Было часа четыре дня и уже немного вечерело, когда он решительно поднялся, скоро оделся, и вышел из дому с бесповоротным намерением сегодня же разыскать неуловимого незнакомца из сквера и наконец поговорить с ним обо всех событиях последних суток. Николаша теперь почему–то не сомневался, что тот поможет. Почему вконец запутавшийся парень так доверился - виденному раз в жизни, в сущности, какому–то подозрительному типу, живущему, как теперь было известно, чуть ли не на чердаке, - ему, а не двум, только что покинувшим его посетителям - также раз в жизни виденным - но - сейчас видно - солидным, с открытыми, располагающими лицами - сам он не смог бы вразумительно ответить. Так это и осталось неизвестным.
Чуть больше, чем через полчаса он стучался в знакомую дверь, из–под которой как ни в чем ни бывало все сочился теплый электрический свет - будто и не уходил он отсюда никуда, будто все дурацкие события, произошедшие между двумя этими посещениями, он видел когда–то в кино, или читал о них в скверной книжонке, также давно когда–то.
После первой попытки за дверью явно завозились, будто заметались даже; загремела посуда; но ответа никакого не последовало. Николаша постучал еще.
- Кто там… - раздался досадливый голос.
- Это я - э… Николаша! - проскулил Николаша, обрадованно вспомнив, что незнакомец–то знает его имя, если не забыл только… хотя и немудрено… - Можно?..
Некоторое время дверь молчала.
- Какой там Николаша? - наконец, через минуту или две, недовольно проворчал голос. - Вы из управы, что ли?
Неспешный обмен репликами через незапертую дверь, стал, наконец, Николашу раздражать.
- Нет, я не из управы, - твердо сказал он. - Я сам по себе. Помните: скамейка, сквер? - Николаша я.
Неизвестно сколько прошло времени - ему показалось, что не менее получаса, но на самом деле, вероятно, лишь несколько минут - прежде чем дверь раскрылась, и за нею предстал тот, кого розыски обошлись Николаше во столько времени и волнений.
- Что вам уго… это… надо? - как–то запнувшись, спросил он - хмуро, но уже не раздраженно.
- Поговорить… - против воли жалобно проскулил Николаша снова.
- Про… входите, - вздохнул незнакомец и сделал шаг назад и в сторону, освобождая вход; и даже рукой так в воздухе повел: - прошу, дескать.
Так Николаша во второй раз преступил порог этой комнаты.
Все в ней было как и прежде, за исключением мелких разностей, какие бывают от движения живой жизни: газеты убраны с диванчика, но валяются теперь кучей рядом ("Это же, наверно, я их уронил, - испугался Николаша, - когда уснул там!"); пыльная книжка снята с полки и лежит, раскрытая, на столе - названия не видно; со стола убрана дребедень, и накрыт на нем аккуратно и чисто полдник, а может, ранний ужин: колбаска нарезанная, сыр, ломтики хлеба - вроде бы, даже поджаренные - все на тарелочках, дымится чашка кофе, запах которого окутал Николашу, едва он вошел… Тихо… Хорошо… Лампа светит.
- Так что вам угодно, молодой человек? - с видом, что, мол, пора отбросить условности, нарушил Николашину задумчивость хозяин комнаты.
- Поговорить, - необыкновенно вразумительно ответствовал молодой человек.
- Ну, поговорите… а то я ммм… видите ли, - он повел глазами, - закусывал…
- Ну… Мне теперь некуда больше пойти, только вы можете понять меня, - начал было Николаша и сам подивился глупости этой фразы: - "В книжке прочитаешь, подумаешь - никто так–то и не говорит, а вот… иначе и не скажешь…" - промелькнуло.
- Да я ведь вам все уже сказал тогда, - "Гляди–ка, не забыл, помнит" - ветром пронеслось у Николаши, - домой, домой и рюмочку… рюмочку–то выпили?
- Нет, забыл, - протянул Николаша.
- Напрасно. Напрасно. Но - так или иначе - гляжу, простуда вас не взяла?
- Да нет. Вроде.
- Ну и славно. И чего же вам угодно теперь от меня, - он снова, казалось, безотчетно повел взглядом ко столу, - никак я в толк не возьму?
- Послушайте, - решительно сказал Николаша. - Не валяйте… эээ… я хотел сказать, вы же понимаете - к кому я теперь еще пойду? Я ведь даже к врачу не могу - как? объяснить? а дальше как? - делать, что он скажет - так я ничего не понимаю. Только вот когда вы со мной говорите - я уж не знаю, как это получается…
- Что - вам - угодно - молодой человек - от меня? - раздельно и очень отчетливо вопросил хозяин снова. Николаше показалось, что маленькие глазки его блеснули и сделались как будто больше, глубже.
- Сходите со мной к врачу, - решительно брякнул Николаша.
- Нет, это невозможно, - не менее решительно отрезал хозяин.
- П-почему? - растерялся бедный парень, хотя и ожидал чего–то подобного.
- Врач вам не поможет, вынужден при таких обстоятельствах сказать это прямо, - незнакомец, казалось, начинал сердиться.
- Но кто же тогда, господи?! - не выдержал Николаша: все напряжение, весь абсурд происходящего прорвали, наконец, его самообладание, полились наружу бессвязными словами: - Кто? Или - хоть: что? Я же не могу оставаться - вот так: как в пробирке, как в тюрьме… что дальше - служба - как я жить буду: друзья… в магазин сходить - и то, а закончатся запасы… позвонить - никак… Мама! - вспомнил вдруг с ужасом и содроганием, что мать–то ведь еще не знает ничего: - Ни позвонить, ни узнать - здорова ли: в другом городе… здесь только вы вот, а вы спрашиваете - что угодно; вы - да вот и сегодня - эти, - продолжал он путаться…
- Минутку, - вдруг остановил его невразумительные излияния хозяин комнаты: - Что за "эти"? Вы что имеете в виду? - и сделался внимателен.
- Ну… - смутился прерванный Николаша. И, путаясь, перескакивая с пятого на десятое и повторяясь, кое–как пересказал бывший два или три каких–нибудь часа назад - а, казалось, уже давно–давно когда–то - эпизод.
Хозяин долго стоял, задумавшись, и даже о закусках своих, казалось - забыл. Николаша начал тревожиться: - "Он тоже что–то знает. Может… может, они связаны как–то, а я… я, как дурак…"
- Так, - объявил наконец хозяин, видимо, придя к какому–то заключению. - Хочешь - не хочешь: придется… проверить… этот театр абсурда… Ионеско… - пробормотал он себе под нос. - Так, завтра отведу вас к врачу - проку, конечно вам от этого… Но, решено, завтра и направимся.
"Что за Ионеско, - подумал Николаша, - хохол, что ли?"
- А теперь - простите, мне еще тут… - хозяин вновь покосился на видимо остывающий кофе, - поразмыслить…
- А как…
- Прощайте–прощайте: завтра.
- А зав…
- До завтра, молодой человек, до завтра, - в голосе его вдруг послышалась уверенная деловитость, толковость. - Вы у какого врача?.. Что?.. Да нет, вам невропатолог нужен, хотя и от него… Где? Телефон, - спросил он строго - и записал, вытащив откуда–то останок карандаша. - Это врача? Теперь ваш, - два, девять… - и также записал на совершенно невозможной бумажке, приколотой, оказывается, возле двери. Я вам позвоню.
И с этими словами почти силой выпроводил обмякшего Николашу вон. Уже проталкиваемый в дверь, тот успел лишь промямлить: - "А звать–то вас…?"
- Николай Николаевич! - успело еще пронестись в стремительно закрывающуюся, золотую от света щель - и дверь захлопнулась.
И снова Николаша остался один. На дворе еще не совсем стемнело, однако вечернего света поздней весны, падающего из нежилых, тускло глядящих открытыми дверными проемами комнат, недоставало, чтобы совсем рассеять слепую коридорную тьму.
На сей раз он почти не обратил внимания на нее, медленно шел к лестнице, ничего не замечая и ни на что не натыкаясь, поглощенный знакомым ему теперь ощущением здешнего покоя и тишины; в его душу вернулось тепло, как в доме старых родственников. Снова бредя, как в воде, в этой атмосфере умиротворения и бестревожности, только на сей раз погружаясь в нее, спускаясь все глубже и глубже, он шел вниз по лестнице - к подъезду; вот он уже в подъезде, вот он открывает тяжелую и, кажется, древнюю, как врата египетской гробницы, подъездную дверь, вот она медленно и тихо затворяется у него за спиной. Николаша все так же - не медленно, а - неспешно - вышел со двора, пересек сквер… Странное, если вдуматься, чувство это, утвердившееся в нем - пока стоял он, растерянный и обмякший, в мертвом темном коридоре, пока спускался по четырем пролетам каменной лестницы в покойную зеленоватую глубь подъезда - не оставляло его и всю дорогу домой, не оставило и дома. С ним он и уснул.
Утром его, уже отвыкшего вставать рано, разбудил телефонный звонок. Он вскочил, путаясь и промахиваясь со сна, подхватил трубку и поднес к уху:
- …Да…?
Но в трубке молчали, только дышали.
Он скорее бросил ее, будто это что–то значило, помогло бы чего–то избежать.
"Ну, крепко же я спал…" - одурело помыслил он. Заплетая ногами и спотыкаясь о тапочки, он стал одеваться; одевшись, убрал постель; разобравшись с утренним туалетом, потащился в кухню - делать себе завтрак: новый его знакомый мог позвонить в любую минуту. По его обстоятельствам выбор на кухне был небольшой: каша или яичница - он сварил кашу и поджарил яичницу. Сварил кофе - и выпил его. Поглядел на часы, помыл посуду; заметил на полу так и валявшуюся со вчерашнего дня ложку, поднял ее, повертел в руках - и тоже вымыл. Вернулся в комнату, снова взглянул на часы, затем - на телефон. Тот стоял на своем месте - молчал. Больше делать пока было нечего.