Черных Валентин Константинович - Женщин обижать не рекомендуется. Сборник стр 3.

- Сынок! Принеси еще один джин, - попросила Настя. - Может, в последний раз гуляю. Будильник меня уволит первой.

- А кто такой Будильник?

- Первый, он же главный заместитель Ивана. Это он выразил тебе сочувствие. Я его ненавижу.

- А мне он понравился.

- А ты заметила, как он на тебя смотрел?

- Как?

- А никак. Как на табуретку. Такие на учительницах не женятся.

- И зря. Многое теряют. А почему он Будильник? Он всех будит?

- Потому что он точен, как будильник. Он не человек. Он механизм. У него все по расписанию. Понедельник - теннис и сауна. Вторник и среда - театр или Консерватория. Четверг - библиотека.

- Он и читает? - вставила я.

- Он пишет диссертацию. Пятница - ночной клуб. Субботу и воскресенье он проводит за городом, но никто не знает где и с кем. Он меня ненавидит.

- За что?

Бармен принес джин с тоником. Я попросила бутерброды. Бармен принес с осетриной. Я считала быстро - на кофе у меня денег уже не оставалось.

- За что? - повторила я.

- Потому что я когда-то спала с Иваном, потому что я с Иваном на "ты", потому что, прежде чем принять решение, Иван советуется со мной.

- И поступает, как советуете вы? - спросила я.

- Да.

- Тогда посоветуйте, чтобы отец уволил Будильника, и никаких проблем.

Настя внимательно посмотрела на меня. Я ей улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда говорю гадости.

- А ты, наверное, сучонка? - предположила Настя после небольшой паузы.

- Конечно, - согласилась я. - Но немного. А вы?

- Когда-то я была большой сукой…

Меня заносило, я этого совсем не хотела, Настя мне нравилась, и я ей об этом сказала:

- А вы мне понравились.

- Не скажу, что я от тебя в восторге, - ответила Настя, - но дело с тобою, наверное, можно иметь. Ты не такая уж мышка, как показалось вначале.

- Это вы об одежде?

- И об одежде тоже.

- Учительницы, как разведчики, не должны выделяться, иначе ученики будут не слушать тебя, а разглядывать. От меня очень пахнет алкоголем?

Настя открыла сумочку, достала коробочку и вытряхнула из нее небольшую пастилку.

- Пососи. Отбивает запах. Держу для ГАИ.

- А вы за рулем?

- Всегда, - ответила Настя.

- Сейчас, может быть, не стоит садиться за руль? - предположила я.

- Два джина - это меньше моей нормы. Я не сажусь за руль после пяти.

Я достала кошелек и начала отсчитывать половину.

- В следующий раз заплатишь, - сказала Настя.

- Следующего раза может и не быть.

- Будет. И не один.

Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее "девятки". Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.

Я вернулась в институт Склифосовского, но попасть к отцу мне не удалось. Так всегда бывает, когда я выпиваю. Вначале я энергична и даже нахальна, потом наступает апатия, хочется спать, и я теряю кураж. Можно было, конечно, подождать, когда заступит вечерняя смена, но ждать придется часов пять, и я решила вернуться домой. Я обещала Нугзару, что приду на переговоры.

Нугзар, пятидесятилетний грузин, уже больше тридцати лет жил в Москве, был женат на русской, но сохранил вкусы мальчика с проспекта Руставели в Тбилиси. Он носил кепки, которые были шире общепринятых, по-прежнему любил яркие галстуки и лаковые ботинки.

Он меня встретил во дворе многоэтажного дома, в котором снимал подвал для хранения овощей, хотя обычно овощи привозили на грузовиках и сразу распределяли по точкам, по маленьким муниципальным рынкам, палаткам у станций метро. Скоропортящийся товар надо было продавать как можно быстрее.

- Нугзар, - сказала я, - у меня отец попал в автомобильную аварию. Сейчас в реанимации. Раньше чем через неделю я не смогу выйти на работу.

- Отец - это святое. - Нугзар вздохнул. - Придется взять шалаву.

Шалавами Нугзар называл женщин, которые жили за счет кавказцев. Они сдавали им квартиры, спали с ними и торговали их товаром, обсчитывая покупателей, сбивая весы.

Покупатели жаловались. Общество потребителей устраивало контрольные закупки, выписывали штрафы. Приходилось еще снабжать овощами милицию, особенно муниципальную, потому что, при всех правильно оформленных документах и оплаченных налогах, они могли придраться к чему угодно. На разбирательство уходило время, овощи гнили, Нугзар давно подсчитал, что выгоднее давать взятки, чем ссориться с представителями власти.

В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших парней с автоматами, в полувоенной-полуспортивной форме. Они ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили контакты с властями и разбирательства с обиженными покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом, маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины. Муниципалы уехали, но за день приезжали еще две патрульные милицейские группы. Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.

Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы больше получали и меньше работали. Милицию традиционно презирало КГБ, нынешнее ФСБ - Федеральная служба безопасности, сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае не мелочились, как в районных отделениях милиции.

- Куда мне обратиться, - спросила я, - в ФСБ или в Управление по организованной преступности?

- Никуда не надо обращаться. Я разберусь.

И муниципалы перестали делать поборы возле универсама. Но Нугзар предупредил меня:

- Спасибо, но не надо больше. Теперь с других берут больше. Они на меня держат обиду, хотят, чтобы я тебя уволил.

- Это совет глупых людей, - сказала я Нугзару.

- Они не глупые, они опасные, - возразил Нугзар.

- Глупые! - не согласилась я. - Умный, прежде чем взять на работу или уволить, все узнает о человеке. Если меня уволить, вреда будет еще больше.

- Почему?

- Пусть они сходят в школу и все про меня узнают.

Я знала, что обо мне скажут в школе: она тихая, но не гнется, лучше с нею не связываться. Я вошла в конфликт с директором школы, он больше занимался коммерцией, чем процессом обучения. Директор не заключил со мною контракта, я подала в суд. Директора уволили, а я осталась.

Через несколько дней Нугзар подошел ко мне с предложением:

- Эти неглупые люди все про тебя узнали и предлагают, чтобы ты заняла место Ахмета. У весов стоять не будешь, а получать будешь в десять раз больше.

- Спасибо, но я временный работник. Я через два месяца уйду, а Ахмет работает круглый год.

- И ты работай. Будешь получать в двадцать раз больше, чем учительница. Сейчас и профессора торгуют.

Я добилась своего: с меня не стали брать поборов, и я могла торговать, не обвешивая и не обсчитывая.

- Я тебя буду ждать, - сказал Нугзар, - а шалаву возьму временно.

Я поблагодарила Нугзара еще раз и поехала в госпиталь Бурденко, где, по моим расчетам, Гузман уже должен был закончить операцию.

Гузман пил чай в своем кабинете. Он налил мне чаю в чашку из тонкого фарфора, хорошего английского чая с бергамотом.

- Как мать? - спросил он.

- Здорова.

- Агрессивна по-прежнему?

- По-прежнему.

- Русские женщины хороши в обороне - не сдаются и не предают. Но они так привыкли защищаться, что, когда наступит мирное время, не могут перестроиться.

- Илья Моисеевич, но ведь у вас жена тоже русская.

- Но моя жена из великих русских женщин!

- А вы знаете, как бы она повела себя, узнав о вашей измене?

- Знаю, - сказал Гузман. - Лет десять назад у меня был роман, небольшой, на полгода, так она мне только недавно сказала, что знала о нем.

- Знала десять лет и не проговорилась?

- Да.

- Тогда она действительно великая женщина.

- Конечно. Я ее так и зову: Евдокия Великая.

- А что с отцом? - перевела я разговор, заметив, что Гузман посмотрел на часы.

- Травма позвоночника, не опасная. Я не исключаю, что мосле несложной операции он встанет на ноги. Но сегодня ему сделали томографию мозга и обнаружили опухоль. Я вначале думал, что врачи ошибаются, он проходил у меня через томограф полгода назад. Поехал, посмотрел сам. Опухоль есть. Перед этой катастрофой он три месяца провел в Бразилии, процесс, вероятно, только начался, солнце могло активизировать его: он же никогда не прикрывает голову. Если это злокачественная, то последствия могут быть самые разные.

- Какие?

- Иногда одной операцией не обходимся. Бывают и две, и три, и пять. А сердце у него… Ты же знаешь, у него был инфаркт.

Об инфаркте я ничего не знала.

- Так что, если ты собираешься ехать отдыхать, лучше тебе все отложить. Может, придется выхаживать.

- Операцию будете делать вы?

- Обычно хирурги стараются не оперировать родственников и друзей. Посмотрим. Я знаю только одно: Иван надолго вываливается из тележки.

- Он знает об этом?

- Да. Я ему сказал.

- А что он?

- Ничего. Попросил сигарету.

- Я бы тоже закурила.

Это была уже пятая сигарета за день. Мы с Гузманом выкурили по сигарете.