До него с опозданием дошло, что папиросой его угостил Москвин, а он, балбес, спасибо пожалел сказать знаменитому артисту. Вот бы Татка узнала, на месте бы съела… Но она не узнает. С ней - все. Пускай ей Гоша стихи декламирует.
Обеденный перерыв еще не кончился. В конторе было пустынно. Прилежная Надя линовала бумагу.
- Я сейчас Москвина видел, - сказал он. - Настоящего.
Она подняла круглое, кукольно-розовое личико.
- Ты как женский день наметила провести? - спросил он деловито.
- Не знаю. Шахтком петь в хору приказал.
- Подумаешь, хор. Пойдем в ресторан. На мои деньги. Коньяк будем глотать. А?
Надя внимательно посмотрела на него.
- Ты чего это? Ты чего? - спросила она, вынимая из его рта папиросу. - Поругали тебя, Митенька, да?
И эта пигалица сочувствие проявляет!
- Какой я тебе Митенька? - проговорил он гневно. - Твой Митенька на колбасе катается…
Он подождал гостя минут пять, не дождался и отправился в бригаду.
У проходной маячил сутулый парень с фотографическим аппаратом на животе. Парень промерз до костей. Хрящеватый нос его отливал красно-сизым блеском, в рукавах заношенного макинтоша едва виднелись кулаки, а глубоко на уши была натянута лыжная шапочка с помпоном.
Усмехнувшись про себя, Митя спросил:
- Вы будете поэт Гоша?
- Я. Добрый день. - Гоша торопливо подал плохо разгибающуюся, замороженную руку. - Очень приятно. Я вас сразу узнал. По Татиному описанию.
- Описала, что рыжий?
Гоша смутился.
- Вам надо было в контору зайти. - Митя нахмурился. - Я там из-за вас полчаса околачивался… Это со мной, - небрежно кивнул Митя вахтеру. Как только он увидел помпон на шапочке, настроение его улучшилось. - Чего вам от меня надо?
- Очень немного. Сведите меня, пожалуйста, с девушкой.
- Насовсем или на время?
Гоша смущенно хихикнул.
- Мне очерк заказали. В праздничный номер. К Восьмому марта. Обязательно нужна девушка. - Гоша робко улыбнулся, открыв лиловую, тоже как будто замерзшую десну. - Ударница нужна. Желательно с шармом. Мне ее снимать придется.
- Со шрамом у нас ни одной нету, - сказал Митя. - У нас техника безопасности поставлена - во! А ударницу подберем. Марки собираете?
- Нет. В детстве собирал, бросил. А вы?
- А я и не начинал. Портянки крутить умеете?
Портянки крутить Гоша не умел: кое-как натянул резиновые сапоги и вслед за Митей двинулся к похожему на Тайницкую башню копру. Мешкать не было времени. Бригада ждала своего бригадира.
Они забрались на деревянную платформу, огороженную вроде телячьей стойки, рукоятчица просигналила "живой груз", шестеренки запричитали, и клеть пошла вниз.
- Глубоко? - прокричал Гоша в Митино ухо.
- Сорок пять.
- Трос надежный?
- Пока держит. - Митя сощурился и добавил - А все до поры до времени. Не трос - мочало. Кабы увидели, ахнули!
И Гоша затих.
Потом они долго шли штольней по скользким доскам, шлепающим под ногами мокро, как прачечные рубельники, шли, прижимаясь к стене от груженых вагонеток, сказочно бежавших без мотора и без толчка под невидимый уклон; вагонетки гремели, откатчики, умостившиеся на рамах, орали в темноту "Бойся!", с кровли шел дождь. Редкая цепочка электрических лампочек блестела елочными бусинами в банном тумане под низким потолком и изгибалась направо, в бархатную подземную тьму.
- Ты, друг, давай активней нагинайся, - обернулся Митя. - Фару навесишь - отвечать не буду.
Интерес к поэту он потерял и соображал, как бы поскорее от него избавиться.
На его счастье, в дневную смену работала Мери. Он увидел издали мигающую контрольку.
- Вот она, - сказал Митя. - То, что надо. Звать Мери.
Мери бесцеремонно ослепила фонариком сперва Митю, потом Гошу.
- Товарищ к тебе, - объяснил Митя. - Из редакции. Куплеты про тебя будет складывать.
Сбагривать корреспонденцию на Мери было удобно. Она обладала техническим образованием и нахальной красотой. С ней неоднократно беседовал Первый Прораб.
- А, из газеты! - обрадовалась Мери. - Вот хорошо! Киршона знаете? Нет? А я знаю… Ничего малый. Вас как звать? Гоша? А фамилия? Успенский? Чего-то я ваших книг не читала… Писателей много, а я одна. Женатый? Чудно! Писатель, а неженатый! Я и Пушкина читала, да позабыла. Минуточку… Патрон присобачу, поговорим ладком. Только так: я вам - мерси и вы мне - мерси… Тут надо туляка одного покрепше продернуть.
- Какого туляка? - насторожился Митя.
- Да ты его знаешь, слюнявый такой, с Тулы трубы возит. Как в Москву, так и давай разлагаться. Пускай жена почитает, зуб ни за что вышиб, падла. Вот, гляди.
Она оттянула распухшую губу.
- Ему поручено не про зуб писать, красавица, - пояснил Митя. - Ему поручено про Восьмое марта, про Международный женский день писать… А тебя в данный момент не то что на карточку снимать, на тебе клейма ставить негде. Пошли.
И Гоша захромал натертыми ногами дальше, вслед за бригадиром.
Они остановились в углублении, разработанном в виде пещеры. Серые песчаные стены поблескивали как халва. Под тусклой угольной лампочкой висела табличка "Аварийный запас", и перечислялось, сколько багров, топоров, ведер, досок и бревен- должно быть припасено на случай беды. Из обязательного ассортимента осталось только четыре осклизлых обрубка. На одном из них коротал рабочее время Осип. Он упирал перочинный нож в колено и ловчился, чтобы, кувырнувшись двойным сальто, нож воткнулся в землю.
- Получается? - спросил Митя любезно.
- Ничего, - ответил Осип. - Раз уткнется, два раза лягет.
- А девять и четыре кто достигать будет?
- Топор тупой, - сказал Осип.
- Тупой - наточи, - Митя готов был сорваться с любезного тона.
- Оселка нету.
Мимо прогремела вагонетка. Голый по пояс парень в пиратской косынке соскочил на ходу.
- Гони крепаж, бригадир! - заорал он. - Потолок валится!
- Где?
- У меня, где же? Запустил перфоратор, а кровля - бенц! С головой накрыла! Ладно, филат углом уперся, а то бы хана! Марчеванкой прижало - ни туда, ни сюда.
- А подручный?
- Подручный за сменным побег. Ребята на обеде. Руку прижало - спасу нет. Васька не выручила бы, хана бы. Зависла вниз головой, давай пилить. Раз-два, перепилила. Я через фурнель вниз - бенц! Ладно, песок…
- А Васька?
- Ее за ноги вытащили. Давай доски! Не то план завалим! - И парень исчез в темноте.
- Чего встал? - накинулся Митя на Осипа. - Лакеев ждешь? Топор тупой - ищи точило!.. - Он вспомнил про Гошу, обернулся. - Да и вам тут делать нечего. У меня бригада - одни мужики, если не считать Васьки.
- Простите… - возразил Гоша робко. - Я, кажется, недопонял. А кто Васька?
- Васька - женского пола.
- В ушах звенит… Не могу ухватить.
- А что тут ухватывать? Крестили Риткой, а кличем - Васька.
- Так, так… И, насколько я уловил, этот Васька, простите, эта Ритка выручила из беды землекопа?
- Землеко-оп? Это Круглов Петька. Ясно?
- А кто он такой?
- Круглова не знаете? Зря. На всю шахту гремит. Лучший забойщик. Первая лопата.
- Так что же вы раньше не сказали?! Это мне и нужно! Где-то там на льдине летчики спасают женщин. А здесь, в подмосковных недрах, женщина спасает героя. Символично, не правда ли? Если вы устроите мне беседу с Васькой и Филатом, мы с Татой будем вам очень обязаны.
- С каким Филатом?
- Я недопонял… Круглов слишком лапидарно изъяснялся - хана, бенц, и я не уловил… По-моему, он упоминал какого-то Филата.
- Филат - это доска. Ясно?
- Ах, доска. Тем лучше! Филат отпадает. Достаточно побеседовать с Васькой.
- Пожалуйста. Только учтите, с ней говорить - все одно что с филатом. Она с новым человеком говорить не может. Сопит как телуха, и только.
- Я разговорю, - тонко улыбнулся Гоша. - Маяковский с памятником Пушкину ухитрялся беседовать.
- Так то Маяковский! В общем, дело ваше. А ты все тут? - снова набросился он на Осипа. - После смены мы с тобой тоже побеседуем. Где Васька?
- За оселком пошла, - доложил Осип.
Митя велел Гоше ждать, прыгнул на пробегавшую вагонетку и поехал звонить по телефону.
Вагонетка ушла. На фоне ненадежной тишины любой звук жирно пропечатывался в Гошиных ушах. Вот шлепнулся коровьей лепешкой кусок глины. Вот упорно стреляют по лужам грузные капли, каждая на свой тон. Вот, набирая силу, возник ватный звук двигателя, и резиновый шланг, змеей распластавшийся у Гошиных ног, ожил, напружинился, петлистая часть его поднялась стоймя и, равномерно дергаясь, плюхнулась на другой бок. Рядом ни с того ни с сего треснул здоровенный, в обхват толщиной, стояк.
- Что это? - Гоша вздрогнул.
- Город давит, - объяснил Осип. - Горное давление.
- Это опасно?
- Чего опасного? Я же сижу.
Стеклярусный блеск лампочек делал трущобную тьму плотнее и гуще. Сверху и с боков сквозь расщелины досок сочилась вода. И невозможно было представить, что где-то над головой ходят москвичи, бегут "газики", автобусы, громыхают трамваи. Гошу мутило, но он решил довести дело до конца, чего бы это ни стоило. От будущего очерка зависело многое в его горемычной судьбе.