– Каскариллья! – изумленно воскликнул он…
V
– Он самый! – раскланялся тот с ироничной серьезностью. – Какая встреча, почтенный Тапиока!
Тапиока оставался неподвижен, с разинутым ртом и остолбенелым взглядом, в позе человека, загипнотизированного какой-то тайной магической силой.
Каскариллья скользнул по нему взглядом, оправляя роскошную белую розу, воткнутую в петлицу и слегка пострадавшую от внезапного толчка Тапиоки, и не мог удержаться от улыбки: так комичен был контраст между благодушием и растерянностью физиономии Тапиоки и грозным видом блестящего лезвия, которое еще сжимала его рука.
– Вот так дьявольщина! – воскликнул Тапиока, язык которого наконец развязался. – Так это ты' Кто бы мог думать!…
Тапиока сделал несколько шагов, оглядывая Каскариллью со всех сторон.
– А ведь верно! – бормотал он, овладевая понемногу всеми своими способностями. – И впрямь Каскариллья!
А тот со спокойным вниманием осматривал стены комнаты, и подойдя к оконным драпировкам, отдернул их, чтобы убедиться, что за ними никто не скрывается.
– Ты один? – спросил он после короткого молчания у Тапиоки.
– Один, один… Ты знаешь, что я… Каскариллья оборвал его.
– А чего ты явился искать здесь? – спросил он тоном, в котором звучало скрытое приказание.
– Чего? Ну, сам можешь понять… чего… – сказал он с улыбкой, которую силился сделать развязной.
– И что же? Уже?
Каскариллья красноречиво подмигнул левым глазом.
– Что ты, что ты! Только начать собирался, как ты вдруг вошел.
Каскариллья помолчал минуту, держа Тапиоку под властным взглядом своих серых глаз.
– Кто известил тебя? – спросил он, стягивая с пальцев белоснежную перчатку.
– Известил? О чем известил? – спросил в свою очередь Тапиока.
– Не квартиру же ты пришел сюда нанимать? Тапиока рассказал тогда со всей откровенностью
о своем проекте и превратностях, испытанных на пути к его осуществлению.
– Словом, – заключил Каскариллья, прерывая болтливое многословие Тапиоки, – ты пришел сюда наобум, не зная, куда идешь, без определенной цели, без заранее выработанного плана… Пришел воровать, вот и все. Что воровать?
Тапиока вздернул плечами.
– В господском доме, чай, сам знаешь, всегда… Каскариллья прервал его снова с иронией в голосе.
– Немного серебра столового, не правда ли, какую-нибудь скатерть вышитую, сбережения прислуги, бутылочку ликера, испорченные часы, пару платья поношенного… И что еще? Еще что?
– А я почем знаю? – пролепетал Тапиока, сбитый с толку сарказмом своего собеседника. – Вот ты пришел…
Каскариллья пожал плечами и вынул золотые часы.
– Час… – произнес он вполголоса. – Еще слишком рано…
Тапиока нагнулся, чтобы подобрать с пола свой инструмент, высыпавшийся из мешка.
– Что ж, ладно… – промолвил он сконфуженно, закидывая мешок за спину. – Ладно… Уж ты извини меня…
– Куда же ты?
– Бегу, – ответил Тапиока. – Неприятно мне очень! Да что поделаешь… Уж больно дела плохи… Сам понимаешь… Не приди ты, может быть, и попользовался бы чем-нибудь… А теперь… Дружба прежде всего… Ты мне друг, друг детства, а друзей я уважаю.
Тапиока растрогался.
– Так и быть, – продолжал он, хватаясь за веревку и приготовляясь лезть. – Я доволен все-таки… Рад повидать тебя после стольких лет… А ты, я вижу, в гору пошел… Устроился… Что ж, я рад… Лучше ты, чем другой… Так-то, Каскариллья… А уж ты… того… извини… что побеспокоил… Не знал, братец, не знал… Покойной ночи.
И Тапиока стал карабкаться вверх.
На половине веревки он остановился перевести дух.
– Черт возьми! – пробормотал он. – Надо ж было угодить… к приятелю в дом!
Каскариллья, который до сих пор предоставлял своему знакомцу свободу действий, вдруг легонько свистнул, словно подзывая собаку.
Тапиока, изумленный, глянул вниз.
– Слезай! – скомандовал Каскариллья. Тапиока слез.
– Чего тебе?
– Уж раз ты здесь, оставайся.
– Зачем?
– Сейчас скажу.
В этот момент телефон залился новой продолжительной трелью.
– Опять это животное! – обозлился Тапиока, который не мог удержаться, чтобы снова не подпрыгнуть.
Между тем Каскариллья спокойно подошел к аппарату.
– Готово? Лондон? – спросил он, говоря в металлический раструб.
Тапиока насторожил уши, рассчитывая получить какое-нибудь разъяснение, но надежды его оказались обманутыми: Каскариллья говорил на каком-то тарабарском языке.
Несколько минут спустя беседа кончилась; Каскариллья опустил трубку на подставку и встал перед Тапиокой, беспокойно ожидавшим.
– Итак, – сказал он, – ты серьезно думаешь, что находишься в моем доме?
Тапиока сделал знак полного согласия.
– Так знай же, – продолжал Каскариллья, – что нога моя в первый раз здесь.
Рот и глаза Тапиоки изобразили три круга.
– Так значит?… – пробормотал он минуту спустя. – В чьем же я доме?…
– Об этом тебе не мешало бы справиться прежде, чем являться сюда.
– Нет, ты в самом деле не хозяин? – переспросил Тапиока, опасавшийся шутки.
– Хозяин – капиталист, крупный промышленник, фабрикант фармацевтических препаратов, коммерции советник Николай Орнано. Знакомо тебе это имя?
– Нет, – простодушно сознался Тапиока.
– Я вижу, ты не читаешь газет.
– А что?
– А то, что все они пестрят этим именем. Между прочим, на обороте каждой ты встретишь публикацию о пилюлях против анемии его изобретения…
– Богат он?
– Миллионер.
– А ты его знаешь?
– Никогда не видал.
– Тогда как же ты здесь? В этот час?
Каскариллья улыбнулся, сверкнув двумя рядами белых блестящих зубов.
Тапиока был снова охвачен сомнениями.
– Ты потешаешься надо мной! – заметил он обиженно.
– Бедняга Тапиока! Состарился ты, брат!
Тапиока почувствовал нотку сострадания в голосе Каскарилльи.
– Но тогда, – попытался он восстановить честь своей смекалки, – что значат эти твои разговоры вон с той штукой?
Тапиока указал на телефон.
– Ничего не может быть проще: мой секретарь вызывал меня из Лондона для переговоров.
– Твой секретарь? Из Лондона? Но как же может твой секретарь знать в Лондоне, что ты сейчас здесь?
– Я сегодня ему об этом телеграфировал.
– Браво! – воскликнул Тапиока торжественным тоном, решив, что поймал собеседника на слове. – А как же мог ты знать, что в доме, куда ты, по твоим словам, никогда не входил, есть телефон?
Каскариллья сокрушенно покачал головой.
– Ну, и бестолочь же ты, не в обиду тебе будь сказано! Зная имя хозяина дома, мне стоило заглянуть в любую телефонную книжку, чтобы знать не только что здесь есть телефон, но и номер этого телефона.
Тапиока угрюмо молчал, но сейчас же с упрямством, составляющим отличительную черту существ простых и невежественных, спросил еще раз:
– А что ему нужно, этому секретарю?
– Он уведомил меня, что мой поезд готов.
– Твой поезд?
– Ну, да. Специальный поезд, который я заказал, чтобы быть в Лондоне завтра вечером.
– Ты заказал специальный поезд?
Тапиоке, которому не удалось понять абсолютно ничего из всех этих таинственных ответов, ничего более не оставалось, как повторять машинально фразы Каскарилльи. Тот между тем давал свои ответы с невозмутимым спокойствием, словно не замечая, что они лишь увеличивают путаницу в голове его собеседника.
– Я уже сказал тебе, – продолжал Каскариллья, – что завтра ночью мне обязательно надо быть в Лондоне, а между тем курьерских поездов прямого сообщения до завтрашнего дня нет. Поэтому я и вынужден был заказать поезд, который и ждет меня этой ночью на станции. Буду завтра в полдень в Париже, а к вечеру в Калэ, где сяду на зафрахтованное для меня судно, которое и доставит меня немедленно в Саутгемптон. Но так как до отъезда из Италии мне необходимо сделать важное неотложное дело, то мы и условились с секретарем, что он протелефонирует мне, когда все будет готово согласно моим инструкциям.
Тапиока молчал, погруженный в глубокомысленные расчеты.
– Но ведь все это, – сказал он, глядя на Каскариллью, словно человек, бредящий наяву, – все это должно стоить бешеных денег.
– О! Тысяч двадцать лир…
– И ты бросаешь двадцать тысяч лир на путешествие в двадцать четыре часа?
– Вот именно.
– Зря, значит, ни за что, ни про что?
– "Ни за что, ни про что" не совсем верно сказано… – заметил Каскариллья, и губы его искривились легкой улыбкой, насмешливой и высокомерной в одно и то же время, которая обладала способностью переворачивать вверх дном все незатейливые логические построения наивного Тапиоки.
И он смотрел на Каскариллью, пытаясь прочесть в его лице и фигуре разгадку тайны, которая ему не давалась.
Перед ним стоял элегантный молодой человек, в новеньком с иголочки, шикарном светском костюме. С высокого породистого подъема ноги в лакированном ботинке взгляд Тапиоки перескочил на изящный пробор каштановых волос, опущенных со лба и коротко подстриженных с затылка по последней американской моде; испытующе остановился на выразительном, энергичном, худом, бледном, бритом лице; скользнул по роскошной белой розе, эффектно воткнутой в петличку фрака, и несколько более настойчиво побродил вокруг нежного опалового отлива запонок из восточного жемчуга, замыкавших края белоснежной манишки.
– Понял! – воскликнул неожиданно Тапиока, в мозгу которого загадка осветилась словно вспышкой молнии. – Дело в женщине…