Палач - Эдуард Лимонов

Содержание:

• глава первая 1

• глава вторая 6

• глава третья 13

• глава четвертая 19

• глава пятая 24

• глава шестая 31

• глава седьмая 37

• глава восьмая 44

• глава девятая 50

• глава десятая 56

• эпилог 63

Эдуард Лимонов
Палач

глава первая

Когда он допил третий кофе, часы показали час ночи. Одна дверь в зал "Макдональдса" была открыта, и с 59-й улицы доносило к Оскару все тот же монотонный шум сентябрьского нью-йоркского теплого дождя, перемежаемый иногда всплесками колес автомобилей, имевших неосторожность проехать слишком близко к тротуару и попавших в яму с водой. Оскар знал, что там, напротив дверей, в асфальте есть яма.

Кроме него, в зале было только трое посетителей, полузаснувших над своими биг-маками и гамбургерами в окружении красных, желтых и синих пластиковых стульев. Полусумасшедший старик, неряшливый, седой и косматый, такой же завсегдатай именно этого "Макдональдса", как и Оскар, они даже раскланивались иногда и бормотали друг другу при встрече нечто похожее на "хэлло", и еще два человека, пришедших вместе: пожилой шофер такси и молодой парень в черной кожаной куртке, Оскар видел, как оба вылезали из желтого кеба. Сейчас они вяло жевали, почти не разговаривая. Временами Оскару казалось, что парень - сын шофера, но, пораздумав, Оскар тотчас же менял мнение и допускал, что парень - его приятель, однако через несколько взглядов сомневался опять…

В сущности, Оскару было о чем задуматься и без того, чтобы ломать себе голову над тем, состоят ли двое из посетителей "Макдональдса" в родственной связи или нет. Двенадцать часов назад Оскар взял из банка последние пятьдесят долларов - остаток последнего анэмплоймент-чека. Следовало подумать, как жить дальше.

Оскар досадливо поморщился. Собственно, выход был только один. Скучный, отвратительный, обычный, как всегда, - найти работу. Самое лучшее, на что он может рассчитывать, - место официанта в одном из гомосексуальных ночных баров в даун-таун, у самой Хадсон-ривер. Если ему повезет, конечно. Ночная работа, мизерное жалованье и довольно приличные чаевые. Похлопывания по заднице, щипки и заигрывания лысых атлетов-интеллектуалов из Гринвич-Вилледж его уже давно перестали раздражать, но запрягаться опять в работу после целого года хотя и стеснительной и бедной, но достаточно свободной жизни на анэмплойменте Оскару ужасно не хотелось.

Он способен был терпеть, по натуре Оскар был терпеливым человеком, однако он жил уже на Западе шесть лет. Шесть лет, сцепив зубы, ожидал пришествия не совсем понятного ему самому чуда… Только совсем недавно Оскар наконец понял, что у него нет никаких перспектив. Работать официантом можно еще лет тридцать. Оскару нужен был счастливый случай.

- Ебаная старая жопа! - вдруг крикнул парень и швырнул свой поднос с остатками гамбургера, недопитым кофе и рассыпанным фрэнч-фрайс в лицо "шоферу". - Ебаная старая жопа! - повторил он уже тверже и выдвинулся, тщательно согнув колени, из-за пластикового стола.

"Что это они, - подумал Оскар, - вдруг ни с того ни с сего?"

Черная девушка в макдональдсовской форме, единственная сегодня ночью, испуганно поглядела в зал. На ночь "Макдональдс" сокращал обслуживающий персонал до минимума.

- Марк! - сказал "шофер", утирая бумажной салфеткой кофе и майонез с кетчупом с лица. - Марк, ты не можешь уйти, я тебя предупредил. Ты не можешь уйти. Не можешь! - Голос "шофера" был, как ни странно, спокойным.

- Да? - со злобой спросил тот, кого назвали Марком, повернувшись к "шоферу". - Да? Так вот, я ухожу. - Красивое широкоротое лицо его изломалось поперек в резиновой гримасе. - Ухожу! - И, сунув руки в карманы куртки, он твердо, не оборачиваясь, нарочито печатая шаг, пошел к двери.

Далее произошло то, чего Оскар никак не ожидал и что заставило вздрогнуть даже как будто безучастного ко всему на свете старика бродягу. "Шофер" выудил откуда-то из одежды револьвер и, не вставая из-за стола, более того, как показалось Оскару, даже практично используя стол, укрепив на нем локти, вытянул перед собой револьвер и три раза подряд выстрелил в того, кого называл Марком. Три раза. Баф! Баф! Баф!

Марк споткнулся и, повернувшись лицом к "шоферу", испуганно-удивленно посмотрел на него. Он открыл рот, но не смог произнести фразы. Шипение только раздалось из его рта, и он медленно и неуверенно пошел по проходу между цветным великолепием макдоналздсовской мебели к столику, за которым сидел "шофер". "Шофер", не меняя позы и выражения лица, спокойно и строго застывшего в своем спокойствии, выстрелил еще один раз. "Баф!" - глухо прозвучало в зале, и тот, кого называли Марком, упал.

"Шофер" встал из-за стола, спокойно оглянулся вокруг, равнодушно скользнул взглядом по Оскару. Очевидно, Оскар, бедно одетый по моде будущего - периода послеатомной войны - в армейские брюки хаки и черную вылинявшую куртку, не вызвал в нем никаких эмоций. Один из неудачников большого города. Точно так же невнимательно "шофер" оглядел старика и… подошел к Марку. Вернее, не подошел, а прошел. Остановился он только на мгновение и вышел в дождь. Хлопнула дверца, всхрапнул мотор, и зад желтого такси, дотоле видимый за стеклами "Макдональдса", утянулся прочь.

Черная девушка и появившийся с кухни черный круглолицый парень, тоже в униформе "Макдональдса", опрокидывая макдональдсовские предметы, понеслись, как догадался Оскар, звонить по телефону в полицию. Оскар же и старый бродяга, не сговариваясь, впопыхах, почти побежали к двери, едва не столкнувшись в ней, и, не обращая внимания на дождь, как можно быстрее удалялись от злосчастного заведения. В разные стороны, конечно.

У себя в отеле, стащив мокрую и липкую одежду, Оскар напустил в ванну горячей воды и, подрагивая, влез в горячую воду. За шесть лет жизни в Нью-Йорке с ним случалось всякое, но убийство он наблюдал в первый раз.

Нельзя сказать, чтобы происшедшее очень уж поизвело на него впечатление, шокировало его, поразило или испугано. Ничего ужасного он не увидел.

Обыденная струйка крови, вытекшая из-под тела Марка на пластиковый пол, была невыразительной на фоне красных, синих и желтых цветов "Макдональдса", выглядела фальшивой, сиропом. Из действующих лиц представления, разыгравшегося у Оскара на глазах, ни одно Оскара не шокировало, скорее, они выглядели нелепо.

"Почему незначительные, плохо одетые люди устроили дурацкий карнавал в жалком, пустом зале "Макдональдса"? - думал Оскар, поеживаясь в горячей воде; сырость, накопленная по пути "домой" в отель, все еще выходила из него. - Неужели нельзя было устроить то же убийство в холле отеля "Плаза", к примеру, он в сотне метров ходьбы от "Макдональдса" на Пятьдесят девятой?" - недоумевал Оскар.

Люди без воображения, взявшиеся не за свое дело, решил Оскар. Аматеры.

В представлении Оскара убийство было настолько исключительным, торжественным и праздничным действием, что действие это совершенно не вязалось, никак не принадлежало мятым брюкам "шофера", его потасканной, незначительной физиономии, и даже красивый Марк, по мнению Оскара, должен был выглядеть иначе.

"Фуй, какой я фантазер все же!" - спохватился Оскар, плеснул себе в лицо воды из ванны и, открыв кран с холодной водой, умылся и холодной.

"Хорошо, что ушел тотчас же, до прихода полиции, - подумал он о себе с одобрением. - Сейчас сидел бы в отделении и отвечал на идиотские, как всегда, расспросы полицейских. Умирая от усталости. Мы, ньюйоркцы, не любим быть свидетелями".

Он с гордостью считает себя ньюйоркцем. Оскар Худзински за шесть лет жизни вне Польши давно перестал считать себя поляком…

Справедливости ради следует отметить, что и в стране, где он родился, Оскар чувствовал себя менее поляком, чем большинство его соотечественников. Прожив в своем родном провинциальном городе Зелена-Гура до двадцати одного года, он все время чувствовал себя иностранцем, европейцем, по несчастному стечению обстоятельств живущим среди дикарей. Несмотря на то что Зелена-Гура была расположена, да, в Европе, в сотне километров от границы с Германией, Оскар сомневался в принадлежности ее жителей к европейцам. Как умный и снисходительный цивилизованный человек, Оскар, впрочем, прощал дикарям их грубые выходки. Поступив в Варшавский университет, живя уже в Варшаве, Оскар немного приблизился к своим соотечественникам, но, увы, ненадолго.

Мечтательный, болезненный ребенок, сын учителя и учительницы, легко переходил из класса в класс и так же легко, отработав требуемые два года продавцом в книжном магазине, поступил без усилий на философский факультет Варшавского университета. Куда еще может пойти учиться одинокий, задумчивый мальчик, друзей и знакомых которого можно пересчитать по пальцам одной руки. И родители, и он сам считали, что философский факультет как раз впору Оскару.

- Ты что, вареный, Худзински? - спросила его Эльжбета, впервые встретив Оскара на студенческой вечеринке. - Вареный, да? - Случилось это, уже когда Оскар учился на третьем курсе. - В тебе совсем нет жизни, - добавила Эльжбета, - как будто бы тебя сварили в кипятке.

- Может быть, я еще не проснулся, - смущенно сказал тогда Оскар. - Сплю еще.