник, и, когда и. о. Павлова уезжает, начальствует за него. Мы с Колей в такие дни наверстываем пропущенные фильмы, благо существует понятие "внутригородская командировка".
- Не успела девушка появиться, уже запряг. Эксплуататор ты, Лешка. Всех на себя ишачить заставляешь.
Это она просто подначивала: диссертацию я сам себе соорудил. А ишачить Гале действительно приходилось, только не на меня, а на одного заочного аспиранта (мы его за нахрапистость прозвали Пиратом). Пирата ей навязал и. о. - по каким-то расчетам ему был выгоден аспирант из дальних краев (Пират работает на Камчатке). И теперь они пишут совместные статьи, причем Галина часть соавторства составляет четыре пятых. Из-за чрезмерной воспитанности она не решается сказать Пирату того, что о нем думает. Единственный протест, на который она решается, - выслать статью с месячным опозданием. Так что тема эксплуатации ей близка.
- Ничего особенного. Просто девушка приступила к работе.
- Она не к тебе, а к энцефалографу приставлена. Вы ведь новая лаборантка?
- Да. Только он не эксплуататор. Не тот кадр. Я сама. Противно, когда не умеют. Вроде как заикаются.
Я был глубоко уязвлен: "Не тот кадр!" И кто бы говорил!
- Как вас зовут?
- Жанна.
Да уж, имя самое подходящее!
- Вы на энцефалографе когда-нибудь работали?
- Да, я полгода в больнице в таком же кабинете совмещала. Сама и профилактику делала. Я раньше в радиокружке занималась. У меня дома цветной телевизор, сама собирала.
Мы поняли, что новая лаборантка - настоящий клад. На машинке печатает, цветные телевизоры собирает! Я больше на нее не дулся. Да и смешно дуться, когда она сама забыла, что сказала.
- Ты наверное, в баскет играешь?
Это Галя всех лаборанток и уборщиц - на "вы", а я сразу тыкаю.
- Играла раньше. За "Буревестник".
- Чего бросила?
- Астма. Чуть пробегусь - и сдыхаю.
- Рано заработала.
- Заработаешь. Я курю с одиннадцати лет.
Галя в ужасе всплеснула руками:
- С одиннадцати! Да кто же вам позволил!
- А чего мне позволять. Сама.
- Ты их, что ли, не знаешь? Обезьянничают, - я не считал нужным стесняться.
- Я не обезьянничала. Мне пришлось. У меня брат диплом писал, руки все время в краске, так я ему сигареты раскуривала и в рот совала. Вот и втянулась.
- Значит, брат идиот.