* * *
Папеньку в последние дни - не узнать. Ходит печальный, чем-то озабочен и как будто испуган. Наверное, из-за маменьки. Она опять больна, приезжал доктор, сказал: "Нервы, нужно ее беречь! У вашей супруги тонкая душевная организация!" Дома все ходят на цыпочках и говорят вполголоса.
А сегодня папенька пришел внезапно радостный, маменьку обнял и говорит: "Дорогая, все уже позади, я поступил так, как вы хотели, я получил высочайшее соизволение от государя императора на перемену фамилии, о чем сегодня утром и пришло письменное уведомление! И я нашел для нас хорошее дворянское имя, не имеющее наследников, - Коробины".
Повисает зловещая тишина. А потом маменькин, абсолютно металлический, голос произносит: "Ко-ро-би-ны?? То есть вы хотите сказать, друг мой, что мне теперь по гроб жизни именоваться Ко-ро-би-ной???"
Папенька в смятении оправдывается: "Но, Лелечка, это старинная дворянская фамилия, еще при Иване Грозном. И потом, ты же сама говорила, что нужно соблюсти первую букву, чтобы не менять монограммы на белье и посуде!"
Далее слышится звук падающего стула, сдавленные рыдания, виноватое бормотание и удаляющиеся, под шелест платья, торопливые шаги. Ну понятно: маменька - в спальню и плакать, папенька - на коленях стоять весь вечер и утешать. Последний вскрик: "За что мне, Господи!", затем хлопает дверь в глубине квартиры, еще мгновение - и воцаряется мирная тишина.
Нюта, сидя в своей комнатке, пытается поразмыслить над услышанным.
"Странно, ей-богу, - думает она. - И вправду, зачем менять такую родную и любимую фамилию "фон Кортц" на неизвестных никому "Коробиных"?"
Вот у артистов, например, бывают придуманные имена - "псевдонимы", как у Магдалины. Но не станет же папенька на подмостках играть? А уж о маменьке и говорить нечего. Тогда зачем? Зачем?
Вот была бы здесь Мадя - она бы точно разобралась, что к чему! Она хоть и маленькая, но такая умная и все знает. Нюта вытаскивает спрятанную между книгами на полке фотокарточку и улыбаясь рассматривает ее. На матовой бумаге - две девочки: она сама и актриса Магдалина, в костюме рождественского ангелочка.
Тогдашняя скандальная история с фотокарточкой на удивление легко сошла Нюточке с рук.
Ожидая от маменьки самого сурового приговора - например, целый день стоять коленками на горохе в темном чулане, а потом неделю сидеть без сладкого, - Нюта укрепилась духом и приготовилась встретить кару достойно. Но ночью был вызван к маменьке домашний доктор, поставивший привычный уже диагноз "нервная горячка" и порекомендовавший немедленно отправить страдалицу в путешествие на лечебные воды. Утром же спешно приобретались билеты на поезд в целебный курорт Минеральные Воды, новые наряды и драгоценности, без которых на курорте нельзя появиться ни в коем случае. И уже к вечеру папенька повез любимую жену на вокзал, провожать. Поэтому Нютина возмутительная выходка прошла без внимания, вроде как все и забыли о ней в суете. А через некоторое время горничная Томиных, милая Дарьюшка, передала Нюте через няню Кору маленький картонный прямоугольничек, на котором были запечатлены она сама и Магдалина. Понятно, что усатый болтливый француз прислал все карточки Томиным, а их матушка - добрейшая и веселая София Владимировна - не забыла передать Нюте ее портрет. Вольное житье, особенно у младшеньких, в доме князей Томиных! Одна только гранд-маман иной раз забранится, да и то - умней будь, под руку не лезь, коли она вечером в столовой пасьянсы раскладывает!
А если подсмотреть, когда она одна в креслах задумчивая сидит, и если чинно так, потупив глазки подойти и в глубоком реверансе присесть, то не только по голове погладит старая Анна Ильинична, но и к руке допустит, а под настроение может рассказать немало интересных историй.
Особенно нравятся Нюте рассказы о жизни молодой Анны Ильиничны - Аннушки - и ее сестрицы в пансионе Института благородных девиц. Сестра Аннушки, ныне уже покойная, в молодости веселая хохотушка-"пышечка" Лидуша, очень страдала от того, что в пансионе ужин заканчивался рано, в семь часов. А далее надлежало благородным девицам блюсти фигуру и укреплять силу воли, дожидаясь утренней трапезы. И благородные девицы крепились из последних сил. Кто угодно, но только не Лидуша, ежедневно к вечеру разражавшаяся нервным и голодным плачем, на потеху ехидным товаркам. Наконец, Аннушке, старшей сестре, надоели насмешки окружающих, которые стали доставаться и ей. Не имея возможности приструнить капризную родственницу, она нажаловалась матушке, будучи дома на выходных. Надо сказать, что матушка их поступила весьма мудро: она не стала ругать ни одну, ни другую дочь, а просто пришила к широкой Лидушиной зеленой форменной юбке изнутри два весьма объемных потайных кармана. И с этих пор лакомка могла в каждый свой приезд домой набивать эти карманы сладостями перед возвращением в Институт. Вечерние истерики прекратились: Лидуша умудрялась поедать принесенное, виртуозно прячась от товарок. Так мирно прошло полгода. Аннушка уже и забыла про недавние насмешки над сестрой и прилежно училась. Была она барышней старательной и честолюбивой.
И вот как-то после пасхальных каникул, теплым весенним днем, направлялись они с Лидушей в Институт. Весело болтая, пересекли они площадь, прошли по садику до подъезда и вошли в здание. Внутри стояло слегка картавое жужжание - был "французский день". Бывали еще "немецкие дни", то есть круглые сутки разрешалось говорить только на немецком и на уроках, и между собой. Нарушение этого правила каралось строго: три дня карцера на хлебе и воде. Так вот, был "французский день", и у дверей шептались девушки из Аннушкиных классов. Немедленно они сообщили сестрам, что в здании - комиссия, во главе которой сама попечительница - императрица Мария Александровна. Воспитанницы обожали ее и восхищались ею, а называли между собой - "ангел" или "принсесс", потому как знали: Мария Александровна - урожденная принцесса Гессенская. Аннушка, которая была уже в выпускном классе, смекнула, что неплохо бы лишний раз показаться перед "принсесс", тем более что в будущем году ей предстояло быть представленной ко двору.
Она чинно двинулась по коридорам, желая догнать комиссию и обратить на себя внимание.
Лидуша потянулась следом за старшей сестрой. И вот - удача: в широкой рекреации сестрички видят саму "принсесс", окруженную свитой и величаво шествующую навстречу им! Аннушка почтительно остановилась у окна и, когда царственная особа приблизилась, склонила голову и присела в изящнейшем реверансе. Нужно сказать, расчет был абсолютно верен: молодая девушка считалась самой красивой на своем курсе и обладала манерами самыми изысканными. В общем, успех был неизбежен, но в этот момент неуклюжая толстушка Лидуша, стоявшая у Аннушки за спиной, решила тоже изобразить "глубокий реверанс"… Раздался угрожающий треск, и из-под Лидушиной юбки посыпались безе, шоколадные конфеты, марципаны, засахаренные фрукты, миниатюрные пасхальные кексы…
Видно, юная жадина так туго набила лакомствами потайные карманы, что те не выдержали и лопнули! Все это кондитерское изобилие выкатилось ровнехонько под ноги изумленной "принсесс" и ее свите. Такое вопиющее нарушение режима грозило исключением из Института. Тишина повисла гробовая. Тетеха Лидка начала сопеть и всхлипывать, и Аннушка спиной чувствовала, как трясется от страха ее легкомысленная младшая сестра, успехи в учебе которой и так были весьма посредственны. Зловеще затягивалась пауза, но Аннушка все же нашлась (на Лидушу рассчитывать было, ясное дело, нечего). Красавица распахнула свои бездонные голубые глаза и так жалобно, как только смогла, произнесла на идеальном французском, обращаясь к попечительнице: "Дорогая принсесс, прошу великодушно простить меня, но по утрам у меня стали случаться обмороки, и доктор настоятельно велел мне непременно съедать до завтрака что-нибудь сладкое. Прошу вас, не наказывайте меня строго". В глазах ее заблестела неподдельная слеза - правда, вызванная злобой на обжору Лидушку, но "принсесс" и ее эскорт сочли влагу слезами раскаяния и смущения.
Мария Александровна кивнула - правда суховато, но все же кивнула - Аннушке и последовала далее, переступая через сладости, предательски лежавшие на полу.
По общему мнению, Аннушка отделалась легче легкого: три дня карцера за тяжкое нарушение режима. Притом снискала она себе уважение даже среди самых строгих классных дам, которым тоже бы влетело на все корки от комиссии за подобное безобразие, если бы Аннушка так убедительно не оправдалась. Стоит ли говорить, что все оставшееся время обучения Лидуши ее нещадно дразнили и дали прозвище "пампушечка-комедушечка" от латинского слова "комедо", что по-русски значит попросту "обжора". По счастью, сестры были погодками, и, недолго промучившись, Лидуша все же с грехом пополам закончила Смольный и была представлена ко двору, где неожиданно быстро нашла себе блестящую партию. Немолодой, но весьма импозантный и очень богатый генерал прельстился ее бесхитростной улыбкой и матово-розовой пышностью. Свадьбу сыграли немедля, и с тех пор Лидочке никогда не приходилось отказывать себе не только в сладком, но и ни в чем другом.