- Это не имеет значения. Я стихи на ливерную колбасу не меняю. Вопрос исчерпан.
Так бы и оборвалась встреча школьных приятелей, если бы в кабинет не влетел секретарь редакции. В руках его колыхалось жирное полотнище газетной полосы. Только что позвонили, что героиня очерка, приготовленного специально для Восьмого марта, сбежала с Трехгорки и оформилась в продовольственном Торгсине.
Материал придется снимать. Полоса, посвященная Международному женскому дню, горит.
- Твое предложение? - оборвал Курбатов.
У секретаря предложений не было. В запасе, правда, имелся очерк о комсомолке, чистой по всем статьям (выдвиженка, делегат съезда), однако, по полученной справке, на днях автор очерка взят, и публикация его творений, какими бы они ни были, естественно, исключалась.
Курбатов велел свистать всех наверх и через четверть часа представить новый макет.
Секретарь исчез. Курбатов остановил отсутствующий взгляд на Гоше и спросил внезапно:
- У тебя случайно знакомой комсомолочки нет?
- Есть, - сказал Гоша заносчиво.
- Врешь! Где работает?
- На почтамте. Продает марки.
- Слабовасто.
- Зато она дочь челюскинца.
- Врешь! Бери командировку, скачи к ней. Сгоношишь читабельный очерк, проведу во внештатные. А потом… потом видно будет. Да ты не пузырись. Советую соглашаться.
- Когда доставить материал? - спросил Гоша официально.
Курбатов сострил:
- Вчера! - и загоготал победным скифским гоготом.
Через полчаса Гоша с казенным "кодаком" прибежал к Тате. Она оценила суливший удачу случай, отсоветовала углубляться в сюжеты, имеющие отношение к наркомпочтелю, и убедила непрактичного гения окунуться в рабочую гущу.
И Гоша окунулся в шахту 41-бис.
Чугуевой не было. Гоша пошел искать ее и дошел до забоя, В банном тумане под дождем, льющимся с кровли, ребята отваливали пласты жирно-черной глины заиндевевшими от сжатого воздуха отбойными молотками. Мокрые девчата в лифчиках и брезентовых штанах грузили породу и гнали вагонетки к стволу. А навстречу везли стояки - бревна около полуметра толщиной. Антрацитово-черный лоб забоя, прикоснувшись к воздуху, бледнел на глазах, принимал мертвенный оттенок тлеющей золы.
На вежливые вопросы Гоши, поглощенные битвой за девять и четыре, ребята дико кричали "Посторонись!" или не отвечали вовсе.
Гоша вернулся к Осипу и покорно стал дожидаться.
Капала вода. Волокнисто пахло гнилушками. Как муха в паутине, гудел на столе жестяной ящик с черепом.
- Вот она, - сказал Осип.
Сперва было слышно только, как шлепают доски. Потом из темноты штольни выделилось грузное существо. Оно косолапо шагало по колено в тумане, чавкая метроходами. Гоша еще не приспособился ни к расстояниям, ни к призрачному освещению подземелья, и существо показалось ему огромным.
Чугуева подошла к Осипу и встала как лист перед травой. Она держала мартын с размочаленным наклепом. Несмотря на грузность, было что-то изящное и в ее позе, и в косо заломленной штормовке, и в аккуратном узелке, притороченном к поясу. Осип ждал. Она виновато сопела.
- Ну чего? - спросил Осип нехотя.
- Не дают, - промолвила она.
- Что значит - не дают?
- Не дают, и все.
- Несознательные?
- Кто их знает. Не дают.
- У кого просила?
- У во всех. Не дают, - она подумала и пояснила: - Не дадим, говорят.
- А как за девять и четыре с тупым топором драться?
- Не знаю.
- У них не спросила?
- Нет.
- Что же ты?
- А что я? Не дают, ну!
Гоша вспомнил предупреждение бригадира. Чугуева действительно слова даром не отпускала.
- А ты добром просила-то?
- Добром. Оселок, мол, надо. Топор точить.
- А они что?
- Не дают.
- Сами точат?
- Никто не точит. Не дают, и все.
- Да пошто?
- А знаю? Ступай, говорят, отседа. Ты что, говорят, ему в кульеры нанялась? Пускай сам попросит.
- А ты что?
- Чего я-то… Не дают, ну…
Осип поглядел на нее внимательно. Спросил быстро:
- Булка есть?
- Нет. Всю приела.
- А там что? - Он кивнул на узелок. - Дай гляну.
Он развязал узелок по-волчьи, зубами. Там оказались баночка из-под крема "Леда" с мелкой монетой, хлебная карточка, проездной до Лоси, крошечная иконка, уголок зеркала, соевая конфетка "шантеклер" и несколько конфетных фантиков. Конфету Осип съел, остальное вернул, чтобы завязала сама.
- Снова идти?
- Ступай. Подскажи им про девять и четыре.
- Пардон, пардон! - заторопился Гоша. - Куда же вы ее засылаете? Она мне самому нужна! Добрый день, товарищ Чугуева!.. Мне ее бригадир обещал!.. Присаживайтесь.
Чугуева вопросительно поглядела на Осипа.
- А оселок? - спросил он.
- Я вам достану оселок, - пообещал Гоша. - У нас есть. На кухне. Я вам подарю…
- Это еще когда будет, - сказал Осип.
- А у меня задание газеты. Экстренное! Я полчаса жду.
- Ступай, Васька! - сказал Осип.
Чугуева вопросительно поглядела на Гошу.
- Нет, пардон! Послушайте, если она уйдет, я пропал… Прошу вас… Бывают же у человека, в конце концов, крайние обстоятельства.
- Бывают, - сказал Осип. - А тебя за оселком послали, надо было принесть, - и зашлепал по мокрым доскам в темноту.
- Осерчал, - вздохнула Чугуева.
- Ничего. Я ему подарю оселок. И еще у нас где-то валяется отвертка… Ваше имя, пожалуйста?
- А на что вам?
- Как же… Не могу же я вас называть Васей.
- Ну, Маргарита… - застенчиво проговорила Чугуева и покраснела.
- Видите, как хорошо! Маргарита! В этом уже есть что-то. Маргарита - по-латыни "жемчужина". Где-то у меня тут блокнотик… - Гоша стал весело охлопывать себя, будто заплясал цыганочку. - Ага, вот он. Мне у вас колоссально везет. Не успел спуститься, завалило Круглова. Ну вы, конечно, понимаете, не в том везет, что его завалило, а в том, что сюжет… И опять не то… Наплевать на сюжет. Повезло в том, что рядом оказались вы и спасли его. Вербицкая написала бы - вырвали из когтей смерти… Теперь так не пишут… Современный очерк требует динамики, Рита. А Круглова я понял плохо. Чуть не сосватал филата вам в женихи.
Он засмеялся, приглашая и Чугуеву повеселиться над его технической наивностью. Она прослушала его смех с тем же недоумением, с каким слушала рассказ о Круглове. Гоша поперхнулся и сказал:
- А время идет. Присядем.
- Садитесь. Мы постоим, - возразила Чугуева.
- Тогда и мы постоим. Равноправие… Вы с Волги?
- А вам что?
- Как это что? Простите, я не представился! Успенский, Георгий Георгиевич. Писателя Успенского знаете? Нет? Это хорошо, потому что я не тот Успенский, которого вы не знаете, а другой Успенский, которого вы тоже пока не знаете.
Она смотрела на него тревожно.
- А кроме шуток, мне поручили написать про вас очерк.
- Про меня? - ожила наконец Чугуева. - Еще новости! На меня ни один начальник сроду не обижался. Чего про меня писать? Я не дамся.
- Вы не поняли, Рита. Редакция заказала положительный материал… Какая духота у вас… Дышать нечем. Как в сицилийском быке. Вы слышали о сицилийском быке?
- Нет.
- О, это весьма интересно! Я недавно вычитал: царствовал в Сицилии тиран Фаларид. Давно еще. До нашей эры. И вот этот Фаларид приказал сделать из железа быка. И тех, кто ему не нравился, загружали в быка, запирали люк, а под быком разводили костер.
- Вот они, капиталисты, что делают, - сказала Чугуева. - Мне идти!
- Куда идти? А очерк? Итак, вернемся в двадцатый век, Рита. Судя по круглым "о", жили вы на Волге. В колхозе. Верно? Да, самое главное! У быка была разинутая пасть, представляете? И, когда несчастных поджаривали, они, конечно, выли. А получалось, будто бык мычит… Только и всего. Хитроумно, не правда ли?
- Господи, куда это Осип подевался? - тоскливо промолвила Чугуева.
- Ах, да, Осип. Давайте продолжим, - Гоша снова похлопал себя по бокам, достал блокнот. - Скажите, пожалуйста, Рита, вы сами подошли к Круглову, когда случилась авария, или он позвал вас?
- Ничего не знаю.
- Как не знаете?
- А так. Митьку спросите. Он бригадир, он знает, что говорить, а чего нет.
- Да ведь мне не про бригадира писать, а про вас. И не опасайтесь, пожалуйста. Мне заказан положительный материал. К женскому празднику. Панегирик советской женщине. Так что я к вам явился не Зоилом, а скорей Исократом.
- Это вы там работаете?
- Да нет. Это был такой сочинитель хвалебных речей - Исократ. Он сочинял, а говорили другие… Кстати, Исократ сочинял свой первый панегирик десять лет, а с меня требуют сегодня вечером.
- Да что вам надо-то? Я не пойму.
- Мне надо все. Моя задача - написать так, чтобы читатель увидел вашу душу и вашу жизнь. Подумайте только, вас узнает весь Советский Союз. Мама развернет газету и скажет: вот она, моя жемчужинка! Разве это не приятно?
- До Клима Степановича тоже дойдет? - спросила Чугуева, оглянувшись. - А кто это?
- Председатель исполкома.
- Конечно. И до Клима Степановича дойдет. Газета популярная. Читают ее в самых глухих уголках России.
- И высланные?
- Какие высланные? Да вы не волнуйтесь.
- А ежели я не желаю?
- Почему? Я хорошо напишу. Точно.
- А я все одно не желаю. - На лице Чугуевой заблестел крупный пот. - Не желаю… Мне недосуг. Марчеванить надоть.
- Гвозди бы делать из этих людей, - в сердцах процедил Гоша.
- Чего?